(Блоки и окна — 3).
Есть в чеченском языке слово — «Холбат», означающее практику «схождения под землю» среди искателей Божественного Откровения: человек добровольно уходил в глубокую яму-колодец и пребывал там в постоянных медитациях-молитве в течении 40 дней.
Тот, кто выдерживал этот срок выходил «просветленным»; молва о нем расходилась широко и люди устремлялись к нему со всех концов страны: кто за советом, кто за тайным знанием, кто — в поиске исцеления от недуга…
Еще в начале 20-го века встречались в суфистской Чечне духовные лидеры, прошедшие практику Холбат: особенно много было их в среде ордена кунтахаджинцев, и, даже Али Митаев (сын Авды Автуринского) прошел — говорят — подобное очищение…
Сейчас же народ наш целиком оказался в другого рода яме — яме оккупации, которая отнюдь не очищает наши души, а как раз наоборот — разрушает их.
Народы и личности, ненавидящие нас или не знающие нас, не жалеют, теперь, слов злорадства и упрека в адрес Чеченцев: одни возмущаются грязью в нашей яме, других тревожат наши вши, а третьи прямо призывают засыпать яму дустом — пока «зараза» не добралась до них самих.
Неоднозначна в этой публике роль только благодетелей, пищущих доклады и трактаты о падении нравов в яме и избирательно вытаскивающих того или иного «троглодита» для собственного пиара, социальных исследований или лабораторных опытов…
Надо ли говорить, что, в такой обстановке, многие обитатели ямы ведут себя нарочито негативно: они начинают кидаться грязью и грозиться измазать ею всех! Этим, в свою очередь, пользуется Верховный Зинданщик, через своих верных надсмотрщиков, еще более прикрывая отверстие-вход, через которое люди могли разглядеть кусочек неба и иногда вдохнуть неотравленный миазмами воздух…
Выше я использовал слово «целиком» потому, что даже та часть нашего народа, что оказалась в Европе продолжает ассоциировать себя с ямой на их родине, становясь «духовными троглодитами», что — несравненно хуже чем быть троглодитом в силу обстоятельств….
КОЛОДЕЦ — КАК ХОЛБАТ
В копилку развернувшейся в сети острой дискуссии по поводу «рытья колодцев» в Африке нашими европейскими беженцами, при всей вредности подобного транжирования наших скудных ресурсов, я — против того, чтобы их за это критиковать. На самом деле, я вижу в этом жесте — сумлимацию подсознательного поиска Откровения через Холбат…
Еще вчера — Воинствующие Салафиты, грозившиеся убивать ичкерийских противников «Имарата Кавказ», а сегодня — запутавшиеся в политических завихрениях окончательно, они — остаются Чеченцами. Более того, они остаются Суфиями в душе — отсюда и стремление напоить жаждущего прохладной влагой, и зуд в руках к лопатам.
Чеченские салафиты это — новые Авлия, хоть и не осознают этого факта; но именно так и не иначе на них смотрят жители далеких африканских деревень, которые поколение спустя сложат про них Назмы…
В находящемся в глубине мифологии человеческом сознании всегда победит рефлекс мифотворчества; что и случилось с проповедями единобожия в чеченской среде Кунты-Хаджи полтора века назад.
Меняется форма, но — не содержание, и, даже, притом, что эти люди яростно ненавидели наш «темный» народ четверть века назад, теперь — седеющие «зеленые коммиссары» потянулись к своим корням. В яму оккупации путь им ненавистен, вот и растут колодцы в Африке, доставляется хлеб в Сирии и Бирме.
Запрещать им это делать — равнозначно посягательству на их Веру.
Пусть копают колодцы на одном континенте и кормят людей на другом — раз так им велит их душа и их совесть в данный момент. В конце концов, это намного лучше, чем под инструкциями неизвестно кого охотиться на собственных братьев.
Ветер времени и зов крови несут их обратно в свой народ и это — главное….
