Мне кажется немного неуместным писать о пане президенте Гавеле, когда о его особе высказываются более близкие ему люди. Но на мою жизнь он, наверное, повлиял больше, чем на жизнь большинства чешских граждан. Просто когда-то мои неуверенные шаги он сопровождал на расстоянии, и когда пару раз было совсем тяжко, он вмешался. Он даже и не знал, что вмешивается. И это уже, наверное, высшая форма защиты.
Прежде всего, он меня выделил. Тогда с коллегой Яромиром Штетиной (Jaromír Štětinа) мы были в Африке, думаю, где-то в Судане. Мы ездили лечить тело и душу в столицу Кении Найроби, где Штетина снял квартиру прямо над местным (дешевым и шумным) борделем. Якобы это была самая дешевая квартира в безопасной части города. Ну ладно. Важно другое. В той квартире был телефон, и как-то раз он зазвонил. Нам позвонили из канцелярии президента от имени пана Гавела: не хотим ли мы принять государственные знаки отличия. И чтобы по пути из Найроби в Москву я заехала в Пражский Град. Я купила самые приличные шлепки в Кении, и по пути в Россию пан президент похвалил меня и проинструктировал, что в октябре я должна приехать, чтобы он приколол медаль мне на грудь. И лучше не в шлепках.
Медаль за заслуги перед Чешской Республикой третьей степени – моя самая ценная награда. Медаль, переданная из рук Вацлава Гавела открыла передо мной многие двери. И у нас, и за границей. Хотя некоторые страны по отношению к моей медали и тому, что она означала, сохраняли иммунитет. Вскоре после того, как пан президент Гавел собственноручно прикрепил эту медаль к моему самому парадному платью, меня депортировали из России. И снова мне позвонили из Града. «Я думал, что я для вас могу сделать», — сказал мне тогда пан президент и налил рюмку. «Я напишу письмо Путину», — произнес он через минуту. И написал.
Вопреки всем дипломатическим правилам и протоколам, к бешенству министерства иностранных дел и чешского посольства в Москве, он просто по-человечески спросил своего надменного коллегу в России, почему он выслал из своей страны журналистку, у которой есть государственный знак отличия, врученный президентом. Коллега, как и следовало ожидать, не ответил, только кто-то из посольства позвонил в канцелярию президента и сказал, что российская сторона хотела бы, чтобы Прохазкова больше не была проблемой, мешающей отношениям двух стран.
Путин Гавела не выносил в гораздо большей степени, чем Гавел мог себе представить. В то воскресенье с утра, он, скорее всего, думал, что сказать, чтобы это не выглядело как оскорбление или пренебрежение и в то же время выражало его негативное отношение к людям типа Гавела. Они абсолютные противоположности: один с удовольствием иногда пил алкоголь и долго курил, второй пропагандирует здоровый образ жизни и выставляет на показ свои мускулы. Один говорил уклончиво с паузами, использовал сложные сравнения, неологизмы и приятные смешные метафоры.
У второго речь полна надменного самодовольства и вульгаризмов, паузы он считает проявлением слабости и неуверенности и поэтому говорит резко, почти по-военному жестикулирует, а в особенно напряженные моменты мышцы на его лице напрягают и застывают так, что он становится похож на собственную восковую маску. А Гавел, наоборот, иногда порой был похож на собственную карикатуру, над которой он с удовольствием и от души смеялся. Понятно, что выразить сочувствие – проблема для Путина, и до той минуты, когда я дописала этот текст, он так не смог выдавить из себя сочувствие.
Когда российский президент не ответил чешскому президенту, я уехала в Афганистан. С паном Гавелом мы встретились снова через несколько лет. В январе 2005 года он попросил меня, неожиданно для меня, поехать в качестве его сопровождения на инаугурацию президента Украины Виктора Ющенко. Ющенко тоже отвоевал свое место в истории и в революции, и я думаю, он был симпатичен Гавелу. Я была воодушевлена. Я еще никогда не сопровождала никакого президента и не знала, что это значит. Я взяла с собой пару евро и пыталась достойно одеться. Все было прекрасно. Я познакомилась с рядом мировых политиков и успешно следила за тем, чтобы у нашего пана президента не была неподобающим образом надвинута штанина или не было чего-то подобного. Он забыл дома очки. Сказал он мне об этом в самолете. Я побежала купить ему их в один из киевских отелей рядом с дворцом.
Они стояли столько, что потом я уже не могла расплатиться картой и за пирожок. Он поблагодарил меня, о цене не спросил, и потом постоянно во время программы эти очки были у него на носу. Он не выглядел, как бесстрашный борец за свободу, и я собственно даже не знаю, так ли представляли его чеченские боевики, которые, в отличие от Гавела, стреляли по русским солдатам и поднимали на воздух их танки. Но они очень им восхищались.
Когда в самом начале войны в Чечне в 1994 году Гавел, первый мировой лидер, осудил российские бомбардировки Грозного, я эту войну выиграла. Все чеченские двери потом сразу открывались передо мной, а американские коллеги стали очень завидовать мне, что у меня есть Гавел. Благодаря ему они перестали путать Прагу с Веной и больше не спрашивали меня, есть ли у нас теплое море.
Снова прошло несколько лет. И мы встретились в последний раз. Я брала интервью у пана президента. Мой афганский воспитанник, который учится в Чехии, попросил меня взять его с собой. Они говорили о Гавеле в школе. Я взяла его с собой, аккуратно одетого, с надеждой, что мне не будет за него стыдно. Стыдно за него мне не было. Он попросил пана президента с ним сфотографироваться. Дома эту фотографию он поставил рядом со своим главным кумиром – борцом за свободу Афганистана Ахмадом Шахом Масудом. Вчера к этой галерее с горечью в душе я добавила свою медаль За заслуги.