ГРОЗНЕНСКАЯ ШКОЛА РУССКОГО ШОВИНИСТ — НАЦИЗМА №18
/рассказ. Перевод с чечнского А. Полякова/
Нас было три школьных друга: Ваха Мааев, Саид-Ахмед и я. Мы учились /если это так можно назвать/ в школе №18 Соьлжа – гала (г. Джохар, бывшая крепость Грозная).
Школа находилась в знаменательном месте — впритык к туннелю на Минутке, где во время очередной русской кровавой бойни в Чечне чеченские комбатанты взорвали русского палача школьников младших классов селения Самашки генерала и национального героя России Романова – Антонова.
В инете и сейчас можно найти множество повешенных этим генералом чеченских первоклашек семи–восьми лет во время «зачистки» русскими военными селения Самащки Грозненского района Чечни. Тогда русские войска закрыли со всех сторон это село и убили почти всех не успевших бежать от русских шовинист – нацистов сельчан, а школьников младших классов повесили в назидание кавказским народам в настоящем и будущем.
Но тогда была только восстановленная Чечено – Ингушская Автономная республика в составе Советского Союза и оккупированные народы так называемого социалистического лагеря русские шовинист – националисты грабили под прикрытием марксистско – ленинской теории социальной справедливости. То есть, всеобщая нищета, считалась всеобщим равенством прав и свобод.
Внешний мир для порабощённого русскими антропофагами шовинист – националисткого толка население ¼ части планеты был напрочь закрыт русской «железной занавесью». Потому наша триада друзей в грозненской школе №18 не могла тогда в начале 1960 – х годов и предполагать, что нам через несколько десятков лет от русских троглодитов придётся отбиваться гранатомётами и автоматами. Воистину сказано в Благородном Коране: «Когда они заберут у вас всё, они захотят вашей крови…».
Ваха в нашей триаде был главным. Это его лидерство было вполне оправданным – он оставался в шестом классе на второй год два раза, а мы с Саид-Ахмедом всего один раз. Кроме всего прочего нас троих объединяла антипатия не просто к учёбе, а к самой школе №18. Дело в том, что русские учителя (а в школе тогда только они и были) относились к только возвратившимся или возвращающимся на Родину из русской депортации в Среднюю Азию и Сибирь чеченским детям откровенно враждебно.
Порой эта их звериная ненависть к «лицам чеченской национальности» доходила до такого маразма, что они натравливали на нас русских учеников старших классов, а то и сами прибегали к жестокому рукоприкладству. После нашего избиения до полусмерти русскими старшеклассниками учителя вызывали в школу наших родителей и проводили унизительные беседы, обвиняя нас во всех смертных грехах, сопровождая всё это угрозами исключения из школы и препровождения в детские колонии, как «не достигших совершеннолетия бандитов».
«Это ваше воспитание в семье. Вы воспитываете в чеченских семьях у детей ненависть и это отражается на их бандитском поведении в школе. Страдают несчастные русские дети…», — говорили они нашим совковым родителям. Были, конечно, случаи, когда родители начинали возражать, показывая изуродованные русскими старшеклассниками лица и части тела чеченских первоклашек, но это было бесполезно. Убийство или избиение кавказцев, особенно чеченцев в русском мире считалось достоинством на государственном уровне, как и в сегодняшней рабовладельческой резервации, цинично именуемой русскими шовинист – нацистами «кавказскими республиками» такк называемой российской федерации.
В Грозном в те годы русских было на три порядка больше чеченцев и ситуация в школе, учреждениях, предприятиях и в самом городе даже при всей совковости находящегося под советским пропагандистским гипнозом местного населения была напряжённой. Одержимые имманентно русской национальной хворобой — территориальной паранойей русские не могли смириться с возвращением чеченцев к себе на Родину и, когда их вооружённое восстание было подавлено советскими войсками, стали проводить политику «мирного» выдавливания чеченцев из Чечни, как это происходит сегодня в оккупированном вновь русскими шовинист – нацистами чеченском государстве. Дело тогда тоже доходило до того, что русские вывешивали в городе Грозном плакаты протеста типа: «Чечено-Ингушская республика – нет» Грозненский округ – да! Чечено – Ингушетия – исконно русская земля! Чеченов – на Марс!».