ПЛЕННИКИ ЛЮБВИ
Самая проблемная часть чеченского народа, таким образом, — европейские чеченцы. Составляя почти треть миллиона и имея доступ к благам Европы, как образование, мы должны были бы уже выступать в качестве локомотива для всего нашего народа. Однако, в силу того, что мы тут недавно (в среднем — 12 лет), и по ряду других причин, мы — застряли в классической ловушке эмигранта: в нашей версии — не уже «дым отечества нам сладок», а «грязь оккупационной ямы нам дорога».
Прошедшие, буквально, огонь и воду, мы не приемлем принявший нас Запад — чересчур безбожный на наш взгляд.
Продолжая пребывать в состоянии коллективного сознания, мы черпаем утешение в постоянном осуждении европейских нравов, находя в этом оправдание собственной изоляции.
В ужасе от перспектив полной ассимиляции (контуры которой проступают всё явней) мы постоянно мучаем наших подросших детей, ругая их за незнание чеченского языка (хотя сами говорим на нем с трудом, с явным перевесом русизмов в речи). И именно боязнь поглощения заставляет нас, в конце концов, ехать в Чечню, махнув на все принципы рукой… Чтобы вернуться обратно, разрываемые между презрением к превращенным в троглодитов и любовью к Родине, которую враг нам сузил до масштабов одной большой ямы.
Мы живем целый год, предвкушая летнюю поездку на Родину, а пробыв там 2 недели уже не находим места от отчаяния, не в силах более наблюдать эту жалкую действительность оккупации.
Но — там наши могилы, там — выживает наш язык, там — рождается и растет наше новое поколение… Критиковать оккупационную русскую власть — бесполезно, зато опасно… а мы должны туда наведываться, хотя бы раз в год, иначе умрет всё чеченское в наших детях… так мы запечатываем наши сердца и — всё течет по кругу.
А дети наши все менее и менее стремятся в Чечню. Они — ментально ближе к своим европейским одноклассникам, нежели к полуобразованным и обозленным сородичам в Чечне.
Так и проходит наша жизнь — чеченских эмигрантов: недостаточное знание языка не дает нам реализоваться, страх перед «длинными руками Лубянки» парализует наш язык, и вместо того, чтобы давать детям четкие ответы о Зле и Добре, мы пытаемся скармливать им кашу из любви к Свободе, смешанной патриотизмом к яме — то, что их мыслящий по-европейски рационально мозг не принимает.
Итог: ни мы, ни тем более наши дети так и не станем моральным ориентиром для нашего народа, отчаянно нуждающегося в таковом сегодня..
ПОМОЩЬ ДРУГОМУ — КАК СПАСЕНИЕ СЕБЯ
Только в ключе вышесказанного становится понятной острая мотивация и чеченцев Европы и чеченцев России к благотворительности.
Это — очевидная сублимация: если я ничего не могу сделать для себя — сделаю для другого. И не важно, что я сам пью непитьевую воду, а сосед мой — недоедает. Неважно, что мои дети, мыслящие и общающиеся только по-французски — протестуют, но я всё равно буду возить их домой каждое лето!
Помогая несчастным по всему миру, мы подсознантельно даем возможность выжить — до лучших времен — в своих сердцах человечности.
Вот только лучшие времена наступают не сами по себе; их должны привнести конкретные люди, вооруженные конкретными знаниями и объединенные конкретной идеей.
Чеченцы Европы, не сартикулировав свое отношение к зиндану на Родине и не сгенерировав новую идею — определяющую их собственное место в борьбе между Добром и Злом, рискуют прожить без пользы для своего народа.
Без новой идеи — сколько бы колодцев мы не рыли — мы останемся в истории, в лучшем случае, героями религиозных песен какого-нибудь несчастного но гордого народа Мумбу-Юмбу.
Adam Dervishev
Chechenews.com
09.12.17.