То, что десять лет назад почти никогда не обсуждалось в высших кругах, а именно перспектива продолжительной геополитической борьбы между США и Китаем (холодной войны 2.0) — сейчас стало темой номер один в салонах внешней политики Вашингтона и Пекина. В Соединенных Штатах центристский Совет по международным отношениям подготовил длинный отчет, призывающий США «пересмотреть» свою «большую стратегию» в отношении Китая. В Пекине, Лю Минфу (Liu Mingfu), полковник Народно-освободительной армии и один из самых влиятельных стратегов, написал в своей последней книге «Китайская мечта» следующие строки: «В 21 веке Китай и Соединенные Штаты примут боевые стойки и будут драться за звание чемпиона среди народов’’.
Нынешняя напряженная ситуация в Южно-Китайском море, где Пекин строит искусственные острова в районе архипелага Спратли, на который заявляют права шесть стран, безусловно, выглядит как подготовка к холодной войне. Министерство обороны США в середине мая сообщило о том, что рассматривает возможность отправки самолетов наблюдения и военных кораблей в зону, удаленную от цепи островов на 12 морских миль, что станет для Пекина сигналом к отступлению. Китайский МИД немедленно осудил Вашингтон за одни только предположения подобного рода.
Между тем, в Средиземном море провели совместные учения девять китайских и российских кораблей — самое недавнее доказательство потепления в отношениях между двумя историческими противниками. Месяцем ранее, Вьетнам, испытывающий глубокое недоверие к Пекину, принял у себя десяток представителей оборонных предприятий США на встрече в Ханое. Они прибыли за восемь дней до празднования 40-й годовщины поражения США во вьетнамской войне.
Военные игры, потенциальные поставки вооружения, словесные баталии по поводу оспариваемых территорий в некоторых отдаленных частях мира. Все это в значительной степени напоминает стандартную раскладку холодной войны, знакомую любому в Москве или Вашингтоне, которые были участниками последней из них. Но противостояние Вашингтон Пекин в холодной войне 2.0 — если она окажется неизбежной — будет значительно отличаться от своей предшественницы.
Главная и наиболее очевидная разница заключается в том, что Пекин в этом соперничестве будет обладать такой большой экономической мощью, какая Советскому Союзу и не снилась. Действительно, наиболее привычной картиной для советских граждан в последние дни коммунизма были пустые полки в продуктовых магазинах. И почти везде, где Советы распространяли свое влияние — от Восточной Европы и Африки до Латинской Америки — результатом явилось экономическое бедствие. Плановая и полностью подчиненная государству форма экономического управления не сработала, и именно это — какими бы запасами ядерного оружия Москва ни располагала — в конечном итоге сыграло свою роль.
Сопоставим эту ситуацию с Китаем. Будучи уже второй по величине экономикой в мире, примерно через десять лет он вполне может превзойти Соединенные Штаты и занять место крупнейшей экономики. В то время как государство контролирует командные высоты в экономике — банки, телекоммуникации, энергетику — оно старается делать это, ориентируясь на рынок, благодаря чему ничем не стесненным оказывается частное предпринимательство в различных отраслях промышленности (в том числе, что немаловажно, в области высоких технологий), что способствовало невероятному подъему Китая, который мы наблюдаем на протяжении последних трех десятилетий. Alibaba Group является лишь одним из недавних примеров частной китайской компании с растущим присутствием в мире. Помните все эти могущественные советские компании с первичной эмиссией ценных бумаг, исчисляющихся миллиардами долларов, на Nasdaq или Нью-Йоркской фондовой бирже? Не помните. Потому что их никогда не существовало.