Атмосфера в городе, во вновь восстановленной Чечено-Ингушской «Республике», а по сути русской оккупационной зоне военного режима буквально зашкаливала все допустимые даже для русского шовинист – нацизма рамки от переполнившего русских звериного чувства чеченофобии и мы – второгодники шестого класса по причине плохого знания русского языка лихорадочно искали выход из этого смертельного тупика.
С прищуренным левым глазом и застывшей ехидной ухмылкой на плутоватом лице Ваха всё время что – то нашептывал по этому поводу на ухо Саид – Ахмеду. Из этого щёпота можно было расслышать обрывки речи или несколько слов, типа: «Америка, ковбой, Техас, мустанг».
«А почему бы этих зверей не отправить на Марс – ведь там тоже говорят живут подобные существа», — вполне серьёзно рассуждали между собой и русские учителя, когда в учительском умывальнике смывали с моего лица кровь после очередного избиения русскими старшеклассниками. И я эту идею русских учителей как – то раз высказал Вахе.
«Нет!», — отрезал он. – «Марс нам не подходит – там нет прерий, нет бизонов …»
«Какие бизоны»», — не понял я, — «Ваха, главное там нет русских»
«Что там нет русских — это, конечно, хорошо, но не вполне достаточно — нам нужны прерии и бизоны. Мы должны стать ковбоями и охотниками….за русскими скальпами…». Последние слова Ваха прошептал мне в ухо.
«Но…можно же и без этого…»
«Кушать что собираешься на этом Марсе?», — перебил меня Ваха. — — «Пыль марсианскую, огненную бурю будешь кушать?».
«Но, эти русские учителя говорят, что там живут и другие какие – то живые существа. Значит там есть еда и есть вода. Как без еды и воды жизнь?»
«Возьмём с буфета побольше пончиков..», — поддержал меня Сайд – Ахмед. – «У меня деньги есть», — полез он в карман брюк.
«Хоть на Луну, Ваха, чтобы этих русских нелюдей не видеть», — жалобно произнёс я и умоляюще уставился на друга, будто тот и на самом деле мог сейчас посадить меня на космический корабль и отправить подальше от этого ненавистного мерзкого русского мира.
«Пойдём в буфет, а там продолжим», — обнял смекалистый Ваха выташившего с кармана деньги Сайд – Ахмеда за плечи.
«Нет! Нет!», — оставался Ваха непреклонным, запивая в школьном буфете молоком пончики с повидлом. – «Пусть на Марс убираются русские. На Марс, на Луну и куда подальше. Берут эшелон водки и вперёд, чтобы их не видеть и на этом и на том свете, а мы уедем в прерии — в Америку и вернёмся ковбоями с кольтами и винчестерами и перестреляем их всех, чтобы они не издевались над нами и не гадили нашу землю, не грабили нас, обрекая на нищету…»
«Во – он, если бы не брат наш Саид-Ахмед и пончики не поели бы. Хи-хи – хи», — Ваха дружески похлопал Сайд-Ахмеда по плечу. – «Америка нам поможет. У них это – как его? Кока – кола тоже есть…».
«Деньги копи на эту, как его – кока – колу. Там нужны будут», — Ваха обхватил рукой Сайд-Ахмеда за шею и, чуть – ли не касаясь носом его лица, приблизился к нему. – «Под подушкой у мамы пошуруй. Что мне тебя учить – ты же второгодник?», — последнее Ваха произнёс с подчёркнутой гордостью.
«А сколько денег?», — Саид – Ахмед осторожно оттолкнул Ваху.
«Чем больше, тем лучше. Можно что – нибудь…», — Ваха поставил стакан с недопитым молоком на стол и настороженно посмотрел по сторонам. – «Можно что – нибудь золотое – перстень там, серьги. Ломбарды и в Америке есть. Ты меня понял?…». Ваха допил молоко и поднял пустую тарелку. – «На добавку есть деньги?». Сайд – Ахмед молча встал и принёс ещё пончики и три стакана молока. Я допил молоко, а пончик завернул в бумагу и положил в карман на запас.
