Многие не понимают почему Чеченцы бегут из Чечни.
В этой публикации написано только минимальная часть проблем. Многим это не нравится, особенно руссобыдле.
Это я вам быдло, по сравнению от вас мы не едем на Запад или в другие страны, на самолетах и на танках убивая мирных людей. Мы не бомбим мирные города Украины и Сирии. Не захватываем чужих территории.
Мы бежим на время, и надеемся что вы скоро здохнете, и мы сможем вернуться на родину предков. Германии мы благодарны, за все что она делает, для Чеченцев. Простые чечены бегут из кадыровского ”рая” в Европу,в то время как путинцы обзывают мосты в честь кадырова.
В Германии наблюдается небывалый наплыв беженцев из России: 83,5% из них — выходцы из Чеченской Республики. Это более 4400 человек только за 2016 год, передает «КоммерсантЪ» со ссылкой на МВД ФРГ. Живущая в Германии красноярка Ирина Рау, которая работает переводчиком в одном из лагерей беженцев под Дрезденом, поговорила с бывшими соотечественниками, от чего они бегут.
Они приезжают семьями: с женами, с детьми, с матерями, с семьями братьев и сестер. Бегут целыми кланами с Кавказа, оставляя там квартиры, дома, работу. Некоторые решают сбежать буквально в одну ночь: покупают билеты, собирают самое необходимое, и утром они уже из аэропортов Москвы едут в Брест — оставляют всё, что было когда-то дорого, копилось и собиралось много лет. Бегут на свой страх и риск, понятия не имея, что их ждет впереди. Они даже не знают точно, смогут ли перейти границу. Они берут с собой паспорта и деньги. Буквально с одним чемоданом уезжают из России. Почему? Что заставляет их бежать из своих домов? Практически никто из них не был никогда за границей. Еще полгода назад никто не думал о побеге.
Мужчина, 42 года. Чеченец. Он просит перевезти его со всей семьей в другой центр беженцев, где живет семья его сестры.
— У меня была очень хорошая работа, опером в уголовном розыске. Зарплата — 55000 рублей каждый месяц. Да, я платил каждый месяц своему шефу 8000 рублей, но все платят. Если не будешь платить, то на твое место возьмут другого. Мое место у нас миллион рублей стоит. Если нет у тебя миллиона, то ты можешь купить себе место дэпээсника: оно подешевле — где-то 500 тысяч рублей, а если повезет, то и за 400 тысяч сторговаться сможешь. Что тут скажешь: конечно, я не в восторге от такой системы, но мы уже привыкли к этому.
Уехал я из-за другого. Ты знаешь, что на украинскую войну чеченцев отправляют? Не знаешь? Из пятидесяти отправленных возвращаются десять. Эти десять потом в шоколаде живут, но какой ценой? А я до опера был в подразделении быстрого реагирования, и вот вызывает меня шеф и говорит, что я в списке на Украину. Я говорю, что не поеду. Он говорит: «У меня на твое место куча желающих, хоть сейчас твое место продам, а ты без работы останешься». Я сказал: «Пусть так», собрал свои монатки и ушел домой. Ночью пришли люди в масках, забрали меня. Две недели я провел в подвале: били, пытали, пока не сказал, что согласен.
Мне дали два дня, чтобы очухаться. Пришел домой, поговорил с женой, сходил к сестре, собрали вещи, и уже утром были в Москве. Из Москвы потом на Брест и дальше. И сестра с мужем тоже сбежали: их бы не оставили в покое, это точно.
Никогда не хотел никуда уезжать. У нас как-то вьетнамцы работали на стройке, я смотрел на них и думал: «Зачем они куда-то поехали? Почему не дома со своими семьями?» Теперь сам такой же. Но я могу любому человеку смело в глаза посмотреть — на моих руках крови нет, я никого никогда не убивал. Мог бы остаться, но какой ценой? Я не хочу у других людей жизнь забирать. Неважно, украинец, чеченец, русский. Я верующий человек, не имею право у кого-то жизнь отнять. Только Аллах может забрать жизнь.
