Сегодня часто приходится слышать, что с принятием последних законов, ограничивающих свободу слова, собраний и деятельность НКО Россия все быстрее возвращается в 37-й год. Такие высказывания, разумеется, грешат преувеличением, но тревога насчет судьбы остатков демократии в России вполне естественна.
На вопрос, какую дату следует считать началом Большого террора в СССР, разные историки и публицисты отвечают по-разному. Одни датируют его начало августом 1936 года, когда прошел первый большой политический процесс по делу Каменева и Зиновьева. Другие обращают внимание на решение Политбюро от 2 июля 1937 года, которым партийные органы и органы НКВД на местах ориентировались на репрессии против кулаков и уголовников с использованием внесудебных троек. Но чаще всего начало Большого террора связывается с оперативным приказом наркома внутренних дел Николая Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» от 30 июля 1937 года. Этим приказом предусматривалось создание внесудебных троек для репрессирования следующих категорий граждан:
1. Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность.
2. Бывшие кулаки, бежавшие из лагерей или трудпоселков, а также кулаки, скрывшиеся от раскулачивания, которые ведут антисоветскую деятельность.
3. Бывшие кулаки и социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою антисоветскую преступную деятельность.
4. Члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, муссаватисты, иттихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандпособники, переправщики, реэмигранты, скрывшиеся от репрессий, бежавшие из мест заключения и продолжающие вести активную антисоветскую деятельность.
5. Изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований.
6. Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых посёлках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу.
7. Уголовники (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, скотоконокрады), ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой.
8. Уголовные элементы, находящиеся в лагерях и трудпосёлках и ведущие в них преступную деятельность.
Для местных органов спускались лимиты по двум категориям — 1-й (расстрел) и 2-й (заключение в лагерь), — которыми устанавливалось количество лиц, которые должны были быть осуждены тройками. В дальнейшем лимиты по просьбам с мест обычно увеличивались. Операцию, проводимую согласно приказу № 00447, условно называли «кулацкой». В ее рамках, так же, как и в рамках «операции по национальным контингентам», проводившейся параллельно с участием внесудебных двоек по приказам НКВД против ряда «неблагонадежных» национальностей (поляки, немцы, эстонцы, латыши, литовцы, финны и др.), было расстреляно более 700 тысяч человек. Вопреки распространенному до сих пор представлению, большинство репрессированных составляли не представители партийной и советской номенклатуры, а обычные крестьяне, рабочие и интеллигенты, в номенклатуру не входившие. Представители же номенклатуры в приказе № 00447 даже не выделялись отдельной строкой. На практике они попадали в следующие категории: «члены антисоветских партий» (если до вступления в ВКП(б) имели неосторожность состоять в эсерах, грузинских меньшевиках или дашнаках) и «изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований» (сюда наряду с верными сталинцами зачисляли и бывших партийных оппозиционеров, как остававшихся на свободе, так и уже находившихся в заключении). Кроме того, в рамках «операций по национальным контингентам» репрессировались представители номенклатуры, принадлежавшие к «неправильным» национальностям, особенно поляки, латыши и немцы.
В тезисах общества «Мемориал», посвященных 75-летию Большого террора, подчеркиваются пугающие аналогии с эпохой 1937 года, которые можно легко найти в сегодняшней России. Прежде всего это «ощущение ничтожности человеческой жизни и свободы перед истуканом Власти». Власть старается нам это снова и снова доказать, принимая драконовские законы. Также налицо «имитация демократического процесса». Вспомним, что Большой террор разворачивался одновременно с кампанией по выборам в Верховный Совет, на которых впервые после революции гражданам было формально предоставлено всеобщее избирательное право. Террор как раз и должен был зачистить перед выборами страну от неблагонадежных элементов. А нынешние выборы по управляемости и предсказуемости не очень отличаются от выборов 37-го года, когда избиратели могли голосовать только за единственного кандидата «нерушимого блока коммунистов и беспартийных».
В тезисах «Мемориала» отмечается «рефлекторная неприязнь сегодняшнего государственного аппарата к независимой общественной активности, непрекращающиеся попытки поставить ее под жесткий государственный контроль». Действительно, Большой террор покончил с малейшими зародышами гражданского общества, существовавшими в СССР. Неподконтрольных компартии общественных организаций практически не осталось, даже таких, как общество филателистов или эсперантистов.
Концепция «враждебного окружения» была одним из главных оправданий сталинского террора. Сегодня нам тоже внушают, что США и другие западные страны грозят России гибелью, поэтому надо сплотиться вокруг всенародно избранного президента, избавиться от разного рода «иностранных агентов» и плевать на западные стандарты демократии с высокой колокольни. Несомненно, разжиганию национализма и ксенофобии в свое время немало способствовали «операции по национальным контингентам», когда людей репрессировали только за «неподходящую» национальность. Однако вряд ли сегодняшнюю ксенофобию можно напрямую связать с 1937 годом. Национализм и ксенофобия существовали и в Российской империи. После 1917 года они были лишь приглушены идеологией интернационализма, но никуда не делись, а после 1937 года стали цвести пышным цветом с молчаливого одобрения государства. Но нынешний всплеск ксенофобии вызван не только политикой властей, но и обострением социальных проблем.
Заслуживает всяческой поддержки призыв «Мемориала» «снять все ныне действующие искусственные и необоснованные ограничения доступа к архивным материалам, связанным с политическими репрессиями». Казалось бы, все важные документы, связанные с трагическими событиями 1937-1938 годов, уже опубликованы. Но, оказывается, это не так. Архивы до сих пор хранят немало тайн. Так, специалист по истории церкви Игорь Курляндский отмечает, что циркуляры НКВД, касающиеся репрессий против «церковников», до сих пор засекречены. А без публикации этих циркуляров и других документов о репрессиях против РПЦ нельзя оценить, сколько было репрессировано православных священнослужителей, монахов и активных членов церковных общин. Пока имеют хождение разные цифры — от 100 тысяч до 300 тысяч расстрелянных, — не подкрепленные ни документами, ни конкретными расчетами.
Между тем, казалось бы, сегодня для РПЦ, авторитет которой в обществе находится под угрозой, было бы выгодно обнародовать свидетельства о репрессиях, которым церковь подвергалась в годы Большого террора. Однако власти не торопятся публиковать документы такого рода. Вероятно, здесь действует общая установка путинского режима на минимизацию материалов о преступлениях Сталина и чекистов. Но не исключено, что и сама РПЦ не слишком заинтересована в публикации этих документов, поскольку они могут выявить связи ряда священников и иерархов с НКВД, а также уменьшить общее число репрессированных священников по сравнению с нынешними оценками.