В связи с надвигающимся началом процесса Бориса Стомахина и многими вопросами ко мне по этому поводу, напишу-ка я о нем. Я считаю, что этого немолодого и физически сильно нездорового человека надо отпустить и пусть пишет, что ему кажется, если не может без этого обойтись. Я не считаю его героем, я не считаю его даже хорошим публицистом (хоть мог бы, наверное, если б поучился), но я считаю, что не надо уже больше над ним издеваться. Он уже отсидел пять лет по 282-й.
Господа националисты, если вы полагаете, что 282-я статья УК должна быть отменена, — будьте последовательны. Как видите, она не только «русская». Не надо вопить дружное «распни его, распни!» Или говорят все, или никто. И какая тогда разница, кого он не любил? Русских, чеченцев, негров, евреев… Мы все в равном положении. Мне дико, что кого-то можно по национальному признаку не любить. Хоть тех, хоть других. Ну так это ж мне, я интернационалистка. Но не всем же ими, интенрационалистами, быть.
Стомахина обвиняют в очередном разжигании плюс в оправдании терроризма. Это тоже статья для меня странная, типа «отрицания Холокоста» или «отрицания победы в ВОВ». Если я говорю «я способна понять причины, двигавшие террористами в Норд-Осте» — это я объясняю терроризм или его оправдываю? Боюсь, это будут решать Следственный комитет и очередная «психолого-лингвистическая» экспертиза. Но ладно, вернемся к делу. К делу Стомахина.
Ну да, на мой взгляд, он написал много всякой мути типа «убивать, залить кровью всю Россию, обязательно взорвать ядерный объект». Защитники говорят, что это — публицистический прием, призванный через ненависть пробудить в людях протест во имя добра. Я такой прием не понимаю, мне это представляется призывом к насилию. Поэтому мои организации Союз солидарности с политзаключенными и «Мемориал» Стомахина политзаключенным не признают: не подпадает под наши общие критерии пзк. А я не спорю о том, политзаключенный он или не политзаключенный, я просто думаю, что его надо отпустить.
Ну нельзя человеку давать десять лет за то, что он ерунду пишет. Он в жизни насилия ни к кому никогда не применил. По клавиатуре только щелкал. И кто там слышал его призывы? (Я-то, кстати, не уверена, что 282-ю надо отменить совсем, я искренне убеждена, что многие войны начались как раз со Слова). Но для того, чтоб это слово сказать, талант надо иметь, а Стомахин — не фюрер. Кто вообще читал его сайты, кроме как в цитатах? Десять человек их там читали. Двое из ФСБ, двое из Следственного комитета, остальные случайно туда по ссылкам забрели и убежали в ужасе. Кто прочитал статью Стомахина, воодушевился и взорвал ядерный объект? Где последствия его публицистики? Да нет их. И за что ему десять лет тогда давать?
Борис, как я понимаю, очень одинокий и достаточно неудачливый человек. Нет у него никого, кроме старенькой мамы, полностью раздавленной тем, что с ним происходит, но бегающей в «Медведь» с весточками и передачками. Ну, вот такой он у нее вырос. И что теперь? Она уже ждала его пять лет. Еще десять — навряд ли прождет. Да и семь — не прождет.
Борис очень тяжелый в личном общении человек. У меня никогда не было с ним добрых отношений. Не надо мне кидать цитаты на его нелестные слова обо мне, я всё это читала. У меня нет никаких претензий. Я в каком-то смысле удачливей: у меня семья есть, дети (какие уж есть), работа интересная, дело, которым занимаюсь, ощущение востребованности, вы вот есть, мои читатели, вас немало. И у вас, наверное, это есть. А у Бориса всего этого нет и не было. Никогда. И теперь, когда его в СИЗО закрыли, я считаться, что ли, с ним буду? Я и так очень мало чем могу ему помочь: только в СИЗО заходить с ним поболтать, решить пару бытовых проблем и вам рассказать немного о нем.
У Бориса просто ничего не сложилось. Он однажды сказал мне уже в СИЗО: почему я никому не пригодился? Никаким изданиям, никаким либералам? Я ведь мог бы писать совсем и не так, я по-разному писать могу. Как им надо — так и писал бы. Но они мною не заинтересовались… Почему? Может, он не проявил настойчивости. Может, был ленив и не хотел учиться. Но когда он не нашел себя — стал тем, кем стал. Независимым публицистом радикальной направленности. Заключенным за слова.
Да, он очень не любит всех окружающих, это — свойство характера. От оппонентов до сокамерников не любит. Окружающие отвечают взаимностью. Он умудрился переругаться вообще со всеми людьми на свете и теперь удивляется: почему меня никто не защищает? Он считает, что все его предали. Все. Либералы, правозащитники, противники 282-й, все. И я думаю: в какой-то степени — предали. И я в том числе, хоть ничего никогда Борису не обещала. Мы идеологически далеки. Но если его посадят опять, я вот этими своими поездочками в СИЗО вряд ли отмажусь. Борис думает, что общественность должна была встать на его защиту. Какая общественность — ты всех их послал! В том числе тех, кто защищал тебя при первой посадке. Но он этого просто не понимает… Такой сложный человек. Но человек.
Борис просит передать: если посадят сейчас меня, потом посадят и вас. Не исключаю. Но не это — главное. Нелепо мне призывать к христианскому милосердию, но подумайте: кому легче, кому лучше от того, что инвалид Стомахин со своей дурацкой палочкой сидит в камере с двумя ворами, а затем отъедет на зону на ДЕСЯТЬ лет? а мама будет плакать и собирать передачи… За слова.
Возвращаюсь к уже сказанному: давайте будем последовательны. Если нельзя сажать за слова, то нельзя. Как бы они нам и не нравились. Он не причинил вреда, разве что нашему рассудку. От его действий не наступило вредных последствий. Не надо его сажать, нельзя. Это противоречит здравому смыслу.
Не надо посылать мне ссылку на стихотворение «Ой ты, пьяное русское быдло!» Я, как выпью, сама его цитирую. Я его читала, таким образом. Ну, решил он быдлу этому стих посвятить. А что — нет его, быдла этого? Есть. Давайте не обсуждать в данном случае вопрос, кто его споил.
Стомахин очень одинок. Писем с воли он ждет как чуда. Напишите ему. Не поддерживайте, это ни при чем, спорьте, ругайте. Но ему очень важно, что его не забыли. А я не знаю, что будет с Борисом, если никто не придет на его процесс. Несмотря на всё рассказанное, он верит, что для кого-то что-то значит. Что кто-то о нем помнит, кто-то его ждет, кто-то хотя бы интересуется. Будет минутка — заскочите на процесс. Пусть зал будет не пустым. Суд начнется 23 сентября, в следующий понедельник, в Бутырском суде в 14 часов. Вряд ли мы спасем Стомахина от срока. Но мы дадим ему надежду. А как он без нее выживет? Довольно тупо его ненавидеть. Довольно подло на него плевать. Даст Бог, не наплюют когда-нибудь и на нас. Даже если мы эти плевки и заслужили.
Источник: www.echo.msk.ru
21.09.13.