Чеченский феномен: Неистребимая страсть к свободе гл. 44.
С начала октября 1999 г. я делила сутки между двумя республиками. На ночь уезжала в Ингушетию, а по утрам возвращалась. Рабочий день состоял из наблюдения за развитием событий. Всё ещё продолжали выезжать в сёла, подвергшиеся воздушным ударам, наши репортёры, подсчитывая число новых жертв, хотя выдавать это в эфир уже не представлялось возможным.
Многолюдно в эти дни было на автостанции Окружной. Полупустые обычно транспортные площадки были переполнены сотнями автомашин всевозможных марок, начиная от автобусов и «газелей» и кончая легковыми. Желающих заработать, пользуясь высокой востребованностью транспортных средств, хотя это и было связано с риском для жизни, всё равно хватало.
О том, что опасность вполне реальна, напоминали несколько штурмовиков, постоянно носившихся над автостанцией на небольшой высоте. Цены на такси были относительно недорогие: от Грозного до Назрани – 50 рублей с пассажира. Водители умудрялись сделать за день 4-5 рейсов, преодолевая по 100 км. в каждый конец. Это очень большая нагрузка. Уставали жутко.
Водитель-ингуш, который вёз нас в Назрань на собственных «Жигулях», сказал, что поработает ещё немного и на этом – всё, авиация бьёт уже по легковым автомобилям. Он привёл совсем свежий случай, когда один из штурмовиков атаковал по дороге в Ачхой-Мартан старые «Жигули», в которых находилась семья из 4-х человек. Рассказывая об этом, он акцентировал внимание на ошибке, допущенной водителем, который, вместо того, чтобы набрать ещё большую скорость при виде погони, остановил машину, помогая тем самым расстрелять себя и свою семью.
На следующее утро я приехала сразу в Дом Правительства, не заезжая на телевидение, в надежде получить здесь какую-либо информацию из первых рук. Было 10 часов утра. На автостоянке перед зданием Правительства, переполненной обычно до отказа, — всего несколько автомашин. Во дворе – человек пять бойцов охраны и ни одного посетителя. Совершенно пусто и в вестибюле первого этажа. Поднимаюсь на второй этаж, удивляясь неестественной тишине, от которой становится как-то не по себе.
Чтобы убедиться в своей догадке, дёргаю наугад дверную ручку одного из кабинетов. Затем вторую, третью. Всё заперто и на третьем этаже. Но в приёмной я застала зав.администрацией президента Асланбека, на которого, кстати, был возложен контроль за подбором для меня квартиры, которой меня обещали обеспечить в кратчайший срок.
— Я уже отчаялась найти здесь хоть одну живую душу. Где все остальные? – спросила я.
— Разошлись по срочным делам. В 4 часа – совещание. К этому времени все будут на месте.
— Как там моя квартира?
— С квартирой придётся немного подождать, пока не уляжется всё это, — ответил он.
Я прекрасно понимала неуместность этой темы, да и коснулась её лишь к слову. О какой квартире могла идти речь под градом бомб, артиллерийским и ракетным огнём, когда жизнь каждого из нас могла быть оборвана в любую минуту.
Спускаясь на первый этаж, я услышала голоса, доносившиеся из цокольного помещения, где размещалась общественная организация, занимавшаяся антивоенной пропагандой ещё с первой войны. Там кипела работа. Кто-то выводил крупные буквы белой гуашью на кумачовом полотне, другие подбирали шрифт для нового лозунга. Третьи составляли обращение к населению республики.
«Приятно видеть людей, не боящихся бомб», — заметила я, вызвав всеобщее веселье. В их словах звучали оптимизм и непреклонная решимость исполнить свой долг до конца, пусть даже ценою жизни.
В том, что слова эти не были пустым звуком, я убеждалась спустя и два, и три года, видя их лица на многолюдных митингах протеста, организовывавшихся ими то на пустырях, возникших на месте разрушенных домов, то на окраинах Грозного, когда они, обдаваемые пылью нарочито носившимися взад-вперёд российскими танками, выкрикивали в лица вооружённым до зубов агрессорам : «Долой оккупантов!» Вдохновляли, как могли, уставших от тягот палаточной жизни чеченских беженцев, чьё временное пребывание в лагерях Ингушетии, где каждый день тянется, как вечность, вело счёт на годы.
Пока путь между Чеченией и Ингушетией был свободен, я постоянно наблюдала длинные колонны автоцистерн с нефтепродуктами, часами простаивавших на контрольном пункте. Тянулись они также и по всей трассе, наряду с гружёными домашним скарбом грузовиками, а также пассажирским транспортом, перевозившим людей в более безопасные места. Их не останавливали участившиеся ракетные и бомбовые удары, хотя избрать в качестве мишени движущийся на медленной скорости огромный тяжеловесный танкер гораздо легче, чем любую другую автомашину.
Но именно тут и происходили непостижимые вещи. Российские лётчики предпочитали расстреливать пассажирский транспорт с мирными жителями… А российские СМИ сообщали о том, что их авиация нанесла ракетный удар по транспортному средству, перевозившему боевиков, хотя на роль последних пассажиры расстрелянных микро- и макроавтобусов, никак не тянули. Ибо среди убитых трудно было найти не то, что боевиков, а вообще мужчин. За редким исключением, это были женщины и малолетние дети.
Вывоз ворованых нефтепродуктов в Россию приостановился с перекрытием границы и возобновился вновь, когда российская армия заняла часть территории Чеченской Республики, а нефтепродуктами уже в открытую стали распоряжаться на правах хозяев российские генералы.
День, которого я ожидала с большой опаской, наконец наступил. Назрановские таксисты, которые, несмотря ни на что, продолжали совершать рейсы в Чеченскую Республику, и которых я уже знала наперечёт, сообщили об этой новости 22 октября 1999 г. На мой вопрос, уверены ли они в своей информации, отвечали, что несколько водителей успели вернуться от границы с Чеченией, где путь перекрыт свежесрубленными деревьями, и что там уже стоят российские войска.
Закрытие границы обернулось настоящим бедствием для тех, кто искал спасения в Ингушетии. Тысячи жителей Чеченской Республики, сконцентрировавшиеся на контрольном пункте, неделями оставались под открытым небом без свежей пищи, без ночлега, без условий для отправления элементарных человеческих нужд. Большинство из них проводили всё своё время на ногах, так как личным транспортом располагал далеко не каждый. Ситуация усугубилась с началом холодных осенних дождей, от которых практически негде было укрыться.
Дальнейшее развитие событий я наблюдала уже по ингушскому телевидению, которое ежедневно освещало положение на границе, а также по российским телеканалам, информационные программы которых тоже не обходили вниманием эту чрезвычайную ситуацию. Кроме того, поступала и живая информация, передававшаяся из уст в уста.
О любом событии, произошедшем на границе, становилось известно буквально в течении часа-двух. Многие из тех, кто успел выехать в Ингушетию до закрытия рубежей, выезжали на контрольный пункт в надежде узнать там что-нибудь о судьбе своих близких.
О двух парнях, чей выход на пахотное поле был расценен, как попытка перейти на территорию Ингушетии, расстрелянных российскими военными на глазах у их родителей, я узнала не из СМИ. Об этом говорили на рынке, автобусных и железнодорожных вокзалах, в миграционной службе. И вообще, любое ЧП на границе становилось достоянием общественности раньше, чем информация попадала на экран или в газеты. К примеру, о том, что у пожилого русского из Грозного умерла на границе жена, я услышала раньше, чем увидела сюжет об этом по российскому телеканалу.
Растерянный старик в светлом плаще стоял над телом умершей супруги, лежащим на земле, посреди огромной толпы, и говорил дрожащими губами: «Она умерла». Эти полные безысходности слова выдавали глубокое страдание старого человека, который пытался справиться с рвавшимися из горла всхлипами. Это событие не оставило равнодушных. Шокированные произошедшим беженцы стояли молча. Не было ни призывов к соблюдению прав человека, ни посланий, обращённых к Правительству России, которые обычно делались при виде видеокамер. На лицах читалось сострадание, отодвигавшее всё остальное на задний план.
Открытой для беженцев считалась до сих пор Ингушетия, что было предусмотрено руководством России заблаговременно. Но теперь закрыли и её. Единственная горная тропа, по которой передвигались жители сопредельных с Грузией горных районов, подвергалась регулярным ракетным ударам с воздуха. Российские штурмовики буквально преследовали небольшие группы беженцев, которые уже не рисковали отправляться в дорогу в дневное время.
Хотя высокопоставленные чиновники Российской Федерации и говорили, что въезд в Северную Осетию для беженцев из Чечении открыт, эти заявления не соответствовали действительности. И таксисты, и водители пассажирских автобусов в один голос утверждали, что это — наглая ложь. Позже я убедилась в этом и сама.
Молодой лейтенант милиции, проверявший документы у пассажиров автобуса, следовавшего из Назрани в Осетию, не оставил никаких сомнений на этот счёт. «Есть ли среди вас граждане Чеченской Республики? — спросил он, поднимаясь в автобус на приграничном контрольном пункте, и добавил, продолжая собирать паспорта:
– Если есть, сразу выходите. Приехали…».
Отозвались две русские женщины, которые ещё по пути рассказывали, что рискнули выехать из Ингушетии, где находились около месяца, после вчерашнего выступления по телевидению представителя осетинской администрации, подтвердившего, что въезд в их республику для беженцев из Чеченской Республики открыт. Они сослались на это выступление в качестве довода в ответ на претензии лейтенанта. А я напомнила о решении, предусматривавшем беспрепятственный въезд в Осетию, которое было принято на уровне Российской Федерации и о котором сообщалось в СМИ России.
«Нас не интересует, что там, в России, говорят Хрюшкины и Степашкины, — был ответ. — Это наша земля, и здесь распоряжаемся мы». Было ясно, что идёт какая-то непонятная игра, спланированная, явно, на самом верху.
