Сегодня, в годовщину гибели президента Ичкерии — Джохара Дудаева, я хочу рассказать про одну встречу, встречу, которую я берегу — как самое светлое воспоминание — в глубине сердца…
Стоял Декабрь 1994-го года.
Агрессор наступал по всем фронтам — многокилометровые змеи русских бронированных колонн ползли по чеченским равнинам, разнося в прах селенья и постепенно беря столицу в кольцо.
Я прибыл на родину несколько дней назад и только успел купить на рынке автомат и вступить в Исламский Батальон…
Мы занимали позиции на подступах к нефтяному заводу со стороны Молсовхоза, и уже второй день вели перестрелку с окапывающимися на окраине села русскими. Удручало то, что наши «калаши» и винтовки не доставали до врага, в отличие от минометно-танковой ответки, которая доставляла много хлопот.
Наш командир — молодой парень из Алхан-Юрта — чьи познания в военном деле ограничивались — как и у меня — двумя годами срочной службы в СА, полагал, что нужно контратаковать и отогнать русских от Молсовхоза. Вопрос был поставлен на обсуждение, и получил горячее одобрение подавляющего большинства новоиспеченного батальона.
Вообще-то, отряд наш, гордо названный «батальоном», по численности был, лишь, неполной ротой, даже учитывая примкнувшую к нам накануне группу из только что занятого врагом села напротив…
На фоне общей неразберихи, батальон являл пример порядка и дисциплины, ибо ни один из бойцов — будучи не только добровольцем, но и глубоко верующим в Бога — не нуждался в каких-либо дополнительных стимулах.
Имелись и недостатки: не было, например, ни одного санитара; ни одного профессионального военного; половина состава не имело никакого опыта стрельбы… Кроме того, треть бойцов — обладая только ножами или гранатой Ф-1 — годилось только для ближнего боя.
«Ближний бой» — вот эти два слова витали над нефтезаводом…
Проведенная утром разведка выяснила наличие у противника более 11 танков и, примерно, 300 человек личного состава, причём танки и солдаты продолжали поступать и окапываться.
Было ясно, что время работает против нас и позиции врага только укрепляются с каждой минутой.
Ребята из Молсовхоза — хорошо вооружённые 6 человек (пулемёт ПК, гранатомет, СВД и три калаша) — стали главным катализатором идеи контратаки. Их можно было понять: их семьи были оставлены на милость пьяной русской солдатне всего за километр от нас…
Общее собрание выявило всего двух человек, несогласных с предложением. Они считали, что будет результативнее дождаться наступления противника самим (мнение, с которым и я был внутренне согласен). Однако, когда им было предложено оставаться в расположении «охранять позиции», оба горячо отказались…
Теперь, когда вопрос был решён, требовалось только одобрение главного штаба.
Вот с этим делом мы и вышли в путь, чтобы добраться до Президентского Дворца — наш комбат и двое бойцов из разведотделения.
В небе рыскали русские штурмовики, каждую минуту уши закладывало от воя пикировщика и, то тут, то там вспыхивали разрывы неуправляемых ракет…
Единственное транспортное средство батальона — белая легковушка, любовно названная братьями, — БСБ (Боевая «Семерка» Батальона) купленная накануне по сходной цене из-за её «защитного» цвета, оказалась мало полезной в черно-серой грязи улиц методично уничтожаемого города. Мы загнали машину во двор какого-то богатого особняка со снесенными ударной волной окнами и разрушенным дувалом (мы ещё посмеялись над бренностью жизни, вышагивая по красному — от разбитых в щепки дорогих «итальянских» кирпичей — снегу) и стали продвигаться в центр пешком — короткими перебежками, внимательно всматриваясь в небо и ориентируясь по разнообразной какофонии разрывов и свистов…
Ставка располагалась на первом подвальном этаже Президентского Дворца и коридоры были полны такими же как и мы вооруженными людьми в самых банальных зимних одеяниях. Помню, что я отметил про себя, что выгляжу наверняка франтом на их фоне — в своем новеньком маскхалате, сшитом мне младшей сестрой из первосортного савана (что мы, без спроса, «увели» из бабушкиных резервов)…
Нам объяснили, что подобные вопросы может рассматривать только главнокомандующий Дудаев (который был где-то на позициях) и начальник штаба — малоизвестный на тот момент полковник Аслан Масхадов…
Мы ждали нашей очереди перед приёмной Масхадова, как в начале коридора началось какое-то движение и послышалось: «Джовхар… Джовхар!». Несколько мгновений — и вот он сам собственной персоной — Дудаев…
Наверняка, при нем была какая-то охрана, но впереди шел он…
Все взгляды устремляются на Президента, который двигается в нашем направлении, принимая рукопожатия и коротко отвечая на расспросы…
Когда нас с Джохаром разделяют, буквально, метр-полтора, к нему подступает какой-то мужчина средних лет, с бородой, в овчине и в ватных штанах и зычным голосом выдает быстрой тирадой (очевидно, чтобы не задерживать):
«Джовхар! Моя группа… мы держим оборону за Герзелем. Там скопление танков и прочей бронитехники… У них — вертолёты… Нас — 49 человек… из оружия — ружья, автоматы, несколько пулеметов, один гранатомет… Очень мало боеприпасов… Мы не знаем… Какую позицию нам занимать?»
Джохар крепко пожимает протянутую руку, выдерживает короткую паузу, затем поднимает указательный палец правой руки вверх и, обведя нас всех взглядом своих добрых и усталых глаз, говорит, чеканя, по своему обыкновению, каждое слово:
«Сан вежарий! Вай позици тахана Дела бен йац-шуна… Дела йу-шуна вайн позици!»
(Братья мои! Нет у нас сегодня иной позиции, кроме Господа… Наша позиция сейчас — Сам Всевышний!)
И такой убежденностью веет от лица этого человека, что его короткая фраза из самых обыкновенных слов — и это было видно физически — заставляет всех присутсвующих выпрямить спины…
Я смотрю на моего Президента, на засиявшие глаза вокруг и — у меня перехватывает дыхание от гордости за мой народ!
Когда я возвращался, к вечеру, на позиции я уже не сомневался в том, что буду жечь эти ненавистные русские танки, затаившиеся наротив нас, даже из моего старенького АК-74…
Adam Dervishev
Chechenews.com
21.04.18.