Сильнее всего неизбежность, ибо она властвует над всем. Но мудрее всего время, ибо оно раскрывает все.
В начале XVIII века итальянский мыслитель Джам Батиста Вико (1688-1744) не понятый современниками и несправедливо рано забытый, писал, что в гражданском и цивилизованном обществе Герои невозможны. Их время — античность, варварские времена и предыстория человечества. Через сто лет Гегель возвращается к теории Дж. Вико и создает блестящую концепцию героической эпохи истории, своего понимания героя и его роли в обществе. Героизм он сравнивает с появлением идеи государственности. Герои — индивидуумы, которые, руководствуясь только своей волей, берут на себя бремя созидателей Истории, ощущая его как неизбежность судьбы.
При этом героический индивидуум, — пишет Гегель, — не отделяет себя от того нравственного целого, которому он принадлежит, а осознает себя как бы находящимся в субстанциальном единстве с этим «целым». Поэтому античный Герой не знает коллизий между поступком и моралью, между желанием и долгом: личное у него всегда совпадает с общим. Античный Герой всегда ощущает связь с многочисленными поколениями предков. Он как бы чувствует их в себе и есть то, чем были они.
Итак, появление исторического Героя обусловлено целым рядом обстоятельств. Возможны ли исторические Герои в наше время?
Общество, в котором мы живем назвать цивилизованным можно разве только с очень большой натяжкой. А о гражданском обществе вообще говорить не приходится. В России его никогда не было, и в обозримом историческом будущем оно не просматривается. Так называемый свободный рынок, в котором хотят видеть панацею от всех бед, уже привел Россию к совершенно чудовищной форме уголовной охлократии, подобно которой не было нигде и никогда, из которой прямая дорога к вырождению, варварству и одичанию.
Существование в историческом вакууме, где исторические события заменяются «историческими» мероприятиями очередной власти, превратившей исторический процесс в некий непонятный предмет одноразового пользования, вывело общество за пределы исторического пространства времени. Общество живет в вечном сегодня, ирреальном и зыбком, очутившись с трудами социальных экспериментаторов, как бы в предыстории доисторического времени.
Переход к историческому времени — это есть героический период в истории человечества. Утверждать , что он сейчас начался на Кавказе пусть и несколько смело, но именно на Кавказе появились впервые за тысячелетия индивидуумы, которые вписываются в строгие рамки античных Героев по определению Гегеля.
Это и Джохар Дудаев и Звиад Гамсахурдиа. Они пришли в XX век как бы из разных исторических эпох, и каждый жил в своей до последнего дыхания.
Звиад Гамсахурдиа был сыном Золотого века Грузии. Джохар Дудаев — из патриархальных легендарных времен естественных свобод, ограниченных не законом, но обычаем, ненарушимым и вечным. Генетическая память Дудаева хранила в памяти облик вождей и царей, которые в мирное время пасли стада, в битвах против врагов, пришедших на их мирные пастбища, сражались плечом к плечу с простыми воинами и никогда не умирали на щите, а только со щитом…
И таинственное неизвестное прошлое, данного в ощущении чего-то вечного, и совсем недавнее прошлое, которое воспринималось тоже порой как седая старина, хотя он сам был его участником — изгнание и возвращение в родные места, которые он не мог помнить, приговоренный к вечной ссылке младенцем, но помнил и вспоминал всегда в воспоминаниях родителей и старших братьев, и поэтому узнал — все это стало его единым пафосом и судьбой, а сам он — первым эпическим Героем Кавказа XX века.
Эсхатологический характер чеченской Войны, планируемый не только как тотальный геноцид народа Ичкерии, но и всей флоры, фауны, исторического ландшафта страны, самой земли, на которой этот народ жил два тысячелетия, чтобы грядущие поколения не могли бы даже подумать, что на этой сожженной адским пламенем земле мог жить, бороться и побеждать человек, уводит из XX века в ирреальность сновидений предысторических времен, когда рождались мифы о судьбоносных для человечества битвах Матери-Земли с порожденными его чудовищами.