Китай в данный момент занят широкомасштабным распространением своей экономической мощи за рубежом. Он инвестирует значительные средства в инфраструктурные проекты в Африке. Он использует свои огромные валютные резервы для покупки сырья — нефти, газа и полезных ископаемых — по всей Африке и Латинской Америке. Это часто, и не совсем точно, называют проявлением «мягкой» силы. Экономическая власть не то же самое, что мягкая сила. Мягкая сила определяется многочисленными факторами: формой правления, прозрачностью власти, подотчетностью элит широкому гражданскому населению, теми принципами, которые государство отстаивает, и теми, которые не приемлет. Экономическая власть выражается в способности как можно лучше набивать собственные карманы. Пекин занимается этим достаточно агрессивно, и, учитывая громадные накопления его валютных резервов, можно предположить, что он еще некоторое время будет продолжать действовать в том же направлении, даже если сейчас безумный экономический рост Китая замедлится.
США, по мнению многих аналитиков, находятся в ином и, пожалуй, более трудном положении. По своим военным активам — их жесткая сила — они по-прежнему затмевают Китай, хотя расходы Пекина на оборону в последние годы быстро растут. Но перспектива холодной войны между двумя странами была — и до некоторой степени все еще продолжает быть — отброшенной многими китайцами в США, поскольку, как в прошлом году написал в своей книге «Борьба за первенство» (A Contest for Supremacy) бывший сотрудник Совета национальной безопасности Аарон Фридберг (Aaron Friedberg), «огромные преимущества, которыми в настоящее время пользуются Соединенные Штаты, являются результатом их продолжительного лидерства в разработке и внедрении новых технологий, а также в непревзойденной способности их огромной и динамичной экономики поддерживать расходы на обеспечение военного первенства».
Являются ли Соединенные Штаты более технологически продвинутым государством, чем Китай? Безусловно. Страна по-прежнему лидер в области инноваций. Да. Но ее значение постепенно сокращается, к тому же перед США стоит целый ряд внутренних экономических проблем, которые устрашают: начиная с долга и демографических показателей и заканчивая экономикой, которая, похоже, застряла на минимальной критической скорости. Как пишет Фридберг: «То, что [США] продолжат пользоваться [своими экономическими преимуществами] в долгосрочном стратегическом соперничестве с Китаем, ни в коем случае не очевидно».
Другое важное различие между холодной войной 1.0 и вырисовывающейся сейчас холодной войной 2.0 состоит в том простом факте, что рынок Китая, по мнению Fortune 500, играет в мире самую значительную роль, в противовес Советскому Союзу, который для 99,5% крупнейших американских компаний просто не существовал. Пекин может использовать доступ на свой рынок в качестве рычага в геополитических спорах, а при этом будет играть в самых высоких кругах американского истеблишмента: в сфере большого бизнеса. Пока Китаю удается избегать экономического кризиса, который коренным образом изменяет текущую экономическую реальность, Вашингтону будет все сложнее подстраиваться под эти реалии по мере усиления геополитической конкуренции.
Во всем этом, конечно же, скрыта большая доля иронии. Ведь в течение многих десятилетий политика США была нацелена на помощь Китаю в его экономическом развитии. Мы были убеждены, что через торговлю и процветание в Пекин придут политические изменения (как это произошло в Южной Корее и Тайване, бывших авторитарных государствах, которые экономический успех превратил в жизнеспособные демократии). Это убеждение уже давно ушло в прошлое. Коммунистическая партия Китая и ее однопартийное управление, похоже, отнюдь не собираются сдавать свои позиции. Китай также рассчитывает на долгую игру; в настоящий момент его вооруженные силы выступают простым региональным игроком, но к 2049 году, когда партия надеется отпраздновать свое 100-летие у власти, он вполне может обладать военной силой мирового масштаба. Во всяком случае, таково намерение более воинственных элементов партии и ее армии.
Вашингтон был искренне убежден в том, что дни мирового противостояния с мощным соперником остались позади, стали достоянием историографов. То, что теперь он просыпается и осознает наличие другой реальности, является первым шагом к тому, что Лю Минфу называет центральной «схваткой» 21-го века.