Предпоследняя часть.
И так, в предыдущей части я ввел вас в свою камеру.Вы узнали некоторых моих сокамерников, хотя и не поименно.
Пока я находился в этой краткосрочной школе жизни, в моей школе, другой стандартной, вернее мечети переделанной в школу после высылки чеченцев, состоялось что-то подобное тому, что произошло в девятнадцатом веке с Чернышевским!
Вы его помните, он ходил и выспрашивал у всех, что ему делать, видать, ему очень хотелось узнать что ему делать!На эшафот меня не поднимали!К столбу не привязывали!Все было сделано заочно!
В отличие от Чернышевского, гражданских прав меня не лишили! Подождите, что-то я поставил телегу перед лошадью!Позвольте поменять местами несчастную лошадку и телегу!
Никаких шпаг над моей головой не ломали.
За неимением этой шпаги, и по причине того, что меня не оказалось в наличии, перед недремлющими очами вершителей судеб народа!
И напомните мне перед тем как завершить, сказать, что к цепям меня тоже не приковывали.
Не было в школе соответствующих припособлений.
По правде говоря, мне до сих пор не понятно, почему мне позволили учиться после школы!
Ведь народнейший судья Гакаев, сразу же после того, как я переступил порог право-правдивейшего судия, в преамбуле вынесения самого справедливейшего наказания так и сказал:
«Ты думаешь, что отсидев этот срок тебя оставят в покое?»
У тебя не будет возможности учиться дальше, ты не сможешь получить хорошую работу!
И мы расследуем, и узнаем, кто посещал твоего отца, о чем они говорили, как тебя воспитывали!»
Я уже введенный в курс советского право-правдосудия, уже мысленно отбывал свой срок на далеких просторах Сибири!
Но больше всего меня возмутил, даже не срок от десяти до пятнадцати лет, который прочил мне гуманнейший судья самого наигуманнейшего суда в мире, Гакаев. Он возможно не знал о моей связи с Наполеоном!
Он напомнил мне, что меня воспитывало, но это еще полбеды, что меня одевало и даже кормило наше самое золотое, самое народное из всех государств мира.
Я тогда ему грубо-вежливо ответил, что меня одевают, кормят, и даже к его судейскому удивлению, воспитывают мои родители!
Ответил ему так нежно, считая, что мне уже терять нечего, все уже предопределено, в предчувствии того, что все уже решено меня погонят по этапу к счастливому, взрослому будущему!
И к тому же бывалым я был только лишь в той части, что я успел побывать во многих городах нашего союза советских, и по совместительству социалистических республик!
Напомните мне, пока я не закончил, что я был оскорблен дважды!
Во-первых, в черном но по-моему глубокому мнению, сером воронке, меня сопровождало всего лишь два мента!
Это раз!
Во-вторых, зал судебного заседания был пуст, хотя и был большим!
Или мне возможно он показался таковым.
А я то представлял этот исторический судебный процесс двадцатого века таким:
Зал битком набит русскими шовинистами, и они выкрикивают с места:
» Сгноить этого чечененка в тюрьме чтобы другим неповадно было!
Это его так воспитали его родители! Их тоже надо наказать за то, что вылепили этого звереныша!
Как тебе не стыдно! А еще и комсомолец!
Надо отбрать у него комсомольский билет! Что он мешал тебе?
Не верю, что он был там один! Надо его соучастников поймать тоже!Не мог он сам без помощи взрослых, сделать это!
Наверное они посоветовали ему совершить эту пакость, а сами сбежали и где-то прячутся! А возможно они находятся в зале!»
И опять замечу вам комсомольского стыда я вообще не имел, как не имел и комсомольского билета ни в кармане собственного пиджака, ни извиняюсь за выражение, в кармане своих штанин, без клеша, так как я поступал с модой ровно наоборот!
Когда мужественные мужчины или парни, мои ровесники носили как подобает настоящим мужчинам, длинные волосы, я брился наголо, и вместо брюк-штанин клеша, экономил ткань, и у меня ширина составляла не более чем на двадцать четыре или двадцать пять.
Пока я не закончил свою историческую историю, напомните мне о плавленном сыре и булочке.
После этого самого громкого судебного процесса двадцатого века, один из сопровождавщих ментов, который по совместимости был еще и чеченцем, перед тем как погрузить меня в мою мобильную камеру на колесах, спросил меня ел ли я сегодня?
Ничего не подозревая, ответил что не ел, хотя наолеоновский синдром не позволял мне вслух произнести такие запретные в чеченском мужском обществе слова: Голоден! Устал! Боюсь! Не могу! Не умею! Не хочу! Замерз! Холодно!
Но слово было произнесено, и он из своего неприкосновенного запаса, или же он специально купил для меня такого исторического мальчика, за свои собственные только ему принадлежавщие деньги, протянул мне плавленный сыр и булочку внагрузку, и строго настрого запретил сказать, о его мужественном поступке правдорубосудию.
Но пищеварительная система не очень-то воспротивилась этому запрету, и мне пришлось держать слово, и только сейчас я выдал этот секрет, надеясь, что никто из нашего содружества СНГ, вернее содружества Фэйсбука, не донесет советскому право-правдосудию,об этом факте противозаконного поступка советского милиционера!
Продолжение следует.
Chechenews.com
24.05.22.