Самым укоренённым и самым тиражируемым российским мифом, очевидно, является сказание о традиционном миролюбии страны, сумевшей наперекор этому своему врождённому желанию мира овладеть в своё время «одной шестою частью» всей земли. Но как быть, например, с завоеванием Казанского и Астраханского ханств, Сибири, Кавказа, Средней Азии?
Ключевым здесь следует указать слово «завоевание», поскольку его трудно увязать с миролюбием, не звучат эти слова в унисон. Чувствуя очевидный диссонанс, отечественная наука о прошлом сформулировала своеобразные интерпретации собирания земель: в диапазоне от «мирного присоединения» до «добровольного вхождения» и «хозяйственного освоения».
Где Центральная Азия, Крым и Аляска, географически весьма далеко друг от друга, но очень близко друг к другу хронологически и политически? Крым несколько утратил свою «российскость» в 1856 году по итогам поражения в Крымской войне, когда империя Романовых лишилась Черноморского флота. Аляска перестала быть российской в 1867-м, будучи проданной Соединённым Штатам. Центральная Азия, напротив, оказалась российской в 1865-м, если вести отсчет с символического для региона взятия Ташкента.
Одновременность всех этих событий совсем не из разряда случайных совпадений. Оскорблённое крымской неудачей, обломав свои копья на западе, армейское сословие обратило взоры на восток, где имелась перспектива новых завоеваний ввиду наличия более слабого противника. Кроме того, через восток можно было учинить что-нибудь досадное Британии, угрожая её индийской колонии. Как результат, сторонники завоевательной программы в поисках военной славы обрушились на Центральную Азию и её народы всей силой русского оружия.
Туркестан таким образом оказался, по меткому выражению генерала Михаила Драгомирова, «огромной фабрикой карьеристов», производившей «…офицеров, которые лучше понимают вопросы снабжения, чем тактику, которые привыкли к легким победам и соперничают друг с другом за лавры, которые привыкли разделять войска на мелкие отряды и т.д. …Там не становятся гениями большой войны, а приобретают дурные привычки, ошибочные практики, которые остаются неисправленными». Как в воду глядел. Сделавший блестящую военную карьеру в Туркестане генерал Алексей Куропаткин со своим «ташкентским» опытом, например, привёл русскую армию к поражению в войне с Японией.
Однако, ориентируясь на мнение государственного канцлера Александра Горчакова о необходимости вовремя остановиться в части новых территориальных приобретений, Россия ограничила свои завоевательные аппетиты, удовлетворять которые было репутационно вредно и экономически затратно, чтобы наконец заняться обустройством уже взятой под контроль территории. Более того, страна решилась на отказ от некоторых земель, содержание и освоение которых казалось нецелесообразным. Например, Аляски. В итоге менее завоевательная, но более обустроенная для жизни Россия, не сделав ни выстрела, а лишь ценой умелой дипломатии уже в 1871 году отыграла своё крымское поражение и согласно Лондонскому договору вернула себе право иметь военно-морской флот на Черном море.
Тем не менее, не все были согласны на такую смену курса в территориальном вопросе, были и те, кто настаивал на «прибирательной» программе. Особенно отличился в этом смысле генерал Михаил Черняев, покоритель Ташкента, нашедший защиту своим действиям со стороны военного министра Дмитрия Милютина. Бенефициары туркестанской «фабрики карьеристов» для обеспечения максимально быстрого эффекта и чтобы исключить колебания власти в Петербурге, ставя её перед свершившимся фактом, действовали инициативно и жестоко. Расставание с Аляской компенсировалось азиатскими завоеваниями как результат инициативы на местах, поддерживаемой военным лобби, для участников которого карьерные соображения были важнее государственных.
Казахские владения были включены в состав Российской империи ещё ранее, передвижением линии крепостей на юг от пределов завоёванной Сибири. Одним из последних форпостов продвижения в степь оказалась крепость-город Верный (основана в 1854 году), ныне Алматы. Процесс освоения казахских владений в основном был вполне миролюбиво завоевательным с традиционным геноцидом местного населения и соответствующей топонимической символикой. Например, Павлодар – в честь правнука и тёзки императора Павла. Местное кочевое население при этом удаляли из районов его традиционного обитания, эти земли выделялись крестьянам-переселенцам.
Лишённые «земли кормящей» местные народы изрядно вымирали. Случалось, что недовольные своей «счастливой» судьбой имели неосторожность бунтовать, но порядок в степи наводился твёрдою рукой. Вот что докладывал коллегии иностранных дел в 1747 году оренбургский губернатор адмирал Иван Неплюев: «Некоторые киргиз-кайсацкие (так на первых порах российского присутствия в Центральной Азии именовались казахи – РС.)
Меньшей орды улусы намерены тогда были вниз по Яику кочевать, и ежели б оные и на продерзость поползнулись, то и отомстить свободнее, ибо возможно одними яицкими казаками один или два улуса вырубить до самого младенца и тем их в страх привести». К слову, в этом смысле российская практика «освоения» новых земель ничем не отличалась от колониальной практики других держав.
Своеобразная российская методика компенсации поражений на западе жестокими победами на востоке, возмещения территориальных утрат в Европе или Америке территориальными приобретениями в Азии, большей частью работавшая с опорой на «местную инициативу», какое-то время работала вполне исправно. Вплоть до русско-японской войны, Цусимы и Сахалина, когда выяснилось, что военное счастье не бывает вечным. Двуглавый орёл Российской империи был добит Первой мировой войной и революцией 1917 года. На смену Романовым в Центральную Азию пришли большевики, но это уже следующая часть истории.
Константин Хахалин – кандидат исторических наук, специалист по Китаю и Центральной Азии
Chechenews.com
30.01.22.