85 лет исполнилось ученику чародея, который честно не виноват ни в чем из того, что ему вменяют враги, и который честно не хотел ничего из того, за что его хвалят поклонники. Чтобы оценить по справедливости действия Михаила Сергеевича Горбачева, надо понять исторический контекст его прихода к власти.
Но прежде всего я хочу высказать свой главный тезис, который буду стараться доказать в последующих рассуждениях. Итак, вот он: ИСТИННОЙ ЦЕЛЬЮ ПОЛИТИКИ ГОРБАЧЕВА БЫЛО СОЗДАНИЕ РЕЖИМА, КОТОРЫЙ СЕЙЧАС НАЗЫВАЕТСЯ ПУТИНИЗМ.
Где-то за полтора года до мартовского дня, когда после нескольких дней напряженной аппаратной борьбы неприлично молодой член Политбюро, секретарь ЦК по сельскому хозяйству Горбачев стал Генеральным секретарем, бесславно провалился второй после 1953 года путч госбезопасности против партии. Еще был жив Андропов, но партаппарат нейтрализовал все его усилия превратить КГБ если не в новую партию власти, то, по крайней мере, низвести партаппарат до обслуги комитетской верхушки.
Андропов отлично понимал, что СССР в том виде, каким он его принял осенью 1982, уже нежизнеспособен. Опыт посла в Будапеште осенью 1956 года наглядно показал ему, каким может быть этот финал, в первую очередь — для партработников и работников госбезопасности… Поэтому Андропов принял в принципе верное решение низвести партийного монстра до роли коллективного пропагандиста и агитатора (о чем мечтал еще Хрущев), а роль коллективного организатора забрать на Лубянку, где, как ему казалось, находятся самые адекватные мозги в стране, которые располагают (как ему казалось) самой адекватной картиной положения дел.
Он только не догадывался, что силовики могут управлять страной только в тех жарких странах, где они действительно управленческая элита. В нежаркой стране, где с липким страхом прячущий ксероксы книги Джиласа о номенклатуре кандидат социологии, доцент МГУ лучше понимает происходящее, чем заваленный оперсводками генерал КГБ, такое не могло получиться. Это осознал Путин, стремительно наводнивший свой аппарат такими доцентами.
Горбачева, который был креатурой Андропова, его заготовкой на несостоявшуюся кадровую революцию, продвинули еще сталинские монстры во главе с Громыко, решившие вести курс Андропова на, как они считали, неосталинскую реставрацию, только с возвращением центра принятия решений обратно – с Лубянки на Старую площадь. Горбачева воспринимали как «Дмитрия Медведева минус 1» — шустрого краснобая, хорошего бюрократа, руками которого можно делать нужные, но непопулярные шаги.
Альтернативой был только ярый борец с сионизмом первый секретарь МГК Виктор Гришин. Но экспериментировать с красным нацизмом они не решились. Очередь придти к власти в России так называемой «русской партии» из молодой поросли комсомола и КГБ, мечтающей заменить опостылевший коммунизм на русский национальный социализм, настала только при Путине. Полтора десятилетия «передержки» они скоротали в бизнесе или на плохо оплачиваемых силовых должностях, копя злобу на реформаторов и демократов, оттолкнувших их буквально с предпоследней ступеньки к трону.
Но вернемся к Горбачёву. Путина и Сечина рядом с этим «Медведевым минус 1» не оказалось, и он, что называется, отвязался… Горбачев немедленно начал из партии Брежнева делать свою – пачками заменять пожилых первых секретарей на более молодых секретарей — вторых и третьих. Он решил, что полностью обязанные свои возвышением ему, они будут лично преданны именно ему, а не обсевшему его со всех сторон «коллективному руководству».
Горбачев начал как правильный неосталинист: борьба с нетрудовыми доходами – и милиционеры крушили лопатами «незаконные» парники у колхозников, и новая волна арестов «цеховиков», только и обеспечивающих приезжающих отдыхать на черноморские курорты мало-мальски интересными шмотками; ну, и конечно, «трезвость – норма жизни», с уничтожением ценнейшего виноградарства… Потом последовало введение госприемки – создание альтернативного фабрично-заводскому ОТК госоргана, маловосприимчивого к доводам дирекции о срывающемся плане и срывах поставок. Одновременно был полностью перекрыт поток еврейской эмиграции, а голодающему в знак протеста ссыльному академику Сахарову стали делать искусственное кормление.