«Я хотела бы задать вам вопрос, как представителю власти, — обратилась я к лейтенанту, получив от него предварительное согласие на аудиенцию, состоявшуюся около парапета КПП. – На каких условиях гражданин Чечении может въехать на территорию вашей республики? Если, к примеру, там находится тяжело больной родственник? »
«С разрешения министра МВД Осетии», — отвечал лейтенант уже более спокойным тоном.
А теперь попробуем представить это на практике. Чтобы получить разрешение на въезд в Осетию, нужно обратиться с письменным заявлением к министру внутренних дел этой республики, представив также в доказательство медицинское заключение, что родственник действительно тяжело болен. Но проделать все эти процедуры, не находясь в Осетии, просто невозможно. Замкнутый круг.
На следующий день я была на кабардино-балкарской границе. Та же ситуация и здесь. То же скопление пассажирского транспорта, легковых и грузовых машин, только в больших масштабах, которые часами простаивают на КПП. Десятки пассажиров расхаживают взад-вперёд в ожидании проезда.
Вот к очередному автобусу приближается старший лейтенант, который должен собрать у пассажиров паспорта. Слышу возражения молодой женщины, которой отказывают в проезде. Она предъявляет документы с пропиской в Нальчике, где проживает с прошлой войны и где в настоящее время находятся её парализованная мать и трое детей, к которым она и спешит. Но старший лейтенант неумолим, и автобус уходит без неё…
Говорить в этой ситуации о возможности проезда беженцев не приходится вообще. Автобус же, только что миновавший шлагбаум, останавливается напротив небольшого закрытого ограждения без крыши, используемого в качестве раздевалки.
Внешне сооружение ничем не отличается от нужника, типа тех, что сооружаются обычно на плантациях во время сезонных работ. Крупного сложения женщина с короткой стрижкой чёрных волос, очень напоминающая тюремную надзирательницу, по очереди заводит пассажирок автобуса в этот закуток, где проводит личный досмотр. Всем, кто находится по эту сторону КПП, хорошо видны вскидываемые время от времени руки и макушки голов обыскиваемых. Несколько российских солдат, совсем мальчишки, роют траншею недалеко от блокпоста.
Моя дочь рассказала о собственном опыте на одном из этих пресловутых контрольных пунктов. Незадолго до второй войны она вынуждена была приехать в Чечению из-за рубежа, где работала, без всякой подготовки, когда ей сообщили, что отец её тяжело болен. На самом деле, он уже скончался, но родные решили не сообщать об этом раньше времени. И вот после двух скорбных недель она возвращалась в страну проживания. То, с чем она столкнулась на пресловутом кабардино-балкарском КПП, глубоко поразило её.
В салон автобуса поднялся офицер и объявил: «Женщинам, едущим из Чечни, — на досмотр!» Пожилая кабардинка, сидевшая рядом, прошептала: «Если есть доллары, лучше отдай мне. Там отберут, увидишь». «Но я гражданка иностранного государства! — возмутилась дочь. — Не посмеют!». «Ну, как знаешь, а им это всё равно. Скажут, что фальшивые, и ничего никому не докажешь».
Она колебалась. Остававшиеся у неё 300 долларов – деньги, может, и небольшие, но они были единственной гарантией на случай, если кабардинская фирма, продавшая ей билеты в два конца, откажется признать её обратный билет, сославшись на какую-либо неувязку или на отсутствие согласованности с их зарубежным партнёром (кстати, так впоследствии и произошло; взимание денег за билеты в два конца и последующий отказ признавать вторую часть билета на месте, в Кабардино-Балкарии, фирма превратила в одну из стабильных статей дохода).
Как отдать последние деньги незнакомому человеку? Вдруг она откажется их возвращать? Или вообще выйдет из автобуса? Ведь за постом уже Кабардино-Балкария, куда и направлялась соседка по сиденью. Но решение надо было принимать незамедлительно, офицер уже начал проявлять нетерпение. И она незаметным движением сунула в руку незнакомки 3 купюры.
Первым вопросом служащего, заданным перед тем, как препроводить её в тесное помещение для обыска, был : «Доллары есть?» Ещё стоя в очереди в маленькую кабинку в здании КПП, где женщина в военной форме производила досмотр, дочь слышала, как после входа каждой жертвы из кабинки стоящему снаружи офицеру протягивались зелёные ассигнации, которые он, с улыбкой во весь рот, принимал, периодически радостно комментируя: «О! Видал ? Фальшивые! Изымаем. Скажите спасибо, что не посадили!».
Когда их автобус отъезжал от КПП, соседка протянула ей деньги. Ей просто повезло оказаться рядом с порядочным человеком. С разных сидений доносились всхлипы и проклятия обобранных. Одна из пассажирок оказалась более предусмотрительной: зная о разбоях на КПП, она предъявила справку об обмене валюты, что помешало их изъятию. То же самое она советовала и расстроенным женщинам, которые никак не могли прийти в себя после случившегося. «Другого случая не будет, — рыдала одна из ограбленных, — ведь эти 1000 долларов я взяла под проценты на два месяца, чтобы заработать на пропитание. Как я буду их теперь отдавать?!».
В октябре 1999 г. гражданам Чеченской Республики было позволено вылетать в Москву. Въезд же поездом или автомобильным транспортом был запрещён. Спустя несколько месяцев запрет на поездку в столицу наземным транспортом был снят, но с неизменным условием: у выезжающих должны быть там родственники, у которых они могут поселиться.
А пока в Сунженском аэропорту Ингушетии образовалось настоящее столпотворение. У билетных касс толпились несколько десятков обливавшихся потом людей – больше не вмещало небольшое помещение кассового отделения. Остальные – на улице. Сотни отчаявшихся выбраться отсюда всё же не торопились расходиться, продолжая стоять под палящим солнцем, словно в ожидании чуда. Но чуда не происходило, и люди расходились под вечер, так и не сумев приобрести заветных билетов на самолёт. И так изо дня в день.
Одним из самых многолюдных мест столицы Ингушетии с начала войны в Чечении стал Назрановский междугородный переговорный пункт. Каждый вырвавшийся из-под огня спешил сообщить близким о своём местонахождении, о тех, кто остался в живых, и тех, кого уже нет. Соединяя ожидающих с очередным абонентом, телефонистки громко называли города и страны, приглашая заказчиков в ту или иную кабину: Англия, Франция, Германия, Голландия, Бельгия, Америка, Дания, Чехия, Польша, Швеция, Канада, Малазия, ОАЭ, Турция и почти все республики СНГ. Так распорядилась судьба с миллионным чеченским народом, численность которого сократилась только за два года первой войны на 120 тысяч, а география проживания расширилась до мировых масштабов.
Новая же волна переселения была ещё впереди. Число жертв росло вот уже три месяца. Среди собравшихся на переговорном пункте, кроме чеченцев и ингушей, было немало и русских, и представителей иных национальностей, которые также торопились сообщить близким о своём положении.
Желая того или нет, любой, кто провёл несколько часов в помещении междугородного переговорного пункта, мог получить такое количество информации, которое не снилось даже иным информационным агентствам. Она доносилась из полуоткрытых дверей переговорочных кабин. Обменивались новостями между собой ожидающие заказов. Это было место самых неожиданных встреч. За несколько дней я повстречалась здесь с невообразимым числом знакомых. Столкнуться с таким их числом в Грозном было совершенно нереально.
Многие встреченные мной в те дни говорили о поисках нового места жительства. Кто-то искал покоя в местах прежней депортации. Кто-то собирался покинуть родину навсегда. Об эмиграции в Канаду говорила и жена Я.Хасбулатова. «А что по этому поводу говорит Хаджи-Мурад?» — вспомнила я об их ясновидящем сыне. Но в это время в зале ожидания произошло оживление, вызванное рассказом двух женщин, прибывших в Назрань накануне вечером.
Речь шла о жителях многоэтажного дома на Окружной, расстрелянных два дня назад. Их трупы до сих пор лежали на месте расстрела.
Всех восьмерых убитых женщины знали лично. Это были мужчины, оставшиеся охранять свои квартиры от расхищения, и 17-летняя девушка-сирота, жившая в том же доме, которую они часто видели в последнее время у костра. Она помогала соседям, оставшимся без хозяек, готовить пищу. Те же, всякий раз благодаря её за помощь, напоминали, что ей нужно бы пристроиться к уезжающим, так как здесь небезопасно. А за её квартирой обещали присмотреть. Тут и нагрянул российский спецназ.
Объявив их боевиками, спецназовцы расстреляли всех, в том числе и юную девушку, как пособницу боевиков. «Мы не собирались уезжать, — рассказывали женщины, — но увидев, что они начали расстреливать людей целыми семьями, бросили всё, как есть, только бы спастись самим».
А в это время по российскому телеканалу ОРТ шёл параллельный — информационный — террор под авторством некоего М.Леонтьева, который, вцепившись в спинку оседланного им стула, выливал помои на чеченский народ, выворачивая время от времени кукиши и делая другие непристойные жесты. Подобные телодвижения возможны лишь там, где нет мысли, когда, как говорится, нечем крыть.
На М.Леонтьева – то ли плотника, то ли столяра по специальности – и обижаться глупо, и парировать бессмысленно: что находится в сосуде, то и льётся из него, отражая люмпенскую суть автора. Посадите под софиты в качестве журналиста пьяного сапожника (не в обиду сапожникам-трезвенникам), да скажите, что от него требуется (за приличное вознаграждение, конечно), он вам ещё не то изобразит. Страшно, когда наступают такие времена, когда подобные «деятели» востребованы. Что же касается чеченцев, то многим из них было не до телевидения вообще, и не до Леонтьева, в частности. Одни воевали, другие – зябли в палатках. Ни у тех, ни у других телевизоров не было и в помине. А все эти помои выливались на головы россиян.
