Победа контрреволюции

Политическая борьба носит не столько классовый, сколько клановый характер — и она обостряется

В Москву из регионов свозят шесть тысяч бойцов ОМОНа, МВД предупреждает о провокациях на митингах пятого марта, а ФСО обещает защищать чуть ли не до последнего патрона «памятник ЮНЕСКО» — Кремль.

Если в России и есть люди, которые искренне верят в возможность скорой победы какой бы то ни было революции, то все они обитают на территории того самого памятника.

Они по-настоящему боятся. Но кого?

Лимонова, который бросит своих нацболов штурмовать ЦИК? Или Навального, который, предположим, поведет на Кремль «хомячков» с белыми лентами?

Как-то это несолидно. Даже если эта угроза по внутреннему ощущению топ-элиты реальна, ее легко купировать с помощью того же ОМОНа. Причем не в формате «кровавого понедельника», а быстро, жестко и аккуратно. Ведь людей, реально готовых к силовым акциям, сейчас немного — по одному на двух-трех омоновцев.

Они боятся не нас. Они боятся друг друга. По этому поводу здорово высказался информированный человек из касты «решал»: «Вы думаете, после выборов у вас начнется тридцать седьмой год? Нет, это у нас тут начнется тридцать седьмой год!».

Действительно, для того чтобы развернуть масштабные репрессии против собственного народа, власть должна быть монолитна. Реальному тридцать седьмому году предшествовал тридцать четвертый.

У нас же власть совсем не была монолитной и до декабря прошлого года. Они ели друг друга поедом последние десять лет. А когда случилась Болотная, элиты и вовсе впали в ступор.

Потому что в самоорганизацию граждан они верить органически не способны, как средневековые монахи в систему Коперника, — это вне их культурного кода. В госдеп да, верят, но ведь самому сильному и коварному внешнему врагу нужны пособники внутри страны, и более того — внутри системы.

Изменников обязательно будут искать. В первую очередь среди силовиков и в ближнем кругу. Ведь именно там сконцентрированы основные деньги и административный ресурс.

Уже сейчас растут папки с компроматом. Вот этот бросил деньги на кошелек Романовой. Вот у того дома в шкафу висит оранжевый галстук. А этот вывел деньги в офшор, вместо того чтобы скинуться на Лужники.

Принимаются превентивные меры. Многие чиновники класса «А» поставлены в известность о том, что в обозримой перспективе они не смогут вылететь из страны — в аэропортах будут ждать ответственные сотрудники. А работникам федеральных министерств и ведомств, включая их верхушку, предписано в обязательном порядке после выборов участвовать в уличных провластных акциях — то есть непосредственно любить Родину, прикрывая ее святыни физически, своими телами.

Так что главным измерением политической борьбы будет не классовое, а клановое.

У разных групп в этой борьбе будут разные задачи, реализация которых прямо завязана на внешний фон.

Умеренным, тем, кто хочет просто сохранить свои позиции и после нескольких месяцев кошмара либо просто вернуться к тихой кулуарной жизни, либо, от греха, выйти в кэш и свалить, нужно, чтобы протестные настроения рассосались. Они лоббируют мирные политические решения и пока преуспевают.

Но тем, кто хочет сорвать куш, а не просто устоять в клановой войне, на руку, наоборот, было бы обострение. Ведь чем реальнее внешняя угроза, тем большие полномочия получают борцы с ней, тем большим успехом пользуется компромат, тем длиннее «расстрельные списки», в приложениях к которым — должности, погоны и активы.

Главный риск в том, что эти люди могут попытаться сыграть в свою игру. То есть не согласовывая свои действия с самым «верхом», в режиме спецоперации, способствовать любым видам провокаций и даже самостоятельно их организовывать, а потом максимально жестко подавлять, вызывая реальное возмущение обычных людей — и так до полной Белоруссии.

Мы должны четко осознавать эти риски и строго держать себя в рамках мирного гражданского протеста. Потому что победа контрреволюции на волне нашей политической активности — худший из возможных сценариев.