Два года мы оставались в оборонительном положении, изредка отыскивая неприятеля в его воинственных пределах для отплаты за слишком уже дерзкое нарушение безопасности на Линии. Не все наши карательные экспедиции были успешны в течении этого периода.
В 1831 году начальник Кавказской Линии, генерал Эммануэль, потерял в Аухе до тысячи человек и принужден был вернуться, дав только новую пищу дерзости чеченцев. Эмануэля заменили на Линии генерал-лейтенантом Вельяминовым.
В это время (1832 г.) мы еще не прорубили тропы через лес. В начале 20-х Ермолов вырубил растительность на расстоянии ружейного выстрела по обеим сторонам дороги через хорошо известный Гойтинский лес. Однако это пространство уже заросло молодой порослью и кустарником, поэтому нам пришлось вести бои с чеченцами в очень трудных условиях.
Как противники чеченцы были достойны всяческого уважения, и среди их лесов и гор ни одно войско в мире не могло бы презирать их. Хорошие стрелки, храбрые, умные и ловкие воины, они, как и все обитатели Кавказа, полностью использовали преимущества местных условий, замечали любую нашу ошибку и направляли ее себе на пользу.
План Вельяминова был очень прост. Он никогда не сомневался в успехе осторожно проводимой экспедиции и не ожидал от нее ничего, кроме временного подавления чеченцев, что дало бы передышку русским. Поэтому он предложил пройти по равнине, разрушая поселения, уничтожая урожай, уводя стада овец и атакуя врага при каждом удобном случае. Все прочие действия должны были определяться обстоятельствами.
На следующий день (6 августа) мы покинули Назрань и перешли Сунжу по тростниковому мосту, поскольку вброд эту реку можно перейти только в ее верхнем течении. После этого мы оказались на враждебной территории и уже на следующий день были втянуты в бесконечную схватку. В войне с чеченцами один день похож на другой. Только изредка какой-нибудь неожиданный инцидент (столкновение с крупным отрядом, штурм укрепленного аула и т. д.) разнообразит монотонность будней.
Протяженность дневного марша определялась расстоянием между лесными опушками на берегу рек, которые были достаточно велики, чтобы разбить там лагерь. В основном дорога пролегала через густые леса, которые изредка пересекались потоками, ручьями или источниками. Сражения не прекращались ни на минуту; раздавались выстрелы, свистели пули, люди падали убитыми – но при этом врага нигде не было видно. Только дым от костров выдавал места их расположения; наши солдаты, не имея других ориентиров, использовали его как мишень.
После марша войска на пару дней останавливались лагерем – все зависело от количества аулов поблизости, которые предстояло уничтожить. Небольшие колонны были разосланы в разных направлениях, чтобы проводить рейды по полям и домам врага. Аулы горят, поля вытоптаны, везде слышны выстрелы и разрывы картечи; снова с поля боя приносят раненых и убитых. Наши татары (естественные союзники) приходят с бородами, притороченными к их седлам, но пленных не приводят – мужчины не сдаются, а женщин и детей заранее прячут в местах, где никто не сможет их найти. Вот идет авангард колонны, возвращающейся из ночного рейда; арьергарда колонны еще даже и не видно – он сражается в лесу.
Чем ближе он приближается к открытому месту, тем ожесточеннее перестрелка, можно слышать яростные крики врага. Они окружают арьергард со всех сторон; они врываются в просвет между деревьями с саблями в руках и сразу же попадают под град пуль. Нужен свежий батальон и несколько пушек, чтобы спасти арьергард; беглый огонь пехоты и артиллерийские залпы останавливают атаку неприятеля и дают возможность колонне выйти из леса без огромных потерь.
Затем посылают людей скосить траву, и они сразу же попадают под вражеский огонь. Топливо для приготовления пищи и для костров можно добыть только силой. Если на дальней стороне речушки имеется кустарник или хотя бы какое-то подобие укрытия, то место водопоя должно быть прикрыто половиной батальона и артиллерией, иначе коней пристрелят или уведут. Один день похож на другой. То, что произошло вчера, повторится завтра – везде горы, леса и чеченцы, неутомимые и сильные воины.