Когда я впервые пришла на телевидение, музыкально-драматическую редакцию, куда меня направили, возглавлял талантливый поэт и журналист Султан Юсупов. Князь Юсупов, как называли его коллеги. Это был остроумный и очень жизнерадостный человек. Он располагал огромным арсеналом всевозможных афоризмов. Некоторые, касавшиеся телевизионного творчества, он вывешивал в редакции. Один из них – «Не суй в эфир кукиш, тебя видят!» — был постоянным напоминанием о недопустимости халтуры. Но предвидеть в эфире настоящие, что ни на есть, кукиши, и не в художественных сценах, а в публицистических программах, не мог, наверное, при всей своей богатой фантазии, даже Султан. Он ушёл из жизни в начале 70-х годов, в самом расцвете творческих сил, не дожив и до 35 лет. Умер от неизлечимой болезни, с которой боролся не один год, не теряя бодрости духа и чувства юмора. Не дожил до наших дней, когда телевизионные каналы стали отдаваться на откуп хамам.
А здесь, в городе Назрань, ставшем с начала войны самым густонаселённым городом Северного Кавказа, идут беспрерывные политические дебаты. Причём в самых неожиданных местах. Услышанное только что в очереди к стоматологу повторяется или продолжается в ателье, у билетных касс или в Миграционной Службе, где наблюдается большое скопление граждан Чеченской Республики. Многие устроились здесь на работу. Их можно встретить среди врачей назрановских больниц, в пошивочных ателье, в аптеках. Ну, и, конечно же, среди торгующих на вещевом рынке.
Резкая политизация на бытовом уровне вполне объяснима. Ведь благополучие людей, находящихся здесь на положении беженцев, напрямую зависит от политики России в отношении Чеченской Республики.
«…Не с кем, видите ли, вести переговоры, — слышу я комментарий вчерашнего выступления кого-то из руководства России. – А для чего мы выбирали Президента?» «Да номера всё это! – слышу я ответ другой. — Вспомни, чем закончилась поездка Масхадова на встречу в Дагестан».
Речь шла о случае, имевшем место на дагестанской границе. Когда в эту республику на намеченные по инициативе России переговоры направлялся Президент ЧРИ А.Масхадов, группа «разгневанных» женщин, по виду которых легко можно было определить, что большая часть их жизни проходит на кухне, инсценировала акцию протеста, которая снималась десятками телекамер и демонстрировалась затем по различным каналам телевидения с соответствующими комментариями.
«Они не понимают, что устраивая такие дешёвые спектакли, оскорбляют зрителей, открыто демонстрируя, что держат их за идиотов. Ну откуда безграмотные дагестанские домохозяйки, которые и по-русски-то внятно говорить не могут, могли знать о времени приезда Масхадова в Дагестан? Да любому человеку в здравом уме понятно, что это спланировано Россией заранее.
Если б российская сторона была заинтересована в этой встрече, что бы им стоило разогнать пару десятков деревенских баб, мешающих политическому процессу? Иначе, что это за власть? Или чего стоит заявление российского президента: «Мы не дадим в обиду наших дагестанцев!» Это каких же? Не тех ли, что российская авиация бомбила несколько месяцев назад в Цумадинском районе? Или есть какие-то другие дагестанцы, которых Путин очень любит?»
Этот диалог происходил между двумя чеченками, торговавшими на вещевом рынке в Назрани, которым, казалось бы, не должно быть до политики никакого дела.
Обычно полупустые залы вокзала Назрани переполнились отъезжающими с тех пор, как был снят запрет на передвижение граждан Чеченской Республики на железнодорожном транспорте. Многократно увеличилось и число сотрудников милиции, следивших за порядком в этом районе. Когда состав Назрань-Москва был подан на перрон, вокруг окончательно стемнело.
У каждого вагона по нескольку милиционеров следят за посадкой, внимательно рассматривая ручную кладь и время от времени спрашивая хозяев о содержимом. «Чем виноваты мы, если в стране – бардак?» — говорит один из них в ответ на чьё-то замечание.
Многие граждане Чеченской Республики ехали в Москву в надежде выехать оттуда в другие страны. Но тут их ждало глубокое разочарование. Все без исключения турфирмы чеченцам в этом отказывали. Я обзвонила десятки московских турфирм, и все в один голос подтверждали наличие соответствующей инструкции на этот счёт. А в одном, самом крупном, турагенстве, где я побывала лично, сказали, что до сих пор им удавалось организовывать такие выезды, которые не под силу другим. Но теперь спущено распоряжение Министра Иностранных Дел России, согласно которому им запрещается оказывать услуги по выезду за границу гражданам Чечении и Грузии.
Ну, с чеченцами понятно, а грузины-то при чём? На этот вопрос работники турагентства ответить затруднились. В это же время параллельно шёл диалог с мужчиной средних лет, который выезжал в Израиль с семьёй. Ему предлагали несколько стран, из которых ему бы был обеспечен путь в пункт назначения, на выбор, так как прямого сообщения с Израилем у них не было.
Но несмотря ни на что, самым решительным всё же удавалось достичь Европы. Хотя и там многое обстояло не так, как они себе представляли. Беженцы из Чеченской Республики искали защиты своих человеческих прав в различных общественных организациях Европы и мира. О том, с чем им пришлось столкнуться после того, как они вынужденно покинули свою родину в 1999 г., можно судить по содержанию обращения, приводимого ниже.
« Господину Кофи Аннану,
Генеральному секретарю Организации Объединённых наций
Лорду Расселу-Джонстону,
Председателю Парламентской Ассамблеи Совета Европы
Господину Кнуту Воллебэку,
Председателю Организации Безопасности и Сотрудничества в Европе
ОБРАЩЕНИЕ
Для того, чтобы рассказать историю российско-чеченских «отношений», не хватило бы и тысячи страниц. Каждая строка её была бы написана кровью чеченского народа. Российская империя, господствующей идеологией которой уже несколько веков является великодержавный русский шовинизм, ослеплённая ненавистью к любому проявлению свободомыслия, избрала своим принципом ложь, а методом – физическое уничтожение чеченцев.
За период Русско-кавказской войны численность населения Чечении уменьшилась с 1,5 млн.чел. до 116 тысяч. Большевики в 1944 г. за один день объявили целый народ бандитом и депортировали на Восток. Десятки тысяч чеченцев, воевавших против фашизма, также в одночасье стали «предателями». Итог – из 530 тысяч чеченцев в живых осталось к 1956 г. 230 тысяч.
Планомерное уничтожение чеченцев продемонстрировали и «кремлёвские демократы». В результате агрессии 1994-1996 г.г. убито 124 тыс.чел., 27 тысяч стали инвалидами, 47 тыс. детей остались сиротами, несколько тысяч пропали без вести, тысячи замучены в фильтрационных лагерях, разрушена вся инфраструктура республики, непоправимый урон нанесён флоре и фауне. И всё это происходит в Европе, всё это наблюдает весь мир и молчит, делая иногда робкие «замечания» Кремлю. Итог этого молчания – Москва уверилась в том, что ей дозволено всё. Спецслужбы, взорвав несколько домов в России, к сентябрю 1999 г. «успешно» завершили свою работу с помощью СМИ над созданием образа «чеченца-террориста», ибо образ «чеченца-бандита» оказался для мира не таким пугающим.
И снова Чечения осталась одна против империи зла. За несколько месяцев убито и искалечено более 90 тыс.чел. и снова «замечания» и определение сроков на «исправление». «Внутреннее дело России», «непропорциональное применение сил», «случаи нарушения прав человека», «точечные удары», «тяжёлое положение в лагерях беженцев» — слышать это тяжелее, чем перенести разрывы тяжёлых бомб.
Не «внутреннее дело России» — а борьба де-факто независимой Чечении против агрессии. Не «непропорциональное применение силы» — а по одному солдату на каждого чеченца, включая женщин и детей. Не «случаи нарушений прав человека» — а настоящий геноцид. Не «точечные удары» — а массированная бомбардировка жилых кварталов, больниц, школ, химических заводов и захоронений радиоактивных отходов. Не «тяжёлое положение в лагерях беженцев» — а гуманитарная катастрофа.
Сколько ещё чеченских смертей необходимо, чтобы мир обратил на это внимание?
Почему со стороны ООН, ОБСЕ, Совета Европы не принимаются действенные меры по обузданию агрессора – России?
Почему для чеченцев, вырвавшихся из этого ада, оказались закрыты границы всего цивилизованного мира, а также двери всех посольств и консульств?
Почему оказалось, что мизерную часть чеченских беженцев, с трудом добравшихся до Европы, на границах этих государств можно травить овчарками, бить дубинками, сажать и грабить?
Почему в отношении чеченцев в Европе не действуют законы о беженцах?
Неужели те принципы, ради которых НАТО защитило косовских албанцев, растворились без следа, когда помощь понадобилась чеченским беженцам?
Мы от всей души благодарны тем, кто сочувствует нам. Но этим не остановить танки, падающие бомбы, голод, нищету, не исправить бесправное и неопределённое положение беженцев.
Мы хотим ясности в одном – чеченский народ уже вычеркнут из списка европейской семьи человечества или нет?
Оргкомитет чеченских беженцев в Европе»
Немалую лепту в дело дискредитации чеченского народа внёс и МИД во главе с И.Ивановым. Раньше эту миссию небезуспешно исполнял бывший министр иностранных дел России Козырев, который, разъезжая по всему свету, просвещал мировую общественность на предмет криминальных особенностей, якобы присущих чеченскому народу на генетическом уровне.
После запрета на выезд за границу в 2000 г. МИД России предпринял ещё одну, дополнительную, меру против граждан Чеченской Республики, отменив заграничные паспорта и обвинив их владельцев в подделке документов.
