Я был простым сельским учителем. Преподавал историю. Воином — защитником из меня сделала война. Ужасная война на истребление, развязанная российскими властями.
В январе 1995 года военное ополчение из нашего села Герменчук, состоявшее из простых селян, занимало позиции недалеко от железнодорожного вокзала в Грозном, где в первые новогодние дни была уничтожена целая бригада оккупантов из Майкопа. И наступила передышка.
Но морозный ветер с гор так и не смог унести от зданий запах гари. А может он просто принес его из других мест, разрушенных, разбомбленных войной? Вся наша земля в те годы пропахла этим кислым запахом сгоревшего пороха вперемешку с запахом тлеющего древесного угля и перегретого металла.
Все наши горы и равнины пропахли так. И наши дети были уверены тогда, что так и должна пахнуть Родина. Они другого уже не помнили.
Это стало нашей жизнью. Но еще не смертью. Смерть пахла по-другому: сыростью и плесенью с запотевших камней.
Смерть жила в подвалах, среди разрушенных домов. Пока ты наверху, ты живой, ты можешь укрыться. Но в сырости подвала спасения нет, особенно когда танки прицельно бьют по домам.
Место, где мы занимали боевые позиции, было среди зданий, среди камней, постоянно обстреливалось из российских танком и артиллерийских установок. Вот в этом месте, рядом с полуразрушенным домом наш товарищ и нашел семью, состоявшую из матери и двух детей. Они были русские и боялись всех, кто держит в руках автомат.
Мы были такие же простые люди, как и эта женщина, но она боялась даже поверить нам. И тогда ребята посмотрели на меня, и командир только повел плечами и поджал губы. Это означало: «Надо, брат. Действуй».
Я же педагог, интеллигент, я и должен был идти на переговоры с мирными гражданами. Но… о, женщина… как мне убедить тебя…
Хоть как, но оставлять семью в этом аду было нельзя. Да и с командиром не спорят. Я взялся за выполнение этой благородной миссии с жаром. Но начавшийся артобстрел и мороз охладили мой пыл. Примолкшие было танки снова ожили, возвращая на землю ад. Обстрел стал прицельный. Под его грохот и взрывы я подбежал к нужному месту, прячась за обломками стен.
Женщина вжалась в камни, прикрывая детей своим телом.
— Здравствуй, сестра, — сказал я, но женщина прижалась к камням еще теснее.
Мать и дети были грязные, покрытые черной сажей, исхудавшие от голода.
Я не имел даже автомата, потому что оружия ополченцам не хватало, и мы могли добыть его только в бою. Впятером против танка и с одним автоматом.
Наверное, ее муж был моим ровесником, а она – ровесницей моей младшей сестры.
В метрах 500 от нас российские военные вели прицельный огонь из тяжелых орудий и ручных пулеметов И все же женщина боялась именно меня. Это было очень и очень обидно.
Я присел, так же, как и они, прячась за развалинами. Погладил по голове одного из мальчиков.
Все трое сжались от страха.
Тогда я поспешил объяснить женщине, что мы простые люди и только защищаем свою свободу и жизнь, а я хочу выполнить свой гражданский и человеческий долг и помочь им выбраться из этого ада.
У меня был друг Ибба Шейхи, мой земляк. В селе Герменчук у его семьи был просторный дом, где хватило бы места и этим людям. Я предложил женщине отправить их туда, а потом перевезти вместе с остальными чеченскими беженцами в Хасав-Юрт, откуда они уже могли ехать, куда угодно.
Русская женщина внимательно слушала. Грохот артиллерии и взрывы оглушили нас. Может именно они помогли женщине сделать выбор. Она – согласилась.
Я обрадовался. Мы не могли долго здесь оставаться. Но и эту семью бросать не имели права.
Я подождал своих друзей, чтобы они помогли вынести несчастную семью из зоны боевых действий.
Никогда не забуду слова мальчика, которого я нес на своих плечах, изо всех сил стараясь защитить его от осколков снарядов и камней.
Первыми словами мальчика, когда я взял его на руки, были:
— Дяденька, ты не убьешь меня?
И тут земля заходила у нас под ногами от близкого взрыва. Я прижался к остаткам стены, прикрывая собой ребенка и комок встал у меня в горле от жалости к нему и дикой несправедливости самой ситуации. Стреляли те, а боялись они все же меня, человека, у которого пальцы даже в тот день были еще выпачканы мелом, а не порохом.
— Не бойся, сынок, — сказал я. – Мы просто хотим спасти вас.
Периодически останавливаясь и прячась от обстрелов, мы перенесли эту семью до площади «Минутка» в Грозном, а там вместе с нашими легко ранеными бойцами, в автобусе, перевезли их в село Герменчук, откуда Шейхи забрал их к себе домой.
А мы остались под обстрелами, где остро пахло гарью. И этот запах был со мной все долгие годы обоих войн.
Хозяева-нохчи накормили неожиданных гостей, дали другую одежду. Русская женщина с детьми оставалась у них несколько дней, пока не сумела выехать с местными жителями в Хасав-Юрт.
Вот так благополучно для русской семьи завершилась эта история. Чего не скажешь про сотни, тысячи чеченских семей. Но это уже другие истории и другие воспоминания.
Я сильно надеялся тогда, что женщина сама расскажет соотечественникам всю правду. И граждане России наконец узнают про нас, нохчи, из первых уст. Услышат истинную правду – вопреки вековой пропаганде, рисующей образ «бандита и террориста». Но – не сбылось. Увы.
Русские, выходцы из ЧРИ очень замкнуты, они стараются слиться с массой, боятся выделиться и честно и открыто рассказать о тех событиях. Мы, чеченцы ведем себя по-другому. Мы ничего не скрываем. Наши воспоминания всегда будут кровоточить, но мы их не скрываем. Мы справедливы в оценке и открыты для общения.
Вот так.
На фото: Отряд ополчения села Герменчук, Шалинского района ЧРИ. Январь 1995. Грозный.
Ильяс Мусаев, историк, ветеран чеченской независимости.
Chechenews.com
06.12.17.