1955-й год был ознаменован новым указом, на основании которого было выделено эфирное время для вещания на чеченском языке. Алма-Атинское радио заговорило на чеченском! В основном, это были концерты чечено-ингушской музыки. Были передачи и немузыкального характера, но тем их , по малолетству, я не запомнила. Здесь же начала выходить и газета на чеченском, и мой дядя Хасмагомед получил, наконец, возможность работать по специальности. А спустя полтора года – 9 января 1957-го г. – Верховный Совет СССР вынес Постановление о восстановлении Чечено-Ингушской республики в составе РСФСР. Председателем Совета Министров был назначен М.Г.Гайрбеков. На него же возлагалась ответственность за репатриацию чеченского и ингушского народов, расчитанную на четыре года.
Это был тяжёлый период. Все рванулись на родину. Но республика не была готова к приёму такой массы людей. Дома, из которых в своё время были изгнаны чеченцы и ингуши, были заняты русскими, украинцами, осетинами, дагестанцами, и их никто не собирался возвращать. Более того, невозможно было даже выкупить их. Те же из новых хозяев, кто уезжал из республики по тем или иным причинам, предпочитали продавать дома кому угодно, только не истинным владельцам, что служило причиной возникновения конфликтных ситуаций. Чеченцы, обнаружив, что приобретённое ими жильё ранее принадлежало другой чеченской семье, оказывались в весьма неприятной ситуации, осознавая, что не имеют на него морального права. После таких прецедентов стало правилом перед покупкой недвижимости проводить доскональное расследование на предмет того, кому она принадлежала раньше. Сложность заключалась ещё и в том, что продавцы таких домов умышленно лукавили, утверждая , что выстроили их собственными руками.
Вопрос о предоставлении возвращающимся какого-либо жилья не ставился вообще. Даже на таких условиях возникали огромные проблемы технического плана. Речь шла о массовой репатриации, где необходимы спецсоставы, состоящие из багажных вагонов. Ведь люди ехали с домашним скарбом, который выходит за рамки обычного багажа. О тяготах такой дороги никто, разумеется, не задумывался. Лишь бы доехать. Жильё? Там видно будет. На худой конец, до наступления холодов можно будет сколотить временный дом. «Нам не привыкать. Главное поскорей до дома добраться!» — так рассуждали многие. В итоге так оно и вышло. Люди вынуждены были обустраиваться своими силами. Имевшие такую возможность приобрели дома, несмотря на моментально подскочившие цены. Но подобными возможностями располагали немногие.
Ситуация создавалась катастрофическая. Необходимо было приостановить этот неконтролируемый поток людей, которые в едином порыве устремились к своим истокам – домой, на Кавказ. Был выработан план последовательного перемещения (своего рода очередь, которой необходимо было придерживаться).
Весна 1957 года. 1-я Алма-Ата. Железнодорожная станция, раскинувшаяся десятками путей на несколько километров, приобрела новый облик. В редкие часы, когда на привокзальных полотнах редели составы и открывалась противоположная сторона перрона, взору представала длинная панорама «палаточного городка». Название условное, поскольку сооружения, слаженные из всяческого домашнего скарба, огромных самодельных сундуков, сколоченных специально для перевозки домашней утвари, покрытые брезентом или клеёнкой, откровенно говоря, мало походили на палатки. Но они долгое время служили жилищем тем, кто ожидал здесь отправления на родину. Правда, те, кто жил в Алма-Ате, оставались ещё в своих домах, отправляя на дежурство (охранять вещи) попеременно одного-двух членов семьи, которые устраивались на ночь на паре железных кроватей, расставленных посередине так называемой «палатки». Среди ожидавших была и наша семья вместе с семьями моих дядьёв и тёти.
Шли дни, а составы всё не подавались. Приходили разные госкомиссии, уговаривали разъехаться. Пока. Но люди на уговоры не поддавались. Многие, как и мы, успели продать свои жилища. Хотя мы ещё продолжали жить в уже проданном доме – на правах квартирантов. Наступила жара, возникла санитарная проблема. Но эту задачу разрешили быстро: развернули несколько медицинских палаток и душевых. Но и это был не выход. Пошли сильные ливневые дожди, иногда с градом; начались землетрясения. Старики истолковали это, как недобрый знак – кто-то потревожил прах усопших. На подозрения наталкивал и странный отвратительный запах, неизвестно откуда исходивший. Срочно создали общественную комиссию по обследованию грузов. Внимание членов комиссии привлёк длинный деревянный ящик. Хозяин наотрез отказался его открывать. Но когда, наконец, понял, что это будет сделано и без его на то согласия, заявил: «Да, я везу прах своего брата». Члены комиссии, среди которых были и почтенные старцы, напомнили ему, что все оставляют здесь по нескольку могил, не говоря уже о потерянных в дороге. Но тот был непреклонен. Тогда его вынудили покинуть станцию и добираться в республику самостоятельно.
Вот на этот период и пришёлся приезд М.Г.Гайрбекова в Алма-Ату. Цель – объяснить людям обстановку, уговорить их подождать с возвращением на родину. Но никто не хотел смириться с мыслью о том, что осуществление мечты, до которой казалось вот-вот, только рукой подать, отодвигается на неопределённый срок.