То, что с 1997 по 1999 г. загранпаспорта для граждан Чеченской Республики выписывались московским ОВИР, факт общеизвестный и неопровержимый. А осуществлялось оформление следующим образом. Заявления и прочие документы, необходимые для получения загранпаспортов, подавались в республиканский ОВИР, который, в свою очередь, передавал их в ОВИР московский, который на их основании и выдавал загранпаспорта, заверенные гербовой печатью за номером 750.
Но в 2000 г. МИД России объявляет эти паспорта недействительными. В процесс розыска «фальшивых» паспортов включается консульский отдел посольства США в лице некоей Тани Боуэн, распространившей по таможенным службам письмо со списком серий и номеров разыскиваемых паспортов с обвинением их владельцев в мошенничестве. Вот краткие выдержки из этого письма с сохранением авторской стилистики.
«…Министерство Иностранных Дел России передало список недействительных российских паспортов, которые возможно были использованы при представлении фальшивых документов.Список серий и номера паспортов недействительных российских паспортов прилагается.
Эти паспорта были признаны недействительными. Любой человек, который предъявит любой из означенных выше паспортов, должен рассматриваться как мошенник. Если какой-либо из этих паспортов будет обнаружен, Посольство будет очень признательно за любую информацию, связанную с этим паспортом или его владельцем.
Если у вас возникнут какие-либо вопросы, относительно вышеуказанной информации, не колеблясь обращайтесь в Консульский Отдел Посольства США.
Искренне, Таня Боуэн, помощник консула.»
Россия, конечно, вольна отменять свои паспорта. Этот удар, очевидно, являющийся частью операции, направленной против чеченского народа, хоть и силён, но всё же не столь болезненен, как бомбы и ракеты. Но зачем же оскорблять людей, обвиняя в мошенничестве, которого они не совершали?
* * *
Декабрь 1999 г. Москва. По дороге в Миграционную Службу я повстречалась с двумя русскими женщинами, как выяснилось, матерью и дочерью. В старшей я узнала жительницу Грозного, которую часто встречала в городе.
— Аж с самого американского посольства пытаемся вас нагнать, — сказала старшая. — Вы очень быстро ходите.
— Меня часто в этом упрекают. Давно вы здесь?
— С октября. Вот, у дочки остановилась. Да чтоб они сдохли! — восклицает она без всякого перехода. – У меня там квартира была. Всё хорошо. Поналетели со своими бомбами! Чтоб им припомнилось на том свете.
— Тише, мама. Не кричи так, — пытается успокоить её дочь.
— А кого мне бояться?! – ещё больше раздражается она. – Меня уже наказали, как могли. Сволочи! Вот, хожу теперь в эту их миграционную службу, да всё без толку. Чтобы только записаться на очередь на приём потеряла два дня.
Картина, представшая мне в Миграционной Службе Москвы, была, действительно, безрадостной. Около полусотни людей, столпившись в небольшом предбаннике, составляли список очередных. Несколько мужчин и женщин – армяне из Азербайджана, жившие в Москве уже более десяти лет, — громко спорили между собой по поводу квартир, распределение которых было, по их мнению, несправедливым. Ещё чуть-чуть и дойдёт до рукопашной.
Пожилая русская женщина из Узбекистана в пожелтевшем от времени белом шерстяном платке мается, по её словам, более двух лет. «Да кому мы здесь нужны?» — сокрушается она тихим голосом. Другие, большинство из которых – граждане Чеченской Республики, стоят молча или тихо переговариваются между собой. Несколько человек изучают памятки для беженцев, выписывая что-то для себя.
Начинается приём. Дежурный пофамильно приглашает двух первых очередных. Минут через двадцать в дверях появляется запарившаяся, в распахнутом пальто, женщина и решительно направляется к выходу, проталкиваясь между очередными. Судя по её настроению, эта встреча не прибавила ей оптимизма. Очередь продвигалась медленно. Время – около 12 часов, а прошло всего 5-6 человек.
— Ну,что? Есть смысл дожидаться? – бросились к только что вышедшей с приёма средних лет чеченке несколько женщин из очереди.
— О чём вы говорите? – гневно отвечала она. – Вы бы только послушали, как она разговаривает! Не беседа, а допрос! Мы, оказывается, виноваты, что остались живы.
Речь шла о Любови Михайловне Филатовой, которая имела обыкновение беседовать с беженцами тоном прокурора. Будто в её обязанности входило не оказание содействия в получении компенсаций пострадавшим, а их разоблачение.
— Кругом грабёж – в Чечне, здесь, — включается в разговор женщина, пришедшая с сыном-подростком, у которой разбомбили дом в 1995 г. – Мой муж проработал 12 лет на стройках. Здоровье потерял. Перешёл на инвалидность. Вся наша жизнь, можно сказать, была полностью посвящена этому дому. А нам теперь дадут за него вместе с имуществом 120 тысяч рублей. Да за эти деньги не то, что дом, хрущёвку двухкомнатную не купишь.
— Их ещё надо получить. По-моему, они и не собираются их выплачивать. Что-то они здесь крутят, — говорит одна из очередных.
Среди собравшихся оказались помнившие о тайном распоряжении ФМС, запрещавшем регистрировать граждан Чеченской Республики в качестве вынужденных переселенцев в первую войну. ФМС растранжирил крупные суммы денег, предназначенные для выплат компенсаций. Может, нечто подобное происходит и теперь? Ведь ни один из тех, кто уже больше месяца обивает пороги Миграционной Службы Москвы, не получил на своё обращение положительного ответа.
Собравшиеся рассказывали о трудностях, связанных с оформлением временной прописки в Москве, без которой невозможно записаться на приём в Миграционную Службу. Ограниченность метража квартир, где их принимали родственники и друзья, что не соответствовало необходимым нормам, дающим право на прописку, поставила их в трудное положение. А снять отдельную квартиру мог не каждый. К тому же, античеченская кампания в СМИ тоже приносила свои плоды. Многие москвичи, сдававшие квартиры в аренду, отказывались предоставлять их чеченцам.
Но выход из положения всегда можно найти, если подойти к вопросу с коммерческой точки зрения. Оставаясь у родственников или друзей, граждане Чечении прописывались у их соседей или знакомых, где позволяла жилплощадь, за деньги. И вот, получивших через такие трудности временную прописку и считавших, что теперь всё пойдёт, как по маслу, ожидало глубокое разочарование.
Разобраться в происходившем я смогла благодаря встрече, организованной моей подругой, занимавшей достаточно ответственный пост в мэрии Москвы. Заместитель начальника московской Миграционной Службы подробно объяснил мне, какими возможностями на данном этапе располагает их ведомство в отношении граждан Чеченской Республики. Оказалось, никакими.
Выплата компенсаций ( уменьшившихся, кстати, в четыре раза и составлявших сумму, равную четырём тысячам долларов на семью) успевшим оформить документы не производится. Приём новых документов на выплату компенсаций за утраченное в прошлую войну жильё и имущество приостановлен, и когда возобновится – неизвестно. Об устройстве беженцев речь не идёт вообще. Так, зачем же, спрашивается, обнадёживать людей, вынуждая их оформлять временные прописки и простаивать неделями в очередях? Не проще и не честнее ли было бы объявить во всеуслышание, что Миграционная Служба никакими возможностями для оказания какой-либо помощи беженцам из Чечении не располагает?
Особых изменений за последние пять-шесть лет в Москве не произошло. Увеличилась численность милицейских патрулей, проверяющих чуть ли не на каждом шагу документы у «подозрительных». А подозрительными в последние годы стали выходцы с Кавказа, все. Относительно спокойно тем, у кого не очень выраженные национальные черты. По крайней мере, это освобождает от частой проверки документов.
— У меня вчера был ужасный день, — жаловалась медсестра-кумычка из Грозного, вышедшая на пенсию пять лет назад.
Её задержали при выходе из метро. Спросили документы. Она предъявила, в том числе и удостоверение ветерана труда, и справку о временной прописке в Москве. После этого её, без долгих разговоров, затолкали в автобус, заполненный такими же бедолагами, как она сама, и отвезли в отделение милиции. Она возмущалась, призывала к благородству стражей порядка, напоминала о своём возрасте и т.д. Но несмотря на все её протесты, была продержана под арестом более 4-х часов. Продержали бы и дольше, но она так сильно голосила, нарушая покой милиционеров, что они сочли за лучшее поскорее от неё избавиться. Остальных, среди которых были чеченцы, дагестанцы, азербайджанцы и один ингуш, продолжали держать под арестом.
— Особый азарт у милиции вызывают граждане Чеченской Республики. Национальность значения не имеет, — рассказывала она. – Они разговаривают с нами, как с преступниками. Я не могу понять, чего они от нас хотят? Сначала организованно спроваживают в Москву, перекрыв все остальные направления, а потом начинают охотиться за нами. И знаете, что самое отвратительное? В этой стране человек не защищён от правоохранительных органов никакими нормами права. Это — неправовое государство.
Это отмечается и в докладе организации Международная Амнистия, опубликованном в октябре 2002 г., согласно которому Россия занимает первое место в мире по насилию и пыткам.
* * *
Война в Чечении отозвалась чуть ли не во всех уголках земного шара. Образовалась небольшая диаспора и в столице Объединённых Арабских Эмиратов Дубаи. Есть и такие, кто приехал сюда с целью заработать. Я услышала восторженные отзывы о профессиональном уровне дантиста из Грозного, открывшей здесь стоматологический кабинет. У неё обслуживались почти все чеченцы. Несколько девушек работали в магазинах. Из знаний, полученных в отечественных вузах, им пригодился только английский, владение которым, наряду с русским, является обязательным, — иначе они не могли бы общаться ни с работодателем, ни с англоязычными покупателями.
В одном из магазинов я познакомилась с двумя весьма доброжелательными девушками-продавщицами. Одна – чеченка из Грозного. Другая – русская из Москвы. Живут вместе. У обеих – высшее образование. Отец девушки из Грозного – врач-хирург, но война сделала его безработным. И ту, и другую привела сюда нужда. Зарплата продавца составляет 800 долларов США в месяц. Но при хорошей торговле зарплата увеличивается. Обеды, горячие и прохладительные напитки – за счёт хозяина. Личные расходы – аренда квартиры, поездки на такси и т.п. — составляют приблизительно 300 долларов в месяц.