Опыт этой войны, вероятно, уже изучается, чтобы понять стратегию успешного противостояния малых сил плохо вооруженных бойцов четырехсоттысячной армии агрессора, применивших против них все средства массового истребления, кроме ядерного оружия пока. Это изучение мало что даст. Причина этого беспрецедентного во все мировой истории противостояния даже на блестящий военный дар Джохара Дудаева, а принятие всем народом Ичкерии полной независимости своей страны как неизбежности судьбы. Поэтому даже гибель Дудаева, воспринятая как всенародное горе, не стала национальной катастрофой, как была со всей очевидностью задумана, а подавленным апофеозом пути Героя.
Он умер победителем, выполнив то, что было пафосом всей его жизни: он создал независимое государство — Чеченскую Республику Ичкерию. И, что бы не говорили о «режиме» Дудаева, все разбивается о неопровержимость факта: только сильная государственность, сплоченная единой волей и единой судьбой народа, может противостоять убойной силе агрессора, человеческие резервы которого превосходят Ичкерию в 150 с лишним раз и который не останавливается перед любыми преступлениями, чтобы сломить чеченский народ. Но пока на земле будет оставаться хотя бы один чеченец, он будет чувствовать себя везде и всегда гражданином свободной Ичкерии. Везде и всегда! Это и есть историческая победа Джохара Дудаева, сделавшая его счастливым эпическим Героем нового героического эпоса, которому еще предстоит родиться на Кавказе.
Но если Джохар Дудаев — счастливый Герой эпических сказаний, то Звиад Гамсахурдиа — фигура трагическая, жертвенная даже. Он пришел в Грузию, вероятно, в самый трагический момент ее истории и пришел, словно из ее Золотого Века, где бы он, теолог и мыслитель, занял подобающее место на философских диспутах при блестящем дворе царицы Тамары. Но он родился в кровавый XX век, когда взорванная изнутри пала связь времен, и он, грузинский Гамлет, был призван восстановить ее. Но это было ему не под силу, как и его датскому предшественнику, как и кому-либо вообще. Он был избран президентом Грузии и оставался им полгода. История его президентства известна — это путь восхождения на Голгофу. Президент-диссидент, как его называли порой, он стал президентом-мучеником.
Когда перед Гамсахурдиа встал вопрос, чья кровь должна пролиться, он сделал свой выбор без колебаний. Перед ним была его Грузия на кресте, увитом алыми розами:
Вот крест увитый розами. Кто соединил розы и крест?
Этот туманный образ — символ из Средневековья, возрожденный в поэзии Гете. Гамсахурдиа не мог не знать, но он знал также, что «сорвавший розы с креста должен взять на себя и крест» (Гегель). И он, сорвав розы с креста, взял на себя крест, и судьба Грузии стала его судьбой. Трагедия его жизни не кончилась с его смертью. Его Грузия по-прежнему на кресте, и то тише, то громче звучат голоса, что Звиад жив, что он вернется. Кажется, что в античной драме его жизни хор и Герой поменялись местами. Хор звучит тихо, почти замолкает, а погибший Герой заклинает хор вспомнить, что на кресте распятой Грузии много еще алых роз.
И Звиад Гамсахурдиа, и Джохар Дудаев, оба совершенно разные и непохожие, знали одну Любовь и одну Веру — Кавказ. Они знали, что Бог проявил невероятную расточительность, создав для них Кавказ. Он потратил на него столько материала, что его с лихвой хватило бы на несколько частей света, но даже из нескольких частей Света не воссоздать один Кавказ, зато людям дано уничтожить Кавказ. И Гамсахурдиа, и Дудаев видели, что ночь новых народных казней и бед снова сгущается над этой, возможно, самой трагической и самой прекрасной Землей. И Гамсахурдиа, и Дудаев видели, что только вольный союз кавказских народов может спасти от уничтожения их обычаи, образ жизни, а многих из них — от полного истребления.
И вот воин и мыслитель, чеченец и грузин, мусульманин и христианин протягивают друг другу руки и становятся союзниками и побратимами навек.