Тогда не было салфеток и даже туалетов – русские всегда обходились без этих непременных атрибутов цивилизованного мира. Недаром о них писал арабский путешественник и писатель ибн – Фадлан: «Они (русские) грязнейшие из творений Аллаха, — они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды, но они, как блуждающие ослы».
Так в споре о «блуждающих ослах», бизонах и мустангах за пончиками с повидлом прошло ещё несколько месяцев и это продолжалось бы и дальше, если бы не один новый конфликт нашей триады с русскими. В процессе урока между нами и русскими возникла перебранка. Тогда один толстый русский мальчик швырнул в сторону Вахи чернильницей и пригрозил убить после урока.
«Пойдём после урока бить чеченов!», — бросил он клич русским в классе. Наблюдавшая за всем этим русская учительница подбежала и стала ожидаемо бить Ваху указкой по рукам и голове, приговаривая: «Почему ты его обижаешь, зверёныш недобитый? Почему злишь его, чеченская тварь?».
Ваха рос сиротой и был из очень бедной семьи. «Толстый» русский мальчик, швырнув на него чернильницей, запачкал новую школьную форму. Это было для Вахи полным банкротством семейного бюджета. Да и как второгодник мог от такой мелюзги, хоть и в два раза толще него, терпеть такой откровенный вызов! Ваха, не обращая внимания на удары указкой рассвирепевшей окончательно русской учительницы, испепеляющим гневным взглядом смотрел на «толстого». Сразу после звонка мы пошли с гурьбой русских за железную дорогу драться.
Железнододорожная ветвь проходила мимо нашей школы, сотрясая стуком колёс школьные парты. Это была дорога на Москву. Круглые сутки русские вывозили, как и сейчас, всё ценное с Чечни: нефть, газ, буковые деревья, минералы. Мы, дети этой богатейшей по природным ресурсам страны, нищие, голодные, оборванные, наблюдали за этим русским грабежом, не ведая всей преступной сути продолжающейся русской оккупации. Как раз рядом с этой русской воровской железной дорогой мы и начали драку с подрастающими русскими фашистами.
«Стоят всем!», — крикнул Ваха, заставив замереть дерущихся. – «Мы сделаем по настоящему. Сперва должны драться один на один главари…».
«Иди сюда», — поманил он пальцем к себе толстого русского и когда тот только шагнул к нему, Ваха нанёс пару ударов и свалил его подножкой. Затем он выхватил с земли подвернувшуюся палку и стал бить толстого по голове, рукам, телу. Тот, прикрываясь руками, стал плакать и вопить.
«Помогите!», — крик «толстого» заглушил стук колёс проходящего русского воровского поезда.
Остальные русские шовинист – нацистские выродки быстро разбежались. Даже кто-то бросил и портфель. Мы «толстого» подняли и пинками проводили домой за железную дорогу.
«Вон отсюда! Без родителей в школу не приходите, звери!», — на второй день классный руководитель выпроводила нас троих с урока.
«Всё! Дальше терпеть нельзя.», — решительно произнёс Ваха, когда мы понуро плелись со школы в сторону кинотеатра «Родина». – «Завтра же в Америку. Будь они прокляты эти русские нелюди».
Не доходя до кинотеатра, мы присели на скамейку.
«Домашним не надо ничего говорить. Деньги на билеты я и…», — Ваха многозначительно посмотрел на Сайд-Ахмеда, — «Саид-Ахмед достанем. Встречаемся утром на железнодорожном вокзале. Берите тёплую одежду, гвозди, топоры, пилу, отвёртки, ножи…»
«А зачем всё это», — удивлённо перебил я Ваху. — «Одежду я понимаю, но зачем пила, топоры, гвозди?», — не понял я.
«Дурак ты! Мы ранчо будем строить. Бизонов и мустангов разводить. Это тебе не русский тяп-ляп – колхоз. А ранчо!», — Ваха многозначительно поднял указательный палец перед моим лицом.
«Но мне завтра надо Зойку пасти…», — наша семья в городе держала корову, которая и спасала нас от голода и это в Чечне, откуда, как и сегодня, русские оккупанты вывозили на десятки миллиардов долларов природные ресурсы. Но тогда я по своему неразумению об этом не задумывался, как не задумываются многие кавказцы и сейчас, продолжая нищее существование.
«Какая Зойка?», — раздражённо перебил меня Ваха. — «Бизонов и мустангов будешь пасти — в прериях».
Саид – Ахмед молчал, хотя у него меньше всех во всей школе было причин, чтобы эмигрировать с Чечни, хоть и окупированной. Семья Амерхаджиевых, не в пример нашей и Вахи, была состоятельной и по советским меркам тех времён их можно было считать современными олигархами.
ПЕРЕВАЛОЧНАЯ БАЗА РУССКОГО ГРАБЕЖА — ДЖАЛКА И ПОРТЯЩИЕ ВОЗДУХ ИЗ РУССКОГО МИРА
На второй день я напрочь забыл о нашем с Вахой договоре эмиграции в Америку. Был выходной и я выгнал корову Зойку и телёнка на улицу пастись у подворотен. Наблюдая за животными, я играл с дворовыми ребятами в футбол.
«Мустафа!», — окликнул меня кто-то в самый разгар игры. Оглянувшись, я увидел на тротуаре рядом Ваху и Сайд – Ахмеда. Они были в тёплых куртках с рюкзаками за спиной и на руках держали по всей видимости тяжёлые сумки. Чувствовалось, что собрались они в далёкий путь.
«Ассалам алЛейкум!», — подбежал я.
«Ты почему на вокзал не пришёл? Мы час тебя ждём.», — голос Вахи был недовольным и строгим.
«Какой вокзал?», — не понял я.
«Как «какой вокзал»? Ты что забыл, что мы сегодня эмигрируем в Америку? Не помнишь наш вчерашний договор?».
И я вдруг всё вспомнил и стоял разинув рот, не зная что ответить.
«Иди. Собери быстро вещи и поехали. Только теплее оденься – в Америке тоже осень — сыро и холодно», — Ваха перешёл на присиренческий тон.
Я, погоняя Зойку и телёнка неохотно направился к дому.
«И хлеб не забудь – в Америку на поезде ехать несколько суток», — крикнул уже мне вслед Сайд — Ахмед.
До вокзала мы ехали на трамвае. Когда доехали и пришли в зал для касс, Ваха оставил нас у кассы и поспешил к выходу. Я направился за ним. Напротив вокзала был ломбард и я увидел, как Ваха исчез за его дверями.
Вскоре он вернулся весёлый и жизнерадостный.
Рядом с кассами на полстены была большая карта. Ваха достал из внутреннего кармана куртки булавку.
«Куда булавка ткнётся, туда мы и поедем.». – сообщил он нам. Он повернулся спиной к карте и ткнул булавкой. Потом держа одной рукой воткнутую в карту булавку, Ваха наклонился и стал вчитываться в текст.
«Смотрите что выбрала булавка», — позвал он меня и Сайд-Ахмеда.
«Джалка», — прочитали мы хором.
«Это Божий знак!», — мистическим шёпотом произнёс Ваха. – «Значит такова воля Всевышнего. Он выбрал нам Джалку и мы сейчас туда уедем. Там протекают две реки и можно будет удить рыбу, сушить его, продать и на эти деньги уехать в Америку – в Техас…».
«Но у тебя же есть деньги. Зачем таранки продовать?…», — осторожно заметил я.
«Откуда ты взял, что у меня есть деньги:», — встрепенулся Ваха и прищуренными глазами настороженно уставился на меня. –«Ты почему чужие деньги считаешь?».
«Как «чужие»?», — удивился я. – «У нас же всё общее.
«Аоткуда ты взял, что у меня деньги? Я тебе что – буржуй?»
«Но ты же заходил в ломбард…».
«Какой ломбард, дурак? Это продовольственный магазин…»
«Всё. Прекращайте лишние разговоры. Я беру билеты на Джалку», — Ваха недовольно помахал приподнятыми руками и подошёл к окошку кассы.
Мы ехали в плацкарте. Рядом сидели какие-то две русские тёти.
«Что, домой едете? А почему никто не провожает? Вы же маленькие», — поинтересовались они.
«А нас дедушка и бабушка будут встречать. Хи-хи-хи», — хихикнул Ваха.
«Это вы в Грозный с Джалки в школу ездите?», — удивились тети.