— А зачем вы пользуетесь такси? Разве не выгодней ездить автобусом? – поинтересовалась я.
— А здесь нет автобусов, но такси совсем недорого, — объяснили девушки. — Здесь ведь дешёвое горючее.
— Но как вы выносите эту жару?
— Мы мало бываем на улице. А в помещениях, как видите, везде кондиционеры.
Зато в другом магазине готовой одежды работала женщина из Грозного, которая была совсем не в восторге от своего положения. Она честила всех, кто повинен в том, что она, больная сорокалетняя женщина, вынуждена была приехать в чужую страну с её жарким климатом, который она переносит с большим трудом.
«Это ваххабит из Урус-Мартана», — указали мне на рослого молодого человека с характерной бородой, переселившегося сюда в начале войны, в 1999 г. Его сопровождала укутанная до глаз молодая жена.
После дикого зноя и горячих песчаных ветров Объединённых Арабских Эмиратов Иордания кажется раем. Температура воздуха почти ничем не отличается от нашей. Но это, пожалуй, единственное сходство этой пустынной страны, с пятимилионным населением, с Кавказом.
Мы едва прибыли в представительство Чеченской республики, как прибыли иорданские журналисты.
Их интересовала свежая информация. Я предупредила, что располагаю лишь информацией трёхнедельной давности. Правда, дня два назад я получила некоторые новости от только что вернувшейся из Ингушетии в Москву финской журналистки Зоси, которая позвонила мне в Дубаи. Продолжались бомбардировки и зачистки населённых пунктов.
В Иордании я впервые. Из диаспоры знаю лишь тех, кто бывал в Чечении или с кем встречалась в третьих странах: это А.-Б.Джамо, уже более сорока лет представляющий чеченскую диаспору в Иорданском Парламенте; представитель Чеченской Республики в США профессор М.Шишани; Р.Атият и др.
Женщины чеченской диаспоры придерживаются трёх направлений в манере одеваться: радикально мусульманского, с покрытием всех частей тела, включая волосы; европейской; и, собственно, современной чеченской, когда европейская одежда дополняется шарфом или косынкой, покрывающими голову наполовину. При этом никто никого не осуждает и не поправляет. Даже в одной семье часто мирно сосуществуют мусульманское и европейское направления в одежде.
Условия жизни диаспоры тоже сложились по-разному. Существуют очень состоятельные семьи, семьи со средним достатком, но нищих среди них нет. Среди чеченской диаспоры есть учёные в разных областях науки, несколько генералов.
Государство заботится о своих гражданах, не деля их по национальному признаку.
Ресмия Атият овдовела рано. Осталась одна с четырьмя малолетними детьми. Она вырастила и дала образование всем четверым сыновьям благодаря поддержке государства. Обеспечена добротным домом и пожизненной пенсией. Она пользуется всеми привилегиями, предусмотренными для военных, как дочь военного: бесплатное лечение в военных госпиталях, продукты питания по сниженным ценам и т.д. Её привилегиями довелось воспользоваться и мне, когда в результате неожиданнного приступа мне понадобилась срочная операция.
Первая война 1994 г. не увеличила чеченской диаспоры в Иордании. А переселившихся сюда с началом второй войны, в 1999 г., официально – около двухсот человек. Но есть сомневающиеся в этой цифре, которые считают, что она завышена намеренно. Да и живут здесь эти люди на временной основе.
Израиле-палестинское противостояние отразилось и на Иордании. Об этом напоминает лагерь палестинских беженцев – посёлок, состоящий из одноэтажных, не очень старательно выстроенных, домов. Утверждается, что 70 % населения Иордании составляют выходцы из Палестины. Палестинка и жена короля Абдуллаха – Ранья.
Внешне палестинского араба от иорданского отличить невозможно. Разве что по платкам, которые носит небольшое число мужчин. Палестинские – это в крупную чёрную клетку на белом фоне. А платки иорданских арабов – в мелкую красную клетку и тоже на белом фоне.
— А как евреи относятся к арабам-христианам? – спросила я у молодого палестинского журналиста, с которым познакомилась в те дни.
— Плохо, — прозвучало в ответ.
И после короткой паузы он добавил:
— Может быть, чуть-чуть лучше, — показав при этом расстояние с сантиметр между большим и указательными пальцами.
Пребывание в Иордании затянулось на целые три недели, хотя изначально я планировала провести там не более трёх дней. Возвращаться мы с моей спутницей решили через Турцию. Тем более, что между этими странами курсируют пассажирские автобусы. А поездка наземным транспортом имеет свои преимущества, давая возможность разглядеть то, что невозможно увидеть с самолёта, и набраться больше впечатлений о стране. Но этим предвкушениям не суждено было осуществиться.
— У вас могут быть непрятности в Сирии. Они не пропускают чеченцев через свою территорию, — предупредили нас.
— Это почему же? – удивилась я. — И потом, как они узнают чеченцев, у которых российские паспорта?
— Узнают, как ни странно, — ответили мне.
Не скажу, что я поверила в это, но и испытывать судьбу тоже не решилась.
Позже мне рассказали об инциденте на границе Сирии, когда был задержан автобус с гражданами Чеченской Республики, возвращающимися из паломничества в Мекку. Их продержали там несколько суток в условиях невыносимого зноя и продержали бы ещё дольше, если бы доведённые до состояния аффекта паломники не махнули рукой на все условности и не сорвались с места на предельной скорости, воспользовавшись удобным моментом, что и стало их спасением.
Похожая участь по пути в Иорданию ожидала и другую группу пассажиров из Чечении, которые вспоминали о днях, проведённых на границе Сирии, как о каком-то кошмаре наяву. И несмотря на то, что в эту ситуацию вмешались влиятельные лица из иорданской диаспоры, к которым пассажиры обратились с письменной просьбой о содействии через гражданина Иордании, оказавшегося, на их счастье, в том же автобусе, разрешение проблемы растянулось на несколько дней. Кое-кто, не выдержав ожидания, вернулся назад. А те, кто, перенеся такой стресс, всё же добрался до Иордании, проклинают эту поездку до сих пор.
Май 2000 г. В одном из торговых районов Стамбула, Лялели, — много вынужденных переселенцев из Чеченской Республики. Их разместили в нескольких отелях, расположенных на близком расстоянии друг от друга. Одна из групп была доставлена в Турцию усилиями Либерально-Демократической партии, которую возглавлял предприниматель Бисим Тибук. Эта партия приняла на себя заботу об их содержании. Более того, за счёт этой партии оплачивались и квартиры других переселенцев из Чечении. Однако в 2002 г. оплата квартир и содержание были прекращены. Вышел из партии после неудачных выборов председатель Тибук. Опекаемая партией группа переселенцев оказалась предоставленной самой себе.
Проблема людей, вынужденных покинуть родину в связи с войной и искавших приюта в этом государстве, не была решена Турцией с самого начала российско-чеченского противостояния. Эта страна, принявшая тысячи переселенцев с Северного Кавказа во второй половине 19-го столетия, не признала прав беженца ни за одним гражданином Чеченской Республики. Люди были вынуждены обращаться в клубы чеченской диаспоры, так называемые «дернеки», которых по всей Турции – 65.
Одна из групп чеченских переселенцев, состоявшая из 100-110 человек, поселилась в спортивном лагере «Фенербахче». Были те, кто жил в заброшенных, неприспособленных для жизни, домах. Их содержание обеспечивалось за счёт пожертвований частных лиц, выражавших таким образом своё сочувствие, что тоже носило случайный характер.
Телевизионная передача, посвящённая чеченским переселенцам в Стамбуле, по СNN Turk 27.11.2003 г., не оставляла сомнений в том, что живётся им здесь несладко. Отвечая на вопрос корреспондента, как сложилась в Турции их жизнь, одна из женщин, проживающих в лагере Фенербахче, отвечала: «Да разве это жизнь? Лучше бы мы остались под бомбами».
Это не значит, однако, что среди сотрудников Дернеков нет порядочных людей, проявляющих сочувствие и даже усердие в своём стремлении помочь своим, заброшенным на чужбину войной, соотечественникам, но они не в силах изменить что-либо в установившейся системе…
К счастью, люди, сострадающие чужой боли, в Турции не перевелись. Но их частных усилий было недостаточно, чтобы обеспечить всех нуждающихся. Однако это не умаляет заслуг этих людей. В числе таких благотворителей – Незаметтин-ходжа, обогревший десятки семей, вынужденных покинуть родину в поисках спасения. Обогрел в прямом смысле этого слова: одних – тёплой одеждой, других – обеспечил тёплым очагом, раздавал продукты питания. Среди прибывших в Турцию было немало раненых и больных. Были лишившиеся рук, глаз. Один из них – мальчик, ослепший на оба глаза и потерявший обе руки в результате взрыва бомбы. Для того, чтобы вернуть ему хотя бы частичное зрение, Незаметтин–ходжа должен был позаботиться об организации множества поэтапных, очень сложных и дорогих операций.
Среди переселенцев много и других, нуждающихся в постоянной медицинской помощи. Несмотря на чрезвычайно высокие цены на лекарственные препараты и медобслуживание, Незаметтин-ходжа помог многим получить амбулаторное и стационарное лечение. Его благотворительная деятельность могла бы сравниться по своим объёмам с деятельностью целой организации. Им открыта бесплатная школа по обучению основам теологии для тех, кто хотел бы обрести или расширить свои знания в этой области. Учитывая, что большинство слушателей школы – из малообеспеченных турецких семей, Незаметтин-ходжа позаботился о ежедневных бесплатных обедах для своих подопечных. Причём в вопросах благотворительности для него не существует ни национальных, ни религиозных границ. Его помощь распространяется и на республики СНГ.
