Один из лидеров Российской повстанческой армии, русский доброволец Павел Бовин «Шамиль», воевавший на Донбассе бойцом батальона ОУН, рассказал о том, что побуждает российских националистов воевать за целостность Украины.
— Как россиянину стать добровольцем украинского националистического отряда?
— Я изначально планировал приехать на Майдан, но, к сожалению, дела не отпускали. Когда начался серьезный конфликт на Востоке, мы с друзьями прилетели в Украину. Летели непосредственно под объявление о создании Российской повстанческой армии. Было откровенное желание брать в руки оружие, отстаивать независимость Украины и параллельно решать какие-то свои внутренние вопросы. А почему ОУН, потому что туда было легче попасть.
Приходишь, говоришь, что хочешь воевать, несколько дней обучения и поехал. За меня поручились ребята из Черного комитета, в чьем отряде я, собственно, был, и Мыкола Коханивский (комбат ОУН) без вопросов принял, как родного. У Коханивского вообще интересная позиция: если человек за Украину, то ему без разницы, кто он: негр, бурят или якут. В Пески приехали под обстрелом глубокой ночи и сразу понял, где нахожусь. Спали тоже под обстрелом. Затем пришел старший медбрат, выдал аптечки (автоматы получили еще в штабе ночью), и утром пошли на точку, где должны были служить. Дали нам цинк патронов, вогов, пару гранатометов и говорят: стреляйте туда, там сепаратисты. Ну, мы радостные бегали, стреляли пока «ответка» не стала прилетать. Я тогда удивился своему поведению, потому что слишком спокойно себя вел. А потом обычные фронтовые будни: в нас стреляют, мы стреляем, разведка, фугасы и так далее.
— На личном уровне проблем с националистами не возникало, москалем не обзывали?
— Когда называли москалями, то мы их малороссами (хохлами неинтересно), а так, в принципе, без обид. Это больше на уровне самоиронии происходит. Понимаем, что не со зла, это действительно наболело. Какая разница, какие у нас взгляды на жизнь и на каком языке мы разговариваем, когда мы с человеком сидим в окопе.
— И все же, какие были мотивы воевать россиянину за Украину?
— Мы понимаем, что в России сейчас не совсем та власть, которая должна быть. Под видом российского государства ничего не происходит кроме эксплуатации, обдиралова и жесткого прессинга. Плюс ко всему, может из уст россиянина это будет звучать несколько лицемерно, но я до сих пор считаю украинцев своими братьями, ближайшим народом, и это было вопросом чести помочь решить им как-то эти проблемы.
— Ну ты же понимал, что вернуться назад не получится?
— А меня, к сожалению, там уже ничто не держит. Родители умерли, дяди-тети изначально поставили вопрос так, что Путин царь и бог, НТВ — замечательный канал и мы любим Киселева, брат сидит, бизнес отобрали, дальше работать не дают, собственно, что там делать?
— Сколько времени был на фронте?
— Имел четыре командировки. С начала марта по середину апреля в составе батальона ОУН в Песках, затем две небольших по две недели, и вот последняя месячная командировка, где мы побывали практически по всей линии АТО, начиная со станицы Луганской и до Песков. В Песках это была разведывательно-диверсионная группа, штурмовые операции, а по линии фронта именно разведка.
— И как оно, быть разведчиком?
— Скучно и опасно. Идет группа, максимум 6 человек, без бронежилетов, куда нарвется — неизвестно. Сначала немного мандражируешь, но потом привыкаешь. Когда выходим на вражеские территории, понятно, что никаких отличий не одеваем, а «броники» не берем для мобильности. Так гораздо легче. И вообще, разведка проводится из расчета, что стрелять не придется. Это лучший вариант, конечно. Дальше всего ходили от Песков на 4,5 километра. От Станицы Луганской также далеко не заходили: в Золотое, в Михайловку. Там новые позиции и не было ничего известно, где что находится. Дошли до поселка и выясняли, что сепары стоят и окапываются. Ну, мы с удивлением и сопутствующей дуракам удачей легко оттуда ушли.
— Как тебе на Донбассе воспринимали русские, не совсем лояльные к Украине?