«Да,да!», — поспешил Ваха подтвердить., — «В Грозном хорошая школа, учтеля детей очень любят – указками не бьют.».
Ехали мы всего час – полтора. Но уже был вечер и со станции Ваха повёл нас в сторону леса.
Село и станция Джалка расположены в живописнейшем месте, на правом берегу рек Сунжа и Джалка, на юго-востоке от районного центра города Гудермес, вблизи лесного массива. Село Джалка окружает множество красивейших озёр и рек. Вблизи проходят федеральные коммуникации русских оккупационных властей для вывоза награбленных природных ресурсов — трасса Ростов — Баку и железная дорога. Годом основания перевалочной базы русского грабежа – станции Джалка считается 1893 г. Именно тогда, во время строительства железной дороги, соединяющей Грозный с Махачкалой и была заложена станция оккупантов Джалкинская.
Название села произошло от одноимённой реки, протекающей в данной местности. Ведь не могли же русские оккупанты напрямую назвать её «перевалочной базой русского грабежа». Как раз по берегу этой реки и повёл нас в лес на ночь глядя дважды второгодник Ваха. Ещё засветло мы нашли подземный домик — землянку. Как потом выяснилось, в ней раньше содержали заключённых, проводивших вокруг Джалки какие-то раскопки. Видимо падкие ко всему чужому русские здесь тоже искали залежи природных ресурсов. В землянке было открытая печь. Рядом лежали дрова и сухие ветки. Ваха быстро развёл огонь.
«Надо немного потопить, а не то ночью будет холодно, да и звери испугаются войти, когда увидят огонь», — объяснил он нам.
«А теперь пойдём дрова собирать…», — Ваха взяд топор и пилу.
Вскоре мы набрали несколько охапок сухих веток и один распиленный кем – то небольшой ствол дерева. Огонь стал разливаться приятным теплом по всей землянке. Мы постелили соломой и легли. Сой – Ахмед сразу захрапел.
«Эй, вставай, вставай!», — стал его будить Ваха. «На, возьми», — всунул он ему в руки топор, когда тот проснулся. – «Прибегут сюда волки, я тебя защищать не буду – сам отбивайся», — попытался он его припугнуть. Сайд-Ахмед положил рядом топор и вновь захрапел.
Через некоторое время из отверстия к выходу с землянки послышалось странное завывание.
«У-у-у!», — громко заунывно выл кто – то совсем рядом. Я крепко сжал двумя руками рукоятку большого ножа.
«У-у-у!», — в темноте прямо у выхода с землянки я заметил две сверкающие точки. «Просыпайся, просыпайся! Волки!», — пытался Ваха разбудить Сайд-Ахмеда.
— «Бери горящую ветку!», — крикнул Ваха на ходу и кинулся к печке.
— «Клац – клац»», — послышался мне щёлк зубов, подбегая к печке. Тем временем подскочил и проснувшийся Сайд-Ахмед. Мы с горящими ветками ринулись к выходу. Ваха свою ветку, как копьё метнул вверх. Послышался визг и горящие точки у отверстия исчезли. Вскоре, успокоившись, мы вернулись обратно и легди вновь спать, сжимая обеими руками топоры и ножи. Теперь завывание стало доносится издалёка. Утомлённые вконец мы все трое незаметно уснули. Ночью меня разбудили громкие голоса. У печки сгрудившись сидели люди. Они громко ржали, пили с металлических кружек спиртное и жарили на огне сало.
«Рыбаки», — прошептал мне на ухо Ваха. Это были какие – то местные, а может приезжие из Грозного или соседнего города Гудермеса русские. Вскоре они устроили мерзкое соревнование на предмет того, кто громче испортить воздух. Это было невероятно гнусное зрелище. Молодые здоровые парни издавали беспрерывные громкие звуки и по воздуху разносился удушающий запах выдуваемых ими газов.
Наконец к рассвету русские пер – ны ушли и мы втроём выскочили наверх, чтобы не задохнуться окончательно.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Утром мы встали продрогшие и измотанные. В душе у каждого была всё больше увеличивающаяся тревога за родных, которые сейчас нас искали.