Мужчина, 50 лет. Чеченец. Всю жизнь в строительстве, объездил всю Россию, в последние годы в работал в Чечне, в частном секторе.
— Ночь, спишь, стучат. Спрашиваю: «Кто?» Они говорят, мы типа там что-то проверяем. Короче, когда открыли, то увидели людей в масках: «Ты едешь на войну на Украину. Мы знаем, что ты на стороне Дудаева был в чеченской войне, ты старый вояка, сейчас ты тоже нам нужен». Я говорю: «Какая война? Я же инвалид! У меня же ноги нет от колена, на той войне ее и потерял». «Мы знаем, что тебе это не мешает работать, мы всё знаем про тебя. Ты же ходишь — значит, и воевать можешь». Короче, ушли они.
А у меня в это время несколько друзей и знакомых просто без вести пропали. Кого-то ночью также забрали, а кто-то просто домой с работы не вернулся. Я понимал, что буду следующим. В масках еще приходили пару раз, говорили, что если на войну не пойду, то за дезертиство посадят, а там уже убьют за попытку бегства. Нам, говорят, тебя проще убить, чем в тюрьме содержать. Каждый раз били, но не сильно, И всегда ночью эти сволочи приходили. А в последний раз избили сильно и сказали, что в новый год заберут на Украину точно. Это был декабрь.
На следующий день я развелся с женой: в присутствии свидетеля, как требует мусульманский обычай. Она уехала к родителям, а я в ночь уехал в Москву. В Польше точно видел «кадыровских псов»: он их отправляет, чтобы они за чеченцами следили. Поэтому я быстренько в Германию перебрался. Отправляю каждый месяц жене деньги, но никто не знает, что я в Германии. Она обещала молчать.
Тяжело мне здесь, не могу я этот немецкий учить, никак он мне в голову не идет. Да и не собирался я никуда уезжать, но вот как получилось.
Сейчас жду новый протез — обещали нормальный здесь сделать. Если Кадырова уберут, то вернусь домой. Старый я для всего этого. Но против украинцев не пойду: они в чеченскую войну на нашей стороне воевали, со мной вместе стояли. И я должен теперь в них стрелять? Нет. Кто-то ломается и соглашается, кто-то просто кровь любит. Я оружием с 17 лет торговал: какого только у меня не было, но на войну не пойду.
Мужчина, 35 лет. Чеченец.
— Нет, меня на войну не забирали. Они меня в подвале, знаешь, почему держали? Из-за фотографии. Немцы не верят, что из-за этого можно так над человеком издеваться. У нас страна маленькая — все друг другу или родственники, или знакомые. И, конечно же, кто-то из твоих знакомых не всегда только хорошее делает: у меня один из знакомых на стороне ИГИЛа воюет.
Они считали, что я с ним связь поддерживаю — а может, им просто надо было в отчете написать, что они еще одного игиловца отработали. Не знаю. Когда выпустили из подвала, я с семьей в другой город уехал, но они и там достали. Когда понял, что посадят скоро, — а если посадят, то потом стопудово убьют, — то сбежал с семьей.
Да и беспредел у нас сейчас — всем рулят органы. 20 лет нас в мечеть заставляли ходить и бороды отращивать, женщин платки заставляли носить. Сейчас наоборот: боятся, что везде ваххабиты и экстремисты. За каждой бородой они теперь террориста видят, а под платком — смертницу.
Персонал центра беженцев (по-немецки азюльхайм) признается — с чеченцами особенно тяжело.
Арабы ассимилируются быстрее, охотнее ходят на занятия немецкого, охотнее покидают стены азюльхайма. В отличие от арабов, чеченцы не говорят по-английски, неохотно сближаются с другими «азюлянтами», держатся стайками. У них настороженный и немного воинственный взгляд, будто всегда готовы к атаке и к неприятностям.
С чеченскими детьми сотрудникам гораздо проще — об их интеграции можно не беспокоиться. Они бегают по двору, болтают на немецком, английском, арабском и мало чем отличаются от других своих сверстников. У детей точно всё получится.
Источник: www.facebook.com
04.08.16.