— Меня пытались … прятать. Это было в Красноармейске после выхода из Песков. Бойцы из окопов, надо немного отдохнуть, а там была компания подвыпивших бабушек, которые начали кричать «фашисты, бандеровцы, та что б я вас …» Я подхожу к ним и говорю, а я русский вообще-то. А она мне шепотом: «Пойдем, я тебя спрячу». Ну не понимают многие. Те же волонтеры часто удивляются. «Русский, а что ты тут делаешь?» Приходится объяснять.
— Война тебя изменила?
— Если по собственным ощущениям, то, скорее всего, да, но мне не хочется этого признавать.
— А мнение об украинцах претерпело трансформацию?
— В каждой стране общество делится на активных граждан и овощей. Овощи в Украине и России идентичны. А вот люди, которые хотят что-то изменить в своей стране и что-то делают для этого, очень сильно отличаются. В России люди слишком зашуганые. Плюс ко всему, Россия, в отличие от вас, размотала свой репрессивный аппарат на полную; соответственно, люди уже десять раз подумают, выходить им или нет. В Украине народ более смелый, более жесткий в каком-то смысле. Это видно и это очевидно.
Но люди все разные. Не буду скрывать, были и такие, которые ехали (на войну — А) помародерствовать и заработать денег. Соответственно, такие в коллективе не принимались, выдерживали максимум пол ротации и сами ехали домой. Были люди, которые получали от этого удовольствие. Для них бой — эйфория. Ощущение того, что ты делаешь это не просто так, а защищаешь свою страну, делает их непобедимыми, суперменами. Но, к сожалению таких меньшинство. Большинство же приезжало туда просто провести время. Через ОУН прошло около 600 человек, но на следующие ротации возвращались единицы. Почему сейчас в ОУН такие кадровые проблемы — потому что мало велась идеологическая работа, не объясняли людям, зачем они там.
— Сколько в батальоне было русских?
— Нас было четверо. В батальоне ОУН вообще было довольно мало иностранцев. В «Правом секторе», говорят, сейчас около 40 человек, в «Азове» около 120. Это люди, которые воюют. Но кроме них в Украине есть еще политическая эмиграция, которая приезжает сюда из-за преследований за определенную деятельность. Таких здесь человек 50-60, причем во всех регионах. Мы здесь не считаем Машу Гайдар, то есть приглашенных гостей. А людей, которые по собственному желанию приехали и пытаются что-то делать.
— Какие шансы легализоваться в Украине у Вас есть в связи с заслугами?
— Честно сказать, я сюда не ради заслуг приехал, мне статус участника АТО и другие регалии безразличны. Другое дело, что официальный повод я немного потерял. Когда подходил срок пребывания в Украине — я был в Песках, и уже не было возможности как-то прийти в миграционную службу, чтобы его продолжить. Официально уже никак. Вполне возможно, если получится сделать то, что мы собираемся, сможем зарегистрировать организацию, развернуть здесь нормальную деятельность в плане эмигрантов из России и в плане сотрудничества с властью в противодействии сепаратизму, все то, что мы задумали — может, за какие-то заслуги президент Порошенко и решит, что ему такие персонажи нужны, и хотя бы какой-то вид на жительство мы получим. Пока никаких перспектив нет.
— Если в Украине не удастся легализоваться, Вы готовы ехать куда-то дальше?
— Меня уже в Сирию зовут. Но смысл жизни — не воевать, а вернуться домой и чтобы там было хорошо. Не получится здесь, перейдем на нелегальный статус, будем идти в партизаны. А что делать?
— То есть Вы серьезно настроены вернуть Россию народу?
— Конечно. Иначе зачем все это.
— Так как Вы думают многие?
— Я знаю, что они есть, и их достаточно много. Но после того, как Крым стал «наш», очень многое в людях изменилось. Путин вернул народу, как они считают, свое «былое величие». Он у них «собератель земель русских» и т.д. и т.п., они клянутся ему в верности. Но в целом у некоторых людей есть еще мозги. Скажем так, они стали больше молчать, но от того их не стало меньше.