— «Мы сейчас половим руками рыбу. Потом засолим еЁ и будем продавать», — не сдавался Ваха и потащил нас по тропинке через болото к реке. Рыбы в реке не было. По крайней мере, мы её не видели. Но зато было много комаров. Они тучами налетали на нас и больно кусали. Было время ранней осени. Утро было холодным и мы продрогли, находясь по колено в воде.
«Рыба ушла в тину. Надо время выбрать. Посоветуемся у местных жителей, когда она ловится. Да и эти подонки русские распугали её…», — Ваха вылез с воды обратно на тропинку и стал обуваться.
Вернувшись назад, мы вновь развели огонь из остатков дров и веток, погрелись и стали молча собираться в дорогу.
— «Мы пойдём на станцию, посмотрим когда поезд в Америку. Может быть и без билетов нас американцы возьмут. Это же не русские, а нормальные люди. Я видел их в фильме…Как его… «великолепная семёрка», кажется…», — приговаривал Ваха, быстро укладывая вещи.
Вскоре мы оказались на станции. Ваха купил солёную кильку и две буханки хлеба. Мы жадно всё съели. Потом после такого по тогдашним и сегоднящним меркам нищей Чечни сытного обеда, мы какое – то время слонялись по станции. Каждый не хотел признаться, что он намерен ехать домой, хотя и намеревался сесть в первый же поезд в сторону Грозного.
— «Мы домой не поедем. Только в Америку – в Техас», — говорил Ваха, подзадаривая нас. Потом прищурив один глаз внимательно смотрел на Саид-Ахмеда и начинал его передразнивать: «Что, привык шоколады жрать, на пуховиках валяться, поработать на ранчо не хочется, маменькин сынок?»
«Нет. Не получится», — угрожающе помахивал он указательным пальцем, — «Не всегда коту курдюк жрать. Тебе теперь на мустанге за бизонами гоняться и чаку жрать…Это, как пойло для собаки…Понял? Хи-хи-хи.».
Дело уже шло к ночи. Возвращаться обратно в эту загаженную русскими и обложенную вокруг зверьём землянку было выше наших сил. Одна мысль об этом вызывала отвращение. О возврашении обратно даже не могло быть и речи. Каждый из нас понимал это без слов и лучше всех будучи повзрослее нас, как второй раз второгодник, Ваха, но он продолжал подтрунивать над нами.
— «Это не землянка, а дворец. Тепло, уютно, кругом природа, рядом река, озёра. Что ещё надо?», — он вопрошающе смотрел нам в глаза и всё больше распалялся: «Это же курорт. В Кисловодске нет такого чистого воздуха. Чтобы в таком месте хоть немного пожить, люди большие деньги платят, а нам всё это бесплатно. Даром. Понимаете? Хе-хе-хе. ». — начинал он и сам посмеиваться над своими, стольудачными, на его взгляд, словами.
«Мы сперва поедем в Грозный, проведём разведку. Посмотрим какая там обстановка – ищут нас или нет, а потом там же сядем на поезд в Техас и уедем», — наконец, сдался Ваха, когда послышался гудок приближающегося поезда и мы с Сайд- Ахмедом облегчённо вздохнули.
Через час — полтора мы были на железнодорожном вокзале в Грозном. Уже наступила ночь и город постепенно пустел.
— «Вы здесь подождите, а я пойду всё разведаю и приду обратно», — предложил нам Ваха и с вещами поспешил к выходу.
Мы с Саид-Ахмедом какое – то время оставались в зале ожидания вокзала. Потом, оставив вещи в зале ожидания, шлялись какое – то время по вокзалу. Прошло более часа, а Вахи не было.
— «Может он попался брату», — стал Сайд-Ахмед размышлять вслух. – «Брат его не отпустит. Он его побъёт и привяжет к кровати. Брат у него строгий…».
«Ты знаешь почему у Вахи левый глаз прищуренный», — я недоумённо пожал плечами. «Это брат его ударил, когда Ваха его вывел из себя. Брат у него боксёр – мог и убить.».
«Брат Вахи может 5-10 русских вырубить. У него очень сильный удар.», — в голосе Сайд-Ахмеда звучали горделивые нотки.
— «А что нам тогда ждать? Если у него такой строгий, да ещё такой сильный брат, он Ваху точно поймал и привязал к кровати», — с горестной жалостью за друга заметил я.
