Десятки тысяч американцев изо всех уголков страны вышли на улицы, чтобы выразить протест против убийства Джорджа Флойда и нападений на бессчетное множество других чернокожих мужчин и женщин со стороны полицейских.

Драконовский ответ на эти протесты — случайные избиения, слезоточивый газ и перестрелки — многих американцев шокировал: они-то полагали, что такие сцены можно увидеть лишь в выпусках новостей из-за рубежа, но никак не в собственной стране.

Поначалу казалось, что президент Дональд Трамп не знает, как реагировать на ширящийся кризис — субботним вечером, когда демонстранты схлестнулись с полицией у стен Белого дома, он даже ретировался в бункер. Но после телефонного звонка с Владимиром Путиным — якобы о месте России в «Большой восмерке» — президент с новой силой вернулся к своему обещанию решительно подавить протесты. Высмеяв в своей речи в Розовом саду губернаторов так, будто он — король, а они — его феодалы, Трамп по сути пригрозил всей стране военной расправой.

Путин кое-что понимает в том, как надо подавлять беспорядки. В 1989 году, когда рассыпалась периферийная империя Советского Союза, будущий российский президент был низовым сотрудником КГБ в Дрездене. Когда демонстранты штурмовали советское консульство, Путин якобы бездействовал — ведь Москва молчала. Придя же 20 лет назад к власти, Путин жестоко расправился с многочисленными протестами — самые громкие из которых пришлись на 2011 год. Сам Путин о своем отношении к инакомыслию высказался так: «В повестку дня даже был поставлен вопрос о существовании самого российского государства, тогда, конечно, нам приходилось закручивать гайки, прямо говоря, и вводить определенные жесткие механизмы регулирования». Трамп пытается провернуть то же самое.

Вызовы, давно знакомые россиянам — непрекращающийся кризис идентичности, въевшаяся политическая апатия, падение продолжительности жизни из-за всякого рода злоупотреблений и самоубийств — обрушились и на Америку, которая вершины своего успеха достигла во второй половине XX века. Сегодня многие американцы — как и многие россияне — устали думать о проблемах настоящего, предпочитая упиваться идеализированным прошлым. Все больше американцев, как и подавляющее большинство россиян, уже не интересуются политикой, полагая, что она их никак не касается и что они в любом случае ни на что повлиять не смогут.

По мнению политологов, Россия давно превратилась в общество с низким уровнем доверия, а США стремительно ее догоняют. Для таких обществ характерно глубокая социальная неуверенность и упор на семейные, племенные связи как основу для любого сотрудничества. Это, в свою очередь, влечет за собой недоверие незнакомцам. Для них характерна и почти что мистическая роль коррупции в политике: активно участвуя в разного рода вспомогательных организациях и всячески с ними взаимодействуя, люди считают их незаконными и коррумпированными.

Как сказал один историк: «Преимущество другого может быть обеспечено сугубо за счет собственной семьи. Поэтому милосердие, когда другим даешь больше положенного по справедливости — непозволительная роскошь. <…> Разумным отношением к нечленам семьи считается подозрительность».

Представьте, как Путин злорадствует перед сборищем лизоблюдов: «Видите, они ничем не лучше нас. Точно такие же». Однажды он даже посоветовал не пенять на зеркало.

Россия и Америка так зациклены друг на друге, потому что видят в противнике отражение себя. Другими словами, они видят, что могло или может произойти. В конце концов, действительно есть несколько жутких сходств.

Во-первых, обе зародились на противоположных краях Европы и устоявшимися нациями считались едва цивилизованными. Со временем обе выросли в континентальные империи. Россия распространилась на восток, где, покорив всю Евразийскую степь, вставила палки в колеса тысячелетнего механизма евразийской политики. Америка же расширялась на запад, покорив или истребив все коренное население и став первой в мире сверхдержавой на целое полушарие.

Оба родились в революции и были скорее идеями, чем нациями. Россия, может, и не считает себя мультикультурной страной, как США, но Москва всегда была эрзац-государством, которое ассимилировало разные черты тех соперников, которых боялось больше всего. От присвоения истории Киевской Руси до французского абсолютизма, едва ли хоть что-нибудь из того, чем Россия славится больше всего — православие, коммунизм или даже водка — зародилось в России.

Возрождающийся национализм Америки и пресловутый постсоветский комплекс неполноценности России — примеры того, что историк Исайя Берлин (Isaiah Berlin) назвал «раненым сознанием». Такие раны остаются, когда реальность не соответствует нашему пониманию добра и зла, и целые народы становятся добычей самоуверенных демагогов, которые предлагают легкие решения и всегда знают, кого винить.

Когда Михаил Горбачев распустил Советский Союз в декабре 1991 года, социокультурный ледник, определявший контуры глобального порядка на протяжении почти целого столетия, внезапно растаял, обратившись в поток перемен. Это наводнение быстро затопило политический ландшафт России, смыв старое и оставив после себя кучу мусора. Ликующие западные аналитики сочли внезапный крах так называемой «империи зла» самооправданием, но в России, в отличие от Восточной Европы, не было ни плясок на стене, ни ощущения освобождения.

Когда-то Соединенные Штаты пытались переделать Россию по собственному образу и подобию. Но по иронии, достойной русской литературы, американцы сейчас сами все больше походят на русских. Французский политолог и философ Алексис де Токвиль (Alexis de Tocqueville) писал, что США и Россия — движущие силы современности, несмотря на разные истоки и пути стремятся к одной и той же цели. Возможно, он был прав.

Не секрет, что Путин назвал распад СССР «величайшей геополитической катастрофой XX века». Это говорит о многом, и, что характерно, подавляющее большинство россиян с ним согласны. Для них 1990-е годы были десятилетием хаоса и унижения. Государственные службы перестали работать, преступность взлетела, а спутники России, еще недавно такие сговорчивые, откололись один за другим. Пристыженной Москве ничего не оставалось, кроме как молча наблюдать.

Смиренная и растерянная, постсоветская Россия, может быть, даже была готова повернуться к Западу лицом. Но США особого великодушия к поверженному врагу не проявили и новым планом Маршалла, о котором советские лидеры практически умоляли, не ответили. Вместо этого они выпустили на свободу силы, которые, как принято считать, обеспечили им победу — свободный рынок.

В 1990-х годах Россию чуть ли не оккупировали менеджеры и финансовые консультанты, проповедовавшие Евангелие беспрепятственного роста. Дряхлую советскую бюрократию ликвидировали с помощью шоковой терапии и приватизации с горящими распродажами. Это окончательно разрушило хрупкий аппарат агрессивного государства, которое десятилетиями вмешивалось во все стороны жизни своих граждан. Результатом стали постоянная безработица, гиперинфляция и пропавшие зарплаты.

Россия быстро превратилась в неофеодалистскую клептократию с таким беспардонным клановым капитализмом, что покраснеет сам Фердинанд Маркос (Ferdinand Marcos). Россияне стали деклассированными. Лучше всего этот феномен, в наши дни знакомый и американцам, отражает русское выражение oskudeniye tsentra.

В России каждый чувствует, что его окружает ложь. Сейчас не без помощи России это ощущение докатилось и до Америки. За десятилетия коммунистической власти русские привыкли относиться к правде настороженно и проявлять инстинкт самосохранения — ведь советские аппаратчики вертели правдой, как хотели. Оказаться на неправильной стороне партийной линии было опасно.

Для этого типа гражданина есть даже свое название: homo soveticus, человек советский — по выражению Левада-центра, «подобострастный, двуличный и лишенный каких бы то ни было принципов». И хотя сегодня он несколько изменился, он по-прежнему чувствует себя неуверенно и уязвимо. И он столь же агрессивен по отношению к соседу — потому что нет учреждений, которые бы установили общепринятые правила.

Это циничное мышление подпитывалось теориями заговора, которые убеждали русских, что весь мир против них и что изменения невозможны. Как и неутолимая жажда ностальгии, «теория заговора заменяет идеологию смесью жалости к себе, паранойи, ощущения собственной важности и какого-то развлечения». В мире, где владычествуют могучие темные силы, люди тянутся к лидерам, которые обещают их защитить.

Именно в этом раненом сознании возник Путин — господин Никто.

Лидера, который бы мог вернуть России ее величие, не было, поэтому его пришлось изобрести. Владислав Сурков, многолетний политтехнолог Кремля при Путине, раскопал могилы российской истории, возродил к жизни призраки расизма, ностальгии и низкопоклонства и создал лидера под общественный запрос — такого, чтобы устроил самые широкие слои отчаявшихся россиян. Собирательный портрет Путина черпает из множества мужественных образов — от гонщика и ковбоя до мастера единоборств и вольного байкера.

Сегодня многие американцы полагают, что их политические противники живут в собственном пузыре, внутри отдельных эхо-камер, и потому падки на дезинформацию и манипуляцию. Ровно для этой цели российское государство раздробило существующую экосистему СМИ и воздвигло единую сеть подконтрольных изданий, призванных защищать власть Москвы внутри страны и подрывать противников режима за рубежом.

Ничего не напоминает?

Доверие американцев к общественным институтам падает последние 30 лет. Как и доверие вообще — к науке, средствам массовой информации, даже друг к другу. И хотя немного сумасшедшими американцы были всегда, теперь они больше растеряны, злы и боятся — и потому стали добычей для демагогов.

И пока Путин пытается заново возродить российское самодержавие, США заигрывают с собственным. Если когда-то Москва подражала Западу, то теперь американцы строят некий коллаж на тему путинизма — исполненный дикого кумовства и «альтернативных фактов» в советском стиле. Оглядываясь назад, ничего удивительного, что недавний урожай культурных заимствований из России повернул самое успешное оружие Запада — свободный рынок и рекламу — против него самого.

Предметы, отраженные в зеркале, ближе, чем кажутся.

Закари Тайсон Браун — сотрудник по вопросам безопасности Проекта национальной безопасности Трумэна и член совета Гильдии военных писателей. Выпускник Национального разведывательного университета США. 

Foreign Policy, США

Chechenews.com

07.06.20.