— В своей программе Российской повстанческой армии Вы записали о намерении идти на Москву. Как это должно выглядеть, учитывая «минские договоренности» и нежелание украинской власти воевать?
— Это то, к чему мы действительно стремимся, потому что понимаем, что смена власти в России какими-то демократическими способами не имеет под собой никаких мотивов. К сожалению, Кремль сегодня жадно вцепился в то, что он имеет, и никакие массовые протесты или что-то другое его не повалит. Только ведение партизанской войны, противопоставление официальным структурам и власти какой-то боевой альтернативы даст возможность это все-таки изменить. Так что это был действительно призыв к действию.
— А общество доросло до этого?
— Люди, которые уезжают из России, они, как правило, считают, что страдания закончены, зачем что-то делать. Оставшиеся в большинстве своем смирились. Но есть определенный костяк, который продолжает действовать на территории России, и есть костяк, который здесь в Украине не прекращает попыток все-таки что-то изменить. Скажем, при определенных расставленных акцентах, при массовом позиционировании, я думаю, их будет становиться все больше, и мы этого достигнем.
— А эти «костяки», о которых Вы говорите, объединены?
— В Украине да. Собственно эмигрантская организация «Русский центр» и создается для того, чтобы объединить здесь нас всех, имеющих еще гражданскую позицию и какую-то ответственность перед своей родиной. Не просто убежал, а действительно хочешь что-то делать.
— Насколько Вы настроены практически воплощать свои заявления о создании РПА в жизнь? Будете добиваться у украинской власти формирования батальона или проведения какого-то более серьезного обучения?
— Обучение мы уже проводим. Есть контакты с прибалтийскими инструкторами. Это люди, которые помогают нам на добровольных началах. Сейчас самая большая проблема — это нежелание власти как-то объединять наши усилия. Мы фактически представляем здесь настоящую оппозицию, а не тех, что в России ходят с плакатами. Мы — люди, которые хотят изменить что-то действием. К сожалению, Украине это не надо. Причин может быть много, не буду вдаваться в подробности, но мы ведем переговоры на разных уровнях по созданию подразделений, о возможности работать нам в политической плоскости, о возможности вести какие-то пропагандистские работы, именно на противодействие сепаратизму, на переориентацию российского населения Украины с Кремля на какую-то альтернативу.
— После объявления о создании РПА на Вас выходили представители российских диаспор в мире? Возможно, они дают какие-то средства?
— Конечно, люди пишут: молодцы, давно пора, но дальше каких-то обещаний и слов поддержки не доходит. На самом деле, все контакты мы ищем сами и не безуспешно.
— А мнение о том, что на Донбассе Путин утилизирует самый активный и опасный для себя элемент, имеет под собой основания?
— Вариаций на самом деле много. Опять же, кто туда едет, по большому счету — или маргинальщина, которая не видит себя в нормальной политической борьбе, или проплаченные активисты. Я могу рассказать историю о замечательном человеке, которую зовут Артем Томских. Сам он из Бурятии, был активным участником протестов в Москве. Как оказалось впоследствии, он втирался в доверие, воровал деньги, много всего обещал и, как правило, исчезал. После того, как я приехал в Украину и пообщался с участниками Майдана, то выяснилось, что он успел также и на Майдане побывать.
В Украине я слышу ту же историю, но уже от других ребят. Здесь он также украл деньги, попался и после того как сбежал от майдановцев, перешел к «титушкам». А предыстория всего этого была такова. Когда он был в России, перешел дорогу одному из лидеров русских националистов, и тот не очень хорошо с ним поступил. Тот его сдал власти, был суд и националиста Георгия Боровикова посадили. А наш «герой» попал под программу защиты свидетелей и полиция предложила ему поехать в Украину поработать «титушкой». У меня с ним даже переписка была, где он откровенно рассказывал, что заработал за два месяца 4000 долларов. После этого он ушел в ополчение и воюет там до сих пор. Есть ли это «активная часть населения»? Думаю, нет. Это люди без каких-либо принципов, которые просто пытаются выживать за счет других.
—
Роман Малко, опубликовано в издании Тиждень.UA
Перевод: Аргумент
30.10.15.