По сведениям из источника, не вызывающего сомнений, известно, что бойцы Дудаева, покидая Грозный, унесли прах Гамсахурдиа и похоронили в горах. Зная отношения мусульман к смерти, большего подтверждения веры чеченцев в вечный союз с Грузией не найти. Прах грузина-христианина в пантеоне вечной славы мусульманской Чечни — начало новой эры в истории Кавказа.
Так вот почему началась эта новая Кавказская война. Вот почему наемными палачами и предателями Грузию выводят за грани жизни, засевая ее земли российскими военными базами, вот почему российскими бомбами хотят смести с лица Земли даже память о том, что была такая страна-Ичкерия.
Где-то высоко, в недоступных горах, появилась могила, теперь их, возможно, две. Когда-нибудь это место станет местом паломничества, а пока только то белоснежные, то светло-сиреневые чеченские туманы, подобно которым нет нигде, тихо скользят вниз по склонам гор. А древние чеченские башни, так невероятно похожие в синеве вечерних сумерек на идущих к реке горянок, кажется, остановились внизу, чтобы украдкой бросить взгляд на гору. Где бы ни лежал прах последнего мученика Сакартвело, он лежит в священной Земле, потому что в Чечне нет и пяди земли, не политой кровью тех, кто умирал на ней порой не ради жизни, а чтобы даже и смерть встретить словами «Я свободен. А ты?»
Когда на сцене античного театра погибал Герой, хор слагал дифирамбы, чтобы его жизнь продолжилась в жизни других поколений. А как в жизни конца XX века? Недавно умерший поэт И.Бродский назвал подлинной трагедией, когда вместе с Героем погибает и хор. Не это ли трагедия на исторической сцене Кавказа сегодня? Что ждет его народы, столь одаренные природой и столь обделенные историей? Войдет ли богатейшее наследие их многовекового опыта в «совершеннейшее произведение творческого разума, которым является история» (Гегель. Философская история)?
Или им суждено, в результате все более и более усиливающейся агрессивности России, спасаясь от истребительных войн и геноцидов, быть разметанными по бесконечным просторам всегда враждебной им империи и равнодушного к ним мира и, лишенным памяти прошлого, стремительно вымирая в соответствии с планами плановой истории России, погружаться в бездумное безразличие и мелочные интересы борьбы за кусок хлеба. В таких случаях обычно говорят, что надежда умирает последней. Но это ведь эпитафия на могилу раба. Там, где остается только надежда, давно уже нет ничего.
Но у кавказских народов при всем многообразии их исторических судеб и происхождения есть еще одна общая черта, особенно ярко выраженная у чеченцев: глубокое внутреннее осознание сиюминутности происходящего. Живя среди воплощения вечности — гор, они ощущают время не как быстротечные мгновения, а как бесконечность бытия. Именно в этом секрет невероятного мужества противостояния крохотной Чечни огромной самодержавной России, как в этой истребительной войне, так и во всех других ранее. Чеченцы — один из древнейших народов мира, и всем опытом своей многотысячелетней генетической памяти они ощущают сиюминутную тщету любой самодержавности.
Этого не понимают ни многочисленные российские завоеватели, ни искренне влюбленные в Кавказ русские поэты. То, в чем они видели яркую экзотику варварского и полудикого, по их мнению, народа, было проявлением древнейшей культуры, намного превосходившей молодую цивилизацию завоевателей. Это было проявлением забытой, потерявшейся в веках философии, великой философии, приспособленной не к жалким нуждам дня, а поднявшейся над скоротечностью жизни осознанием непреодолимости стремления к свободе. Именно эта философия, данная не в сознании, а как извечное состояние души, принявшей ее как неизбежность судьбы, определяла всегда трагическую, героическую и прекрасную историю Кавказа. И в ней ответ, что будет с Кавказом…
…На кровавом закатном небе конца века они стоят рядом — ДЖОХАР ДУДАЕВ и ЗВИАД ГАМСАХУРДИА. Кто они? Предтечи? Героический символ грядущего дня? Или последние исторические герои, живой анахронизм безвременно уходящего в небытие человечества?
Кто они, до конца сыгравшие свои трагические роли по строгим канонам античной драмы?
Герои? Жертвы? Победители?
Н.Телевная,»Свободная газета» №9, 1996 год