Закончив свою речь, Муслим шагнул вперёд, разрывая плотное кольцо окружавших его людей, и остановился перед моим отцом. «Где ваши?»,- спросил он у него по-чеченски. Отец указал рукой и повёл делегацию к нашему жилищу. Огромная толпа собравшихся хлынула следом. Отец откинул полог дверного проёма, смущённо заулыбался, не зная, удобно ли приглашать их войти. Он и сам пришёл сюда сегодня только во второй раз, чтобы поприсутствовать на встрече. Он ещё не рассчитался с работой, полагая, что отъезд может затянуться на месяцы. На самом деле он растянулся на годы…
Сомнения замешкавшегося отца рассеял Муслим – он решительно нырнул вовнутрь, пригнувшись у входа, и позвал за собой своего заместителя. Вместе с отцом и дядей Хамидом они разместились по двое на двух кроватях. Муслим позвал ещё кого-то снаружи, и тот разместился на табуретке. Этого человека я не знала. О чём они там говорили, мне стало известно позже. Муслим предложил моему отцу и дядьям покинуть железно-дорожную станцию: « Пока вы здесь, люди не разойдутся. Все смотрят на вас». Ведь у чеченцев родства не скроешь. «Если я помогу вам, это будет несправедливо по отношению к другим. Я сам вас вызову, когда будет можно. Уезжайте первыми».
Делегация уехала, а ожидавшие окружили моих дядьёв и отца и засыпали их вопросами. Спрашивали даже меня: «А о чём они там говорили?»
Мы уезжали со станции на следующее утро. Подогнали несколько грузовиков и начали загружать свои вещи обратно. Через неделю на станции оставалось всего несколько палаток, но потом исчезли и они.
В следующий раз М.Гайрбеков посетил Алма-Ату зимой 1957 или 1958 года. Мы жили уже в новом доме, выстроенном за несколько месяцев лета и осени 1957-го года. Муслим вместе со своим заместителем Атаевым (не помню его имени) приехали к нам засветло, а уезжали далеко за полночь.
В каждый приезд М.Гайрбекова в Алма-Ату моя родня нетерпеливо ожидала, что на этот раз он, наконец, скажет, что пришло время возвращаться. Но тот всякий раз призывал к терпению. Ещё впереди были события 1958-го года, когда в Грозном была организована акция протеста против восстановления республики. Представители русского населения, собравшись на митинг, призывали к неповиновению властям – вплоть до вооружённого сопротивления, если они, власти, не вышлют обратно чеченцев и ингушей, успевших вернуться в республику. Имели место расправы над репатриантами с рядом смертных случаев. Был штурм здания Совета Министров и угрозы в адрес М.Гайрбекова и других руководителей восстановленной Чечено-Ингушской Республики. Всё это ещё предстояло пережить М.Гайрбекову…
Умер Муслим в 1971 г. в Грозном, находясь всё в той же должности председателя Совета Министров ЧИ АССР. День его похорон был ненастным. Лил проливной дождь. Вода – по колено. Прощание с покойным проходило в соответствии с установленными для людей подобного ранга нормами. Занял своё место почётный караул. Несли дежурство высокие должностные лица. Чуть поодаль расположился военный оркестр. Всё соответствовало установленным правилам, за небольшим исключением – молчал духовой оркестр… У чеченцев, как и у всех мусульман, не приняты проводы покойных с музыкой. Оркестранты были предупреждены об этом заранее, но присутствовали здесь во исполнение протокола. Говорили, что этот момент был обговорен перед смертью самим Муслимом, предупредившим коллег о том, что хочет быть похороненным так, как пожелает его жена.
Мы вернулись на родину в июне 1959 года. Наши несколько семей разместились в многочисленных маленьких комнатах одноэтажного дома троюродного брата отца, на улице Рабочая. Он вернулся раньше нас, воспользовавшись привилегией, как участник Великой Отечественной войны и кавалер многочисленных орденов за воинские заслуги. Наш дом, находившийся в районе Грозненского Дома отдыха, был занят переселенцами из России.
На Новой Катаяме, где мы обосновались, проживали в основном русские и евреи. Мы были единственной чеченской семьёй на этой улице. Вечерами соседи, а вернее, соседки, собирались на лавочках, которые являлись неизменным атрибутом каждого дома, и засиживались порой до ночи, лузгая семечки и перемывая косточки отсутствующим. Здесь я и познакомилась с ними.
Они собрались на лавочке у дома слева от нашего, который принадлежал родителям Оли. Я ещё утром слышала её имя, когда её звали с улицы. Другие девушки были постарше. Все они учились в 45-й школе, в нескольких остановках езды. 54-я ещё не была построена. Моя сверстница Оля перешла в восьмой класс, две другие – в 10-й. Словоохотливые десятиклассницы поведали мне столько всего из своей школьной жизни, полной интриг, симпатий и антипатий!
От них же я впервые услышала показавшееся мне странным имя Джохар. Они рассказывали о том, кто за ним «бегает» и кто с кем из-за него «грызётся». И когда девушки сказали, что Джохар — тоже чеченец, я удивилась, потому что не встречала у чеченцев такого имени. Потом, в школе, они и показали мне «бегающих» и «грызущихся» поклонниц Джохара, но самого его мне увидеть не привелось. Позже соседки рассказывали, что он закончил 9 классов и в эту школу уже не вернулся. Я увидела его впервые через 30 лет, на 1-м съезде Общенационального Конгресса Чеченского Народа осенью 1990 года. Это был генерал авиации, которому суждено было стать Первым Президентом Чеченской Республики.