В течение 2000-2001 годов визы, хоть и с перебоями, но выдавались. Однако позже перестали выдавать их сначала мужчинам, а затем и женщинам. Ситуация осложнилась с введением в Турции в 2002 г. нового Положения, согласно которому человек, выезжающий из этого государства с просроченной визой, не только платит штраф за нарушение визового режима, но и лишается права приезда в эту страну на срок, миновавший со дня истечения визы, помноженный на три.
Никаких послаблений в этом вопросе для чеченских переселенцев предусмотрено не было. В 2003 г. визы разрешено было выдавать, но за плату, которая оказалась не по карману большинству. Правда, в 2005 г., по ходатайству Кавказского чеченского дернека, виды на временное проживание сроком от трёх до 6 месяцев чеченским переселенцам в Турции выдали без оплаты. Но вопрос материального обеспечения на правительственном уровне разрешён не был.
Удивил выступивший 1 октября 2002 г. по телеканалу «М» представитель Верховного Комиссариата ООН по делам беженцев в Турции Чорабатыр Метин, заявивший, что они приняли 5 тысяч чеченских беженцев, которые вот уже несколько лет находятся под их опекой, в то время как на самом деле в Турции число вынужденных переселенцев из Чеченской Республики никогда не превышало полутора тысяч. И никто из них статуса беженца не получал…
Летом 2003 г. тот же Чорабатыр Метин, выступая уже по каналу NTV, повторил это своё заявление. Заинтересовавшись этой информацией, я позвонила по двум номерам, объявленным, как телефоны этой организации. Но ни один из них не отвечал ни в тот, ни в последующие дни. А группе чеченских женщин, обратившейся за помощью в представительство ООН в Турции в 2005 г., было отказано весьма неожиданным образом: «ООН не оказывает помощи гражданам Чеченской республики»…
Внёс свою лепту в дело заглушения информации, касающейся Чеченской Республики и чеченцев, один из создателей чеченского дернека юрист Муктедир Ильхан, распространивший заявление о своём исключительном праве контролировать чеченскую тему, освещаемую в СМИ. Вопрос же, на каком основании общественный клуб и один из его создателей, не имеющий, кстати, к чеченцам никакого отношения, не владеющий чеченским языком и сам получающий информацию посредством переводчиков, объявил о своих полномочиях, которыми его никто не наделял, остаётся открытым.
Правда, знавшие предприимчивого адвоката посмеивались, поясняя, что матушка его превращалась поочерёдно то в боснийку, то в чеченку, в зависимости от того, в каком из регионов обстановка приобретала более драматический характер, позволяя, на волне общественного возмущения, собрать максимум средств, якобы в пользу того или другого народа, подвергавшегося геноциду.
Не срабатывает в данном случае и пословица «кто платит, тот и заказывает музыку». Отвечая на вопрос турецких журналистов, «Кто обеспечивает содержание чеченских беженцев?» на пресс-конференции 31.10.2002 г., состоявшейся в «Кавказ-вакыф»е, или вакфы, тот же Муктедир Ильхан отвечал, что они предоставлены самим себе, т.к. турецкое правительство наложило вето на сбор дернеками денежных средств (вероятно, именно по причине имевших место злоупотреблений) . И что если раньше они могли оказывать им хоть какую-то помощь, то теперь они лишены этой возможности вообще.
Турция – это 70-миллионное государство-полуостров, омываемое тремя морями — Чёрным, Средиземным и Эгейским. Четвёртое, Мраморное, море находится внутри страны и соединяется с Чёрным Босфорским проливом, разделяющим Стамбул на Азию и Европу. Здесь буквально на каждом шагу можно встретить следы древности, связанные с прошлым народов, проживавших на этой земле.
В Стамбуле, как и по всей Турции, находится множество шедевров архитектуры. Один из них – мечеть Сулеймание – творение гениального турецкого архитектора Синана, построившего её по заказу султана Сулеймана в 1550-х годах. Искусство великого мастера отразилось не только во внешнем великолепии грандиозного строения и его мощной аккустике, но и в таких мельчайших деталях, как предупреждение образования паутины изнутри. Средством же оказались размещённые под недоступными куполами мечети страусиные яйца, которых избегают пауки.
Множество войн не раз меняли географию этой страны. Начиная с 1676 г., Турция 11 раз находилась в состоянии войны и с Россией. Эта земля интересна личностями, оставившими след в мировой истории. В бассейне Памуккале купалась Клеопатра. Согласно преданиям, целебные источники здешних мест способствуют омоложению. В городе Эфес находится гробница Девы Марии – Мерьем. А город Конья является родиной основателя известного во всём мире мистического ордена дервишей мевлеви (крутящихся дервишей), Мевляны, где и покоится его прах. В Стамбуле, неподалёку от места, где мы снимали квартиру, находится древний заброшенный особняк, окружённый большим заросшим садом, к воротам которого приколочена табличка, надпись на которой гласит, что дом этот принадлежал Дмитрию Кантемиру (Дмитрий Кантемир — молдавский господарь и энциклопедист, сподвижник Петра I, владевший 11 языками. При нём Молдавия вошла в состав России), отцу российского поэта Антиоха, автору строк:
«Кто я таков не скажу,
А вот мне примета:
Не русак, дик именем,
Млады мои лета…»
Здесь же, в Турции, на острове Хейбели-ада, жила в те годы восьмидесятилетняя Тамара Александровна, потомок Врангеля, которая всё ещё боялась проходить мимо Российского Консульства.
В турецкой армии в разное время служило несколько генералов чеченского происхождения. А инженера-чеченца по фамилии Чечен здесь знают, как человека, положившего начало электрификации Турецкой республики.
Глубокий след в истории турецкого государства оставил и генерал-чеченец Махмут Шефкет паша. Он пользовался уважением и признанием в народной среде. Играл важную роль в политической жизни страны. Талантливый военачальник, он был также справедливым и принципиальным человеком.
Махмут Шефкет паша родился в 1856 году в Багдаде, в семье казначея Басры господина Сулеймана. Был всесторонне образованным человеком. По долгу службы подолгу находился за рубежом, владел четырьмя иностранными языками и даже перевёл один роман на французский. Достиг высочайших чинов на военной службе исключительно благодаря личным заслугам. В 1905 году получил назначение на пост губернатора Косово, находившегося тогда во владении Турции.
В период пребывания на этом посту приложил большие усилия к разрешению македонской проблемы, чем снискал глубокую признательность жителей этого края и уважение в армейской среде. Позже был назначен командующим 3-й Турецкой армией, располагавшейся в Солониках. В результате вспыхнувших в тот период антигосударственных движений вынужден был вернуться в Стамбул, где принял командование армией и объявил в стране военное положение. Сыграл активную роль в свержении с трона Абдул-Хамида II, ослабившего Турцию своей необдуманной политикой. Достиг поста верховного главнокомандующего и великого везиря Османской империи. В народе его называли вторым Фатихом (по-турецки – завоеватель; первым званием «фатих» был удостоен завоеватель Константинополя султан Мехмет II)). Руководствуясь в своей деятельности принципом «Всё во имя государства», заключал договоры с Россией, Англией и другими странами.
Благодаря независимому и неподкупному характеру, он никогда не испытывал недостатка в недоброжелателях. О предстоящем покушении, о котором ходили смутные слухи, его предупредили, но паша не принял предупреждения всерьёз, отмахнувшись беспечно: «Чему быть, тому не миновать». 11 июня 1913 года автомобиль Шефкет-паши, остановившийся, чтобы переждать продвижение похоронной процессии, был обстрелян. В результате этого покушения погибло ещё двое его сопровождавших. Участники заговора были схвачены и казнены по горячим следам.
Махмут Шефкет паша похоронен вблизи памятника Абиде Хюрриет, что находится в центре Стамбула, в районе Таксим. Автомобиль же, в котором находились во время покушения Махмут Шефкет паша и его соратники, а также их мундиры и боевое оружие, хранятся в стамбульском Военном музее Харбие.
Постижение любой страны происходит через впечатления о людях, представляющих тот или иной народ. Неизгладимый след оставила в моей душе благородная госпожа Мюнире Ярар. Представительница старинного рода турецкой аристократии, она была потомком маршалов Османской империи Мустафы Сыдкы паши и Исмаила Хаккы паши Фосфор. Отец её, Салих Сыдкы Фосфор, был высокопоставленным должностным лицом в Турецкой Республике. Сама Мюнире ханым долгое время занимала должность заместителя директора Американского женского колледжа, в котором училась в своё время. Работала в Американском Информационно-Культурном Центре. Но собственная обеспеченность не сделала её равнодушной к чужой боли.
Она занималась щедрой благотворительностью, сама же вела поистине аскетический, дервишеский образ жизни. Её квартира в престижном районе Еникапы была на удивление скромна: несколько стареньких диванов, большой стол и стулья вокруг него; устаревшей модели компьютер; потрёпанный, сшитый из лоскутков, молельный коврик; и обилие заставленных книжных полок.
Сущностью её благородной натуры была постоянная забота о других. Она выдала замуж не одну турецкую девушку-сироту, обеспечив всем необходимым для молодой семьи. Оплачивала лечение малоимущих в престижных частных больницах. Поддерживала материально пожилых вдов. Помогала детям из малообеспеченных семей. Сама же была необыкновенно неприхотлива. Ела необыкновенно мало. Очень бережно относилась к пище и с детства приучила детей не оставлять на тарелке ни крошки, поскольку выбрасывать еду, когда в мире столько голодных, – великий грех.
Обновки Мюнире ханым позволяла себе лишь тогда, когда одежда приходила в негодность, считая, что потратившись на себя, она отнимает у тех, кто действительно нуждается.
