— Здравствуйте, Борис. Как вы можете прокомментировать ваш перевод в тюрьму?
— Ну, что тут комментировать? Вот перевели меня наконец, с пятой попытки, они перевели меня на режим «крытой тюрьмы». Сейчас дождусь апелляции. Где-то к концу году, к зиме, наверное, меня вывезут отсюда — сначала на СИЗО, в Пермь, а потом уже на саму «крытку». Это очень печальное событие, комментировать тут особо нечего. Событие очень мрачное, потому что не то чтобы я сильно дорожил своей жизнью, но все-таки хотелось бы род смерти выбрать по собственному усмотрению. Я не уверен, что я выживу там, не уверен, что меня не замордуют.
Ничего приятного я не ожидаю для себя: все «крытки» — это пыточные тюрьмы, как известно, где людей бьют, пытают и мучают. Тем более с такой статьей, как у меня, я подведомственен ФСБ. Именно ФСБ здесь в Перми, в пермском лагере номер 10, настаивало на том, чтобы меня прессовать, держать постоянно в закрытой камере, в полной изоляции, в жестких условиях. И, как я понял, именно ФСБ настаивало на переводе меня в крытую тюрьму — со своей территории, с Пермского края, меня убрать куда-нибудь в другое место, потому что пятая попытка все-таки о чем-то говорит. У них один раз не удалось, другой раз не удалось, но они добились с пятого раза.
Это примечательное событие для нашего времени, потому что, я не хочу хвастаться, но как никак я первый политзаключенный с времен очень отдаленных, с конца восьмидесятых, когда Горбачев выпустил политзеков советских времен, — вот именно с того времени никого из политзаключенных еще на крытую тюрьму не сажали. То есть, мне предстоит пройти, с одной стороны, конечно героическим путем, которым уже прошли до меня такие выдающиеся люди, как Сергей Иванович Григорьянц, как Кирилл Подрабинек, как Владимир Буковский, как Анатолий Марченко, который погиб, держа голодовку в чистопольской тюрьме в 86 году. С одной стороны, это, может, и почетно — как на кресте, что называется, висеть. Но я, конечно, предпочел бы все равно без этого обойтись. Мне бы очень не хотелось туда попасть, но видимо, придется…
Я думаю, что это событие не только для одного меня — это событие и для всего так называемого гражданского общества в России. Если предположить, конечно, что оно у нас есть, я в этом очень сильно сомневаюсь. Я думаю, что мой пример — это другим наука, что называется. Остальные пойдут за мной следом. Потому что, никого не хочу обвинять, но получается так, что защитой Стомахина так называемая правозащитная тусовка пренебрегла в значительной степени. Не такая уж и активная защита была. Александр Пинхосович Подрабинек еще в 2012 году писал, что «Стомахина защищали вяло, что объясняется характером его публицистики» (это еще о сроке с 2006 по 2011 годы).
Я не знаю, понимают ли люди, которые не хотят защищать тех, чья публицистика им не нравится, понимают ли они, что после этого придут и за ними, обкатают на Стомахине, а потом возьмутся и за остальных… Я думаю, что это неизбежно. И, я думаю, что защищать Стомахина сейчас — в интересах всех, даже тех, кто далеко не разделяет мои взгляды и придерживается этих самых фундаментальных принципов ненасилия, «соблюдайте собственную Конституцию» и прочее, и прочее. Хотя больше всего к этому можно отнести известную фразу Крылова «а Васька слушает, да ест».
Я думаю, что это событие для всех, а не только для меня. Буду я жив, не буду — не знаю. Мне, в общем-то, нечего терять, я свое пожил. Но придут и за остальными. Я думаю, что нужна была бы какая-то огласка, какое-то внимание. Я прекрасно вижу, как, например, «Новая газета», которую я здесь читаю, она защищает всех кого угодно, она не то чтобы именно защищает, но пишет даже о Тесаке, о Горячеве, который был организатором убийства Маркелова и Бабуровой. Она активно освещает дело убийц Немцова.
Она пишет обо всех. Огласка, как ни крути, — это тоже защита, это тоже форма привлечения общественного внимания. Я не знаю, неужели этим господам, так называемым левым либералам из «Новой газеты» Тесак или Горячев ближе, чем я. Думаю, что я все-таки им больше единомышленник, чем Тесак. Тем не менее о нем они пишут, а обо мне они слова не промолвили.
Единственное только, они не посмели вычеркнуть [мое имя] из интервью Горбаневской, когда она еще была жива, она меня упомянула один раз мимоходом, — вот это они не вымарали. Слава богу, на это совести хватило — оставили мою фамилию. Большего я от них не видел, да и ни от кого… «Мемориал» отказался вносить меня в список политзаключенных. Издал два персональных заявления, но в список так и не внес (Давидис обосновал это тем, что больше сочувствия к Стомахину это вызовет, но меньше к политзекам в целом). По-моему, это позорная и просто иезуитскаяя формула, и такой человек не может называться правозащитником — кто защищает только тех, кто ему нравится и кого не опасно и допустимо защищать.
Я думаю, что это событие для всех. И я прошу общественной поддержки и защиты. Иначе плохо будет всем, а не только мне. Придут и за вами, господа!
Пермская ИК-10, 18 июля 2017 года.
Карточка политзаключенного Бориса Стомахина.
Международный комитет защиты Бориса Стомахина.
Реквизиты Фонда Гражданской Самозащиты.
Источник: victor-korb.livejournal.com
24.07.17.