–«Давай тоже посмотрим в окошко как там наши и вернёмся», — решили мы с Сайд – Ахмедом, наконец.
А тем временем оказывается Ваха прямиком без всяких разведок пошёл к себе домой. Ему очень повезло – брата уже третий день не было дома – то – ли его задержали в милиции за драку с напавшими на него русскими, то – ли он где – то прятался от милиции после драки. Ваха сидел у себя дома, прихлёбывая горячий суп и рассказывал доверчивой, как мы с Саид – Ахмедом, матери о Техасе, бизонах и мустангах.
— «Я их обоих оставил там – в Америке и они вернутся оттуда уже настоящими ковбоями», — говорил он матери, вгоняя её в ужас. Приедут с винчестерами и кольтами и тогда мы перестреляем всех русских, чтобы на этой земле их поганого духу не было.».
«Не надо ругаться. Они привезут много денег. Продадут мустангов и бизонов и много денег привезут…». – успокаивал он мать.
«А может кое – что в бильярд сдадут», — уставившись в невидимую даль со сладостным вожделением говорил Ваха. Он сам верил всему, что придумывал, потому матьл тоже ему верила, как и мы с Сайд-Ахмадом.
Вскоре я пришёл домой. Боясь показаться отцу, я тайком зашёл в пристройку во дворе нашего одноэтажного дома. Но меня заметила мать и она с криком радости бросилась ко мне. В доме собралось много родственников, будто на тезет («похороны», пер. с чеч.). Отец не стал меня ругать и сделал вид, будто ничего не произошло.
ЭПИЛОГ
После того знаменательного бегства на станцию Джалка прошло более тридцати лет и я с гранатомётом и автоматом, перекинутым через плечо, шагаю крадущими шагами по мокрому снегу на тратуарах и у стен разрушенных домов г. Грозного. Земля содрогается от беспрерывных взрывов бомб и снарядов дальней артиллерии русских агрессоров. Началась, так называемая, первая чеченская война. Русские первым делом нанесли «точечные» бомбовые удары по моим четырём домовладениям в Грозном, по перевалочной базе своего грабежа – железнодорожной станции г. Грозного и по русской традиции по школьным и медицинским учреждениям.
Я мимо ещё не разрушенных «грузинских» домов у туннеля, подхожу к ненавистной русской школе №18. Школа разрушена прямыми бомбовыми ударам. Недалеко от её тлеющих дымом разрушенных стен лежат два трупика чеченских школьников младших коассов. Я нахожу какие – то тряпки и накрываю трупы. Я ещё какое – то время стою в середине двора школы и чувство досады и несбывшихся желаний жгут мне нутро. Я не могу никак смириться с тем, что в этой разрушенной школе русского шовинист – нацизма нет тех ненавистных учителей и учеников старшего класса. В это время во двор подлетает легковушка без крыши – это бойцы из моего отряда.
— «Уходим быстро. Русские прорвались к зданию совмина. Надо задолбить их», — кричит один из бойцов и мы мчимся за русским танком. Охота на русских началась и за шовинист – нацистскую шкорлу №18 и за перевалочную базу русского грабежа Джалку русские антропофаги заплатят мне по полному счёту и будет это до Ссудного дня, пока не исчезнет с лица земли последний русский мутант…..
Потом к концу разгрома этой нации антропофагов – русского мира прилетит из Америки мой коллега и друг Джоан Бичер из «Голоса Америки». Мы сутками вместе. Я знакомлю её со знаковыми чеченскими комбатантами, показываю места боёв. Живём мы все вместе в моём штабе. Всё время Джоан уговаривает меня уехать в Америку вместе с семьёй. Она потом присылает всей нашей семье визы, но я отказываюсь ехать. Джоан звонит с Америки и сквозь слёзы уговаривает меня. Я знаю, что она сильно переживает за всех нас.
«Не могу я оставить ни пяди чеченской земли — от Каспийского моря и до Дона и Кубани нации антропофагов москалей», — успокаиваю я её. Но с самого начала и при каждом телефонном разговоре с Джоан на эту тему, я вспоминаю то своё знаменательное бегство в школьные годы – бегство с ненавистного русского мира нелюдей в Америку.
Chechenews.com
08.06.24.