Когда нефть в два рывка подешевела в четыре раза, и ровно во столько же уменьшились водочные доходы, СССР заглянул в лицо финансово-экономического краха. И тут до славного тандема Горбачев — (Николай) Рыжков наконец дошла простая мысль – советской властью исчерпаны все нерыночные механизмы стимулирования экономики, кроме как возвращение сталинского прикрепления работников к предприятиям. Одновременно академической и научно-технической интеллигенции, решившей было, что раз настала «пора обновления», то теперь удастся преодолеть склеротические препоны и двинуть науку и технологии, был дан показной урок – все «высунувшиеся» немедленно получили по башке, а сладкогласый генсек даже не удостоил внимания десятки и сотни человеческих драм поверивших в него ученых и конструкторов. Десяток лет готовившийся Пленум ЦК по вопросам научно-технического прогресса так и не был собран до той поры, когда на Пленумах уже обсуждалось только как остановить революцию…
Но Горбачев, как и оба русских царя-реформатора по имени Александр, как потом и Дмитрий Медведев, решил компенсировать неудачи в экономике и структурных реформах разговорным жанром. Вольнолюбивая риторика первого лица развязала языки, а развязанные языки, устав прославлять славную пору обновления, принялись докапываться до причин неудач. Этому очень способствовала славная манера новых правителей перекладывать всю вину на предшественников. Но как только табу на критику системы оказывалось можно обойти под предлогом критики неправильных предыдущих правлений, по системе начались непрерывные таранные удары, все реже сопровождающиеся оговорками, что все это — лишь расчистка места под новое созидание.
Горбачев, хотя мог бы получать информацию из первых рук – от доцента МГУ социолога Раисы Максимовны, — не знал о двух важнейших факторах: что антикоммунизм давно стал криптоиделогией творческой интеллигенции (основных смыслопроизодителей), а этнический национализм – криптоидеологией титульной номенклатуры и титульной интеллигенции во всех национальных республиках, включая российские и закавказские автономии.
Словом, дав даже дозированную свободу слова, Горбачев точно также раскачал страну до революционной ситуации, как оба первых Александра, Николай II, и как потом Медведев.
А потом настала пора завершать Холодную войну красивой почетной капитуляцией. Прекращать глушение «голосов», выпускать политзэков, разрешать массовый выезд «прорабов перестройки» за рубеж, где они уже несли совок по-черному. И объяснять народу, что Запад – не враг, но взаимовыгодный партнер. И брать, брать кредиты под любые проценты…
Тут сделаю маленькое лирическое отступление. Не хочу показаться гением прогностической мысли, но уже лет в 14 (апрель 1973 года) я очень четко представлял себе конец социализма (я просто помню этот момент, когда на Остоженке выходил из троллейбуса и шёл в сторону Савёловского переулка): когда начнутся экономические трудности, попытаются начать экономические реформы, реформам будет сопротивляться бюрократия, тогда к власти придет русский Дубчек (тогдашний идеал коммуниста-реформатора) и начнет политические реформы, но не удержит ситуацию под контролем и начнется антисоветская революция…
Собственно, почти все так и случилось, только коварный и двуличный, но незадачливый диктатор Горбачев – это совсем не прекраснодушный реформатор Дубчек.
Но выруливаю к финишу. Начинаются попытки экономических реформ, тех самых, что должны были произойти к концу 60-х годов, как развитие косыгинских реформ, но были свернуты после открытия в 1967 году самотлорских месторождений, быстро превративших СССР в сырьевой придаток Западной Германии и США.
Эти реформы немедленно создали двухсекторность (т.е. шизофреничность) в народном хозяйстве. Возник госкапиталистический сектор с хозрасчетными возможностями, а рядом бился в корчах дефицита сектор бюджетный. Рядом с убогой советской торговлей появились кооперативы. Столь обожаемая сторонниками демократического социализма двуукладность экономики имела хоть какой-то смысл, когда вектор был устремлен к плану и индустриальному развитию. Когда вектор устремлен к рынку, а экономический идеал – это Америка Рейгана и Англия Тэтчер, — начался стремительный распад социалистического сектора и выход скрытой накопленной инфляции наружу.
Чтобы уяснить, насколько Горбачев не понимал реальность экономической ситуации в СССР, кратко расскажу анекдот из моей жизни. Горбачеву понравился красный ирландский сеттер Буша-старшего, ему решили в утешение подарить такого же. Подарить нельзя – партийная этика, только купить в клубе по официальной клубной цене (в 5 раз меньше реальной, но одного щенка с помета полагается продавать через клуб – дань советскому лицемерию). Готовый щенок – только у меня. Приезжают, забирают, платят 50 рублей. Апокриф. Узнав о нужной сумме, инициатор перевода экономики на модели хозрасчета восклицает: Как дорого!