(…)Услышав, что чеченцы, которые забаррикадировались в трех домах в Герменчуке и отказываются сдаться, открыли шквальный огонь, уже убили подполковника и ранили нескольких солдат, Вальховский (начальник штаба) выслал полковника Брюмера, командира артиллерии Всеволжского и Богдановича лично решить эту проблему. Я должен был провести их по дороге, которую я уже узнал, через деревню. Дома были окружены тройным кольцом стрелков, которые залегли за покосившимися заборами и деревьями. Никто не осмеливался даже поднять голову, а неосторожные были жестоко наказаны – пули безошибочно летели в цель.
Мы тоже залегли за забором, не видя смысла в том, чтобы становиться мишенями. Затем была подтянута легкая пушка и поразила своим выстрелом все три дома. Однако после второго выстрела прибежали люди, чтобы сказать, что мы стреляем в своих собственных людей на другой стороне. Если бы мы очистили хотя бы одну сторону от наших стрелков и резерва, то тем самым открыли бы неприятелю путь к бегству, а это не входило в наши планы. Поэтому был отдан приказ прекратить огонь и поджечь дома только с одной стороны. Легко сказать! Во-первых, слой глины толщиной 30 сантиметров защищал внутренние стены, а во-вторых, сами стены сверкали дулами винтовок.
Однако нашлись два добровольца, изъявившие готовность выполнить приказ. Толкая перед собой, как щит, дубовую доску и неся связки соломы и хвороста, они проползли к узкой стороне дома, сделали пролом в фундаменте и подожгли стену, которая начала плавиться под огнестойким покрытием. Чеченцы продолжали стрелять с этой стороны, пока жар не вынудил их отступить. К добровольцам теперь присоединились артиллеристы, которые взобрались на плоскую крышу сгоревшей стены, взяли у добровольцев ручные гранаты, подожгли запалы и бросили гранаты через широкий дымоход в дом, переполненный защитниками. Мы услышали, как взорвались первые две гранаты, а остальные нет, потому что чеченцы легли на них и выбросили их, пока не загорелся порох.
Понемногу огонь распространился на две другие сакли. Врагам оставалось либо сдаться, либо сгореть заживо. Вальховскому было жаль храбрецов, и он приказал пожилому моздокскому казаку Атарщикову, который служил переводчиком, предложить им сложить оружие, пообещав в этом случае не только сохранить им жизнь, но и обменять на русских пленных, дав им надежду вернуться к семьям. Стрельба прекратилась, когда Атарщиков обратился к оборонявшимся на чеченском языке, сказав, что хочет вступить с ними в переговоры.
Оборонявшиеся выслушали его, посовещались в течение нескольких минут, и затем вперед вышел полуобнаженный, черный от дыма и пороха чеченец и заговорил. Его речь сопровождалась залпом из всех проломов в стене. Вот что он сказал: “Мы не хотим сдаваться. Мы просим у русских одной лишь милости: сообщить нашим семьям, что мы погибли, как и жили, отказываясь подчиниться диктату иноземцев”.
На этот раз был отдан приказ вести обстрел домов со всех сторон. Солнце уже зашло, и картину разрушений освещало лишь зарево пожара. Чеченцы, твердо решившие погибнуть, но не сдаваться, запели свою песню смерти, сначала громко, а потом все тише и тише, по мере того как число поющих уменьшалось под действием огня и дыма. Но смерть от огня – ужасная вещь, которую не все могут вынести. Внезапно дверь горящего дома распахнулась. На пороге стоял человек. Раздался залп, и мимо наших голов просвистела пуля; затем с саблей в руке чеченец бросился на нас.
Широкоплечий Атарщиков позволил безумцу приблизиться к нам на 10 шагов, спокойно прицелился и выстрелил ему прямо в грудь. Чеченец подпрыгнул, упал, снова поднялся на ноги, выпрямился во весь рост и только после этого рухнул на родную землю. Через пять минут сцена повторилась: еще один чеченец выскочил из дома, выстрелил и с саблей в руке прорвался сквозь две линии стрелков – и пал от удара штыком. Горящие сакли стали разваливаться, искры разлетались по всему саду. Из дымящихся развалин выползли шесть раненых дагестанцев, которые лишь чудом остались в живых. Солдаты подняли их и отнесли в палатки, где им оказали врачебную помощь. Ни одного чеченца не удалось взять живым. В пламени погибло 72 человека!».
__________________________________________________
Федор Федорович Торнау (на фото внизу), генерал-лейтенант, дипломат, писатель, разведчик, участник Кавказской войны. «Воспоминания о Кавказе и Грузии» («Русский вестник», 1864 г.).
Ärsbin Abu-Bakr
Chechenews.com
26.09.18.