Люди благочестивые безукоризненным поведением стремятся заслужить царствие небесное. Но Мюнире ханым этого было мало. Так велика была её любовь к людям, что когда ей говорили, что она уже много раз заслужила для себя место в раю, она отвечала, что её мечта – при жизни стать чистой, как свет, поскольку свет неуязвим для адского пламени, и отправиться в ад, спасать души грешников.
Я была знакома с Мюнире ханым уже более года, когда моя приятельница Хандан Оздуйгу принесла мне журнал, в котором был опубликован её очерк, касавшийся родословной Мюнире Ярар. До этого я не знала ничего о её именитых предках, хотя её аристократизм угадывался во всём: и в гордой негнущейся осанке eё высокой и стройной фигуры (это на восьмом десятке жизни!); и в той скромности, с какой она общалась с людьми, — о ней говорили «проста, как земля». И в том, как она помогала людям, всячески избегая ситуаций, в которых человек мог бы почувствовать себя униженным, и наотрез отвергая выражения благодарности, всякий раз повторяя, что всё в руках Божьих, а каждый из нас – лишь инструмент в его руках.
Несмотря на жёсткий график, в котором она жила, и насыщенную общественную жизнь (она была одним из руководителей женского Дернека, постоянно организовывала семинары и принимала участие в конференциях у себя в стране и за рубежом), всегда находила время для тех, кто нуждался в её духовной поддержке, — отчаявшихся, потерявших надежду, стержень, смысл жизни. И если кто-то попадал в поле её зрения, то она уже не переставала интересоваться его судьбой, становясь для него Учителем, Наставником, Другом.
О самоотверженной деятельности матери-Терезы знают все. О Мюнире ханым знали лишь самые близкие. Она, как истинно верующий человек, придерживалась правила, согласно которому помощь не должна быть прилюдной, чтобы не задеть ненароком чувства собственного достоинства нуждающегося.
Мюнире ханым скончалась на 78-м году жизни. «Вот теперь мы осиротели по-настоящему», — сказала сквозь слёзы на её похоронах директор одного из детских домов Стамбула, который длительное время финансировала Мюнире Ярар.
Несмотря на сразившую её тяжёлую болезнь, Мюнире ханым держалась стойко. До последнего старалась вести привычный образ жизни и совершала пятикратный намаз. Вплоть до последнего вздоха, уже не способная двигаться, спрашивала, не настало ли время очередного намаза. «Деревья умирают стоя», — говорила она.
Волна античеченских настроений, захлестнувшая чуть ли не всю планету, не обошла и Турцию. Любую выходку любого маньяка, выходящую за рамки закона, турецкие СМИ немедленно приписывали чеченцам. Вместо распространения достоверной информации они создавали её сами, исходя из собственных интересов.
Данный случай имел место в Турции в 1995 г. Некий 18-летний юноша, которому родители отказали в деньгах для полёта к возлюбленной, захватил самолёт, решив таким образом добраться до Германии.
А турецкие СМИ сообщали, что теракт совершён в знак протеста против действий российской армии в «Чеченистане». Позже стали известны истинные мотивы захвата самолёта. Но «утка», запущенная средствами массовой информации, дала свои всходы, вылившись в запрет антивоенного митинга, организованного кавказской диаспорой Турции. Митинг, в конце концов, всё же состоялся, но позже назначенного времени и потребовал от организаторов гораздо больших усилий, чем было необходимо на первом этапе.
Очень часто и стычки турецких криминальных группировок оформляются в политические, а члены их превращаются в «радетелей чеченского народа», как это произощло в стамбульском «Swiss» отеле в 2002 г.
А спустя год вооружённый автоматическим оружием молодой человек, вступивший в конфликт со служащими, бьёт стёкла в отеле «Мармара». СМИ же немедленно распространяют информацию о чеченском терроре, повторяя её ежечасно по всем телеканалам. Особенно усердствовал АTV, который продолжал кормить зрителей дезинформацией даже спустя неделю после того, как руководитель Министерства Безопасности Турции, выступив по информационному каналу NTV, сделал официальное заявление о том, что человек, разбивший стёкла в отеле «Мармара», не имеет к чеченцам никакого отношения. Причём запись заявления этого ответственного лица повторялась в эфире много раз, а также публиковалась во всех газетах Турции.
Делается ли это в погоне за сенсацией или для поддержания имиджа «плохих чеченцев»? Обращает на себя внимание удивительная системность совпадений подобных выпадов в СМИ то с обсуждением проекта нефтепровода, то с кануном заключения договора на поставку Россией газа в Турцию, то со снижением цен на этот горючий продукт и т.д. Но клевета и диаболизация чеченского народа вызывала во многих прямо противоположный эффект. В Турции каждый, у кого мы спрашивали, к примеру, нужный адрес, откладывал свою работу и сопровождал до конечного пункта, когда узнавал, что мы из «Чеченистана».
Неожиданная отставка Б.Ельцина с поста президента и передача полномочий по исполнению обязанностей главы государства В.Путину накануне 2000 года отодвинули на задний план все другие темы дня. Даже войну в Чечении. Что же лежало в основе такого решения? Чем вызвано было предпочтение в пользу Путина?
Эти вопросы не раз становились предметом обсуждения аналитиков и в России, и за рубежом. И мнения по этому поводу высказывались тоже разные, начиная с того, что Ельцин уступил бразды правления Путину на условиях, что тот снимет с повестки дня вопрос, касавшийся расследования нашумевшей истории о денежных махинациях, связанных с нью-йоркским банком, через который Ельцин и его семья перекачивали крупные суммы денег.
Документ за подписью Ельцина, занимавший половину газетной страницы и сопровождавшийся вопросом «кому принадлежит эта подпись?», не нуждался в комментариях, доказывая лишний раз, что обвинения Б.Ельцина в злоупотреблениях властью не являлись надуманными.
Эта тема занимала не только российское общество. Всё новые и новые материалы на этот счёт публиковались и в других странах мира. Высказывалось мнение, что повторное вступление российской армии в Чеченскую Республику вызвано стремлением затушевать неприятную для Ельцина тему нетрудовых доходов, переакцентировав внимание общественности на другие, более горячие проблемы.
Рассматривался и вопрос о причинах предпочтения Путина другим претендентам, Примакову или Степашину, кандидатуры которых, как поговаривают, были отвергнуты в связи с их отказом продолжить войну в Чечении, на которой настаивал Ельцин.
Кандидатура Путина активно обсуждалась россиянами в транспорте, в общественных местах, на улицах, в очередях. «Он там, в Чечне, детей убивает, а ты тут агитацией занимаешься. Он тебе, наверное, на выпивку дал, торчишь с утра!» — кричала на троллейбусной остановке немолодая женщина, направив свой гнев на пожилого мужчину, который, видно, высказался в пользу Владимира Владимировича (начала дискуссии я не застала). Мужчина был «за», а женщина – «против» Путина.
Другой спор на ту же тему я застала на автобусной остановке у метро «Сходненская». Его оригинальность заключалась в том, что происходил он между двумя мужчинами, находившимися в крайней степени опьянения, и закончился потасовкой.
Однако те, кому мало импонировал кандидат с его клозетными лозунгами, остались в меньшинстве, и война в Чечении продолжала набирать обороты.
Январь 2000 г. Как и было условлено, я явилась в редакцию «Новой газеты» к 17 часам, чтобы встретиться с А.Политковской, с которой разминулась в Назрани. Через стеклянную стену кабинета мне было видно, как она разговаривает с мужчиной, сидящим перед открытым компьютером «Note-book» в углу комнаты. «Наверное, сотрудник, — предположила я про себя. — Вместе готовят материал в номер». Вышедшая в салон Анна попросила меня подождать.
Время шло, к ней приходили и другие посетители и тоже принимались ждать. Часов в восемнадцать она снова попросила подождать ещё, если эта встреча для меня важна. Я решила дождаться. Часы на стене показывали семь вечера. Наконец, мужчина, занимавший её всё это время, начал собираться. Сложил компьютер и потянулся за верхней одеждой. Я отметила, что держится он слишком официально, не как коллега. И потом компьютер, который он сложил и взял с собой, тоже указывал на то, что это человек со стороны. «Это был следователь, — сказала Анна. – Он допрашивал меня по поводу статьи».
Материалы А.Политковской отличаются непредвзятостью. Она имеет репутацию честного журналиста. Это и является причиной того, что именно к ней часто обращаются за помощью сами пострадавшие или их родственники. А поскольку массовое нарушение прав человека происходит в последнее время в Чечении, то и число обращающихся к ней граждан Чечении растёт в прямой пропорциональности усугублению сложившейся ситуации.
Принимая участие в передаче «Тема» в 2000 г., как журналист, освещающий военные события в этом регионе, она с болью говорила о том, что население Чечении находится в состоянии одичания.
«…Кто ответит за бомбардировку Шалей, когда на центральную площадь были собраны люди, якобы, для получения пенсий, и удар ракеты «земля-воздух» пришёлся именно туда, на площадь, где собралась огромная масса людей? Кто ответит за судьбу пятилетней Лианы Шамсутдиновой, находящейся в галашкинской райбольнице, родители которой поверили словам федерального командования о том, что можно возвращаться в Урус-Мартановское село Мартан-Чу, где, якобы, обеспечена зона безопасности?
Они вернулись в своё село 29 декабря. А 3-го января от всей семьи в живых остался только один, получивший тяжёлые ранения, ребёнок. В таком же положении оказались и тысячи других беженцев. Слава Богу, многие уже не верят. Потому что когда они возвращаются, начинаются новые обстрелы и бомбёжки.
Это не война генералов, — и это я абсолютно точно знаю, — это война майоров и полковников, когда каждый из них ведёт свою политику. И так же, как и среди нас, есть каратели в душе, очень жестокие люди. И добрые. Очень добрые. Точно так же среди офицеров на войне я встречала карателей, очень жестоких. И добрых. Очень добрых. И от этого зависит жизнь сотен мирных жителей. От этого, а не от того, что сделал или подумал Квашнин, Манилов, Ястржембский…»
Выступавший в той же программе депутат Государственной Думы России генерал А.Аслаханов говорил о парадоксальной ситуации, создавшейся в Российской Федерации, когда после взрывов в Москве представители высших органов власти выносят постановление: считать, что теракты совершены чеченцами. Хотя следственные органы ни по одному случаю ни одного чеченца, как ни старались, не нашли.
«Что касается работорговцев, 95% похищенных были чеченцами. Мы от них страдали больше, чем русские. Почему этих бандитов ставят в один ряд с Масхадовым? Чеченцы поставлены в немыслимые условия. Их не пускают на территорию Дагестана, Кабардино-Балкарии даже с московской пропиской. Ни один регион не принимает к себе беженцев из Чечни. Чеченцам запрещено даже эмигрировать…»
А вот наблюдение, вынесенное представителем Московской Хельсинкской группы Валерием Никольским после взрыва на Пушкинской площади в Москве, которое точь-в-точь перекликается с высказываниями генерала А.Аслаханова по поводу голословных обвинений чеченцев.
«После взрыва мы опросили довольно много сотрудников милиции и ФСБ, которые стояли вокруг, и нам говорили только о том, что это «сделали чеченцы». У каждого милиционера уже был готов ответ. Почему это произошло, почему люди находят готовый ответ? Потому что ответ, по их мнению, должен соответствовать желанию верхов. Если бы это было чем-то запрещённым, то, может быть, представители правоохранительных органов так бы и не думали, не могли бы высказывать обвинения в адрес тех же самых чеченцев. Потому мэр Москвы Лужков подтвердил такое же стремление соответствовать пожеланиям властей…
Всеобщая виновность российских мусульман — страшное явление, которое порождено, может быть, не столько сменой президента, сколько нашим безразличием к правам человека. Общество в целом демонстрирует незаинтересованность в получении подлинной информации. Возможность говорить о каких-то людях, как о заведомых преступниках, – при этом не нужно никаких доказательств, важно только то, что они уже определены таким образом – вот эта возможность так влияет на общество, что оно начинает само по себе делиться на ненавидящие друг друга слои, и само по себе уже не нуждается ни в каком гэбистском кнуте, и начинает выстраиваться так, чтобы управляться в соответствии с желанием властей».
Я уезжала из Москвы, где бывала много раз до войны. Теперь этот город был напряжённым и чужим. За месяц, проведённый здесь, я успела встретиться со многими друзьями и приятелями, среди которых есть и выходцы из Грозного, перебравшиеся в столицу много лет назад. У них здесь работа, налаженный быт. Зоя переехала сюда после поступления в московский вуз. Здесь прошла большая часть её жизни. Все эти годы мы встречались и в Грозном, и в Москве.
Говорят, большие города делают людей нечувствительными к чужой боли. Наверное, это несправедливо, как и любое обобщение. Зоя – надёжный друг и кристально честный человек, на которого всегда можно положиться. Она по-прежнему принимает участие в решении чужих проблем, отодвигая порой на задний план свою личную жизнь, хотя и без того загружена до предела: ответственная работа в мэрии, самый сложный этап в учёбе сына-старшеклассника…
От этой войны достанется и Зое. Спустя 3 года она потеряет старшего брата. Отец троих детей, это был исключительно порядочный и скромный человек. О таких говорят: «И мухи не обидит». Он был убит, с целью завладения автобусом, двумя российскими контрактниками, когда привёз их в очередной раз в Ставрополь после окончания вахтенной службы.
A спустя совсем немного лет, возможно, не выдержав груза навалившегося на неё горя (потеряв в течение нескольких лет одного за другим 4-x членов семьи – ещё не старую мать и троих младших братьев), заболела и умерла в возрасте чуть больше пятидесяти лет и сама моя дорогая подруга Зоя…
Люда поселилась в Москве чуть раньше Зои. Обе закончили один и тот же вуз. Люда тоже сделала определённую карьеру, доросла до должности заместителя начальника управления. Но относится к своему положению довольно скептично.
«Да кто мы здесь? — говорит она. – Рядовые служащие и не более. Это в Грозном бы мы из себя что-то представляли. Здесь – другие параметры». Она живёт в собственной трёхкомнатной квартире, в нескольких минутах ходьбы от Кремля, с 19-летним сыном-студентом, с которым у неё в последнее время складываются сложные взаимоотношения.
Он, видимо, пытаясь доказать матери, что совершенно не ценит свою обеспеченную жизнь, которую имеет благодаря ей, заявил, что уйдёт в армию и пойдёт воевать в Чечню. Люда, расказывая о его многочисленных выходках, но акцентируя внимание на том или другом случае, упускала главное. На мой взгляд, самым безнравственным в его поведении было именно намерение идти воевать на родину своей матери, чтобы убивать её земляков.
Мы засиделись допоздна. Вспоминали общих знакомых, среди которых были и погибшие, и пропавшие без вести. Когда мы с Зоей собрались уходить, Люда предложила: «Оставайся у меня. Места всем хватит». Но я, как и прежде, предпочла остаться у Зои, хотя и была благодарна Люде за это предложение.
После не очень приятных впечатлений, оставшихся после Москвы, пытаюсь прийти в себя. Устала от повсеместного террора, направленного против граждан Чеченской Республики, — в милиции, в Миграционной Службе, в МИД, на станциях метро и московских улицах, на таможне, когда служащая аэропорта Шереметьево спрашивает гражданина России зачем он прилетел в Россию же, вычитав в его паспорте, в графе «место рождения», Чечено-Ингушская Республика; когда каждый день сталкиваешься со случаями дискриминации по национальному признаку, распространяющейся на всех лиц «кавказской национальности», на бытовом уровне.
«А чему тут удивляться», — сказала моя старшая сестра. И привела мне историю русской женщины из Грозного, с которой познакомилась в одной из торговых палаток месяц назад.
Пожилая женщина и представить себе не могла, какой приём ожидает её в Москве со стороны мужа единственной дочери, когда бежала из-под бомб осенью 1999 г. Не поверила своим ушам, когда буквально через два дня после своего приезда услышала, как её зять, сотрудник МУРа, заявил, что устал от этого «чеченского духа». Женщина решила, что речь идёт о каких-то чеченцах, с которыми ему приходится общаться по долгу службы.
Но она ошибалась. Зять имел в виду её самою. Дальше – больше. Через неделю он предложил ей «выметаться» из его квартиры без всяких отговорок. Женщина растерялась, не зная, что же ей теперь делать. Идти-то ей было некуда. Оскорбления и обвинения в «чеченстве» продолжались каждый день. Взвесив все «за» и «против», она решила отстаивать свои права до конца. И во время очередной «сцены» пригрозила зятю расправой.
— Ну, погоди, — сказала она, — ещё одно оскорбление, и я тебе покажу, где раки зимуют.
— И что ты сделаешь? – поинтересовался, не скрывая иронии, зять.
— А пожалуюсь на тебя своим чеченцам, — отвечала та. — Они тебя научат, как старших уважать.
— Поверишь, после этого разговора ни разу рта не раскрыл. Даже встречи со мной избегает, — рассказывала сестре её новая знакомая.
Она устроилась на работу в одной из торговых палаток. Зарабатывает себе на жизнь и дочери помогает. И ждёт, когда закончится война, чтобы вернуться в Грозный.
С Зофьей Гродзинска Клеметти (Зосей) я познакомилась в Грозном задолго до первой войны. Она живёт в Финляндии. Преподаёт в университете в Хельсинки и печатается в научном журнале, в связи с чем и посещает регулярно Чеченскую Республику, хотя это и требует от неё немалых усилий: въезд в республику запрещён даже для росийских журналистов, не говоря уже об иностранных. На сей раз мы оказались с ней в одном вагоне поезда, направлявшегося в Ингушетию.
«Изменилось ли в Москве отношение к чеченцам?» — спрашивает Зося, задевая тем самым моё самое больное место. Несмотря на отдельные выпады против кавказцев, я всё же не могу сказать, что это носит массовый характер. Хотя народ упорно и умело подталкивается к этому, судя по потоку античеченской пропаганды в эфире и прессе.
Создаётся впечатление, что всем учреждениям и службам, в которые приходится обращаться чеченцам, спущена инструкция чинить им препятствия. Другого объяснения массовым отказам я не нахожу. Но и сочувствующих немало. Как и тех, кто хотел бы решить чеченский вопрос раз и навсегда, подобно соседу по дачному участку автора статьи «Вырождение зла» («Новая газета»), вышедшей в свет спустя более полугода после той поездки.
« — Правильно ваша газета пишет! Безобразие в стране творится! Чёрт знает что! Вот, например, в Чечне: год уже воюем, а справиться не можем. Ведь пустое же дело! Сколько там народу? Да не больше полумиллиона. Мужиков, значит, тысяч двести. Ясно же, что всех надо убить, и дело с концом. Ну детей можно на перевоспитание отправить. А мы за целый год полумиллиона человек истребить не можем. До чего страну довели!
Я несколько растерялся от такой «солидарности». И даже непонятно, как реагировать. Нельзя же сразу симпатичного соседа фашистом назвать.
А он продолжает:
— Ну, конечно, мобилизацию надо объявить, для такого дела под ружьё около миллиона солдат нужно. А кто откажется служить – в тюрьму. Пусть посидят.
Этот разговор происходил часа за четыре до взрыва на Пушкинской. А как только рвануло, как только пошли сообщения о жертвах, на редакции обрушился шквал телефонных звонков. Общая мысль та же – всех убить. Истребить чеченский народ. Окончательно решить проблему…».
Почему такое стало возможным? Да потому, что эта враждебность не только не порицается, а наоборот, поощряется властью, которая прилагает усилия по созданию в обществе подобных настроений. А для того, чтобы по-настоящему прочувствовать плоды этой политики на себе, нужно быть чеченцем».
Продолжение следует …….
Chechenews.com
01.06.20.