После «письма Нины Андреевой» (март 1988) – фактического ультиматума сталинистов, точнее, советских фундаменталистов, — Горбачев объявляет войну КПСС, поскольку понимает, что она больше не инструмент реформ, но орудие любого контрреформатора. Пример с карабахским кризисом, когда коммунисты Армении мгновенно стали армянской национальной, а коммунисты Азербайджана – азербайджанской национальной партией, очень наглядно показал и бессмысленность использования местных структур КПСС в качестве инструмента имперской политики.
Поскольку опора на поющую ему непрерывную осанну творческую интеллигенцию оказалась очень зыбкой, Горбачев пошел правильным путем – он благосклонно отнесся к созданию массовых антипартийных движений – «Народных фронтов в защиту перестройки», включающих прибалтов-членов КПСС. Горбачеву все-таки не пришло в голову опираться на движение пэтэушников из числа тех, кого из-за трусости не приняли в гопоту.
Всю настройку сбило появление Ельцина как харизматического вождя русского антиноменклатурного движения. Но Горбачев виртуозно лавировал, превратившись в главного заступника членов КПСС перед лицом быстро поднимающейся антиноменклатурной и антикоммунистической революционной волной.
Дальнейшее было просто филигранно. Как бы уступая требованиям демократов, Горбачев сперва разрешает на выборах выбор из нескольких кандидатов от КПСС, а это уже внесение открытого политического раскола в партию власти, приглашение к фракционному расколу, — а затем легализует многопартийность. Таким образом, КПСС больше не сакральная партия-церковь, а вульгарная партия власти. Он дает возможность всем самым оголтелым свои противникам скопиться в Компартию РСФСР унылого аппаратчика Полозкова.
Летом 1990 года, одновременно с легализацией малых предприятий (идеальный механизм обналичивать средства хозрасчетных госпредприятий, аффилировавшись с ними), принимается решение о создании государственно-монополитического капитализма путем номенклатурной приватизации самых прибыльных активов. Все только портит «война законов» — объявляющие свой государственный суверенитет республиканские номенклатуры накладывают на предприятия свои длани загребущие.
Дальше Горбачев несется вскачь с вырвавшейся на свободу революцией. Он вводит пост президента, поднимаясь над КПСС и превращая этим ее в аналог ПЖиВ – приводные ремни президентской машины власти.
Горбачев, подобно Хрущеву, с добровольной помощью статусной интеллигенции создает новую популярную идеологию, замешанную на антисталинизме и призывах к дозированной гласности.
Он устраняет слишком самостоятельное правительство Рыжкова-Шеварднадзе и собирает новое — будущий ГКЧП. Уже повсюду в бунтующих республика льется кровь, но Запад снисходителен – ведь Горбачев не решился давить танками все восточноевропейские революции. Он только намекал тамошним заскорузлым деятелям, что надо бы стравить пары и сработать на опережение.
Остается сделать последний шаг – прижать ненавистных нищающему простонародью кооператоров, и под предлогом борьбы с хаосом и национальными столкновениями ввести чекистско-полицейскую диктатуру (ненадежную армию бы быстро вернули в казармы). Самый тяжелый этап должен был пройти ровно четверть века назад, пока, как предполагали, американцы увязли бы в партизанской войне в Ираке. Но стратеги Буша-старшего, осмыслив уроки Индокитая, предпочли двум месяцам уличных боев полтора месяца бомбардировок и 100 часов блицкрига в Кувейте.
Словом, ничего не вышло. А потом начались политические забастовки шахтеров, распалась Югославия, показав, что делает история с упирающимися. Все сломал идиотизм будущих деятелей ГКЧП, не понявших, что новый союзный договор все же лучше многолетних непрерывных войн, и разобиженных на то, что Горбачев решил слить и их (они-то были заготовкой на вариант «А»), и пойти на некий вариант «Б».
Но Ельцин уцелел, КПСС распалось во мгновение ока, и Горбачев вернулся не как спаситель и объединитель, но как заложник антикоммунистов-победителей.
Но он честно старался создать авторитарный государственный капитализм. Только он опередил время. В первый раз в своей политической деятельности, когда он всегда запаздывал на такт.