Некто Ткачев Г.А., подвизавшийся на должности библиотекаря в «Терском Обществе любителей казачьей старины», составил пояснительную записку по думскому запросу о ситуации с преступностью в Терской области и зачитал ее 8 января 1911 года на заседании Общества.
Позже эта записка была издана под названием «Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области»//Труды Терского Общества любителей казачье старины, вып. 1, Владикавказ, 1911 г.
Работа Ткачева призвана была доказать, что вся преступность в Терской области почти целиком инициируется чеченцами и ингушами, в то время как другие народы области живут мирно и законопослушно. В доказательство того, что преступность в самой натуре чеченцев Ткачев приводит обезоруживающую выдержку из поэтического наследия А.С. Пушкина:
«Бегите, русские девицы,
Спешите, красные, домой,
Чеченец ходит за рекой».
Не удовольствовавшись этой уликой, Ткачев обращается к творчеству другого великого русского поэта М.Ю. Лермонтова:
«Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал».
Усилив мощь этих цитат высказыванием генерала Ермолова о «хищнической натуре» чеченцев, Ткачев делится с Государственной Думой своим видением проблемы преступности в краю:
«Во всякой народности есть в известных процентах т.н. «преступный элемент», подлежащий ведению юстиции и полиции. Есть он, конечно, среди всех народностей Терской области, не исключая казаков и русских.
Но в то время, как осетины, кабардинцы, ногаи, кумыки и пр. более мелкий горный народ мирно живут, не выделяясь из общей массы, о подвигах чеченцев и ингушей говорит весь местный край и о них уже вторично поднимается вопрос в Государственной Думе…».
Как мы видим, все народы Терской области, кроме чеченцев и ингушей, заняты мирным созидательным трудом. И именно эти мирные, беззащитные народы стали объектом тотального криминального террора, устроенного чеченцами и ингушами. Послушаем, что говорит по этому поводу казачий библиотекарь:
«В то время как ингуши разбойничают и нападают по верхнему Тереку и Сунже на кабардинцев, осетин и верхне-сунженские станицы, – чеченцы обслуживают весь остальной район по Тереку и Сунже, низовое казачество, а также племена кумыков и караногайцев» (Ук. соч., стр. 6-7).
Обращает на себя внимание тот странный факт, что Ткачев ни приводит никаких статистических выкладок в обоснование своих умозаключений. Стихи Пушкина и Лермонтова, конечно, впечатляют, но ему бы, как говорится, врезать цифирью, чтобы окончательно убедить Государственную Думу в неисправимой хищнической натуре чеченцев. Однако библиотекарь апеллирует не к статистическим данным, а к неназванным источникам, постоянно повторяя словосочетания «всем известно» и «все говорят». То есть, использует в качестве доказательства аналог современного «бабушка на лавочке сказала».
Между тем, статистика по преступности в Терской области за тот самый 1911 год, когда Ткачев в библиотечной тиши сочинял свою пояснительную записку в Госдуму, существует. Ее приводит начальник участка Веденского округа Терской области С.К. Бердяев, занимавший этот пост именно в рассматриваемое нами время. Приведем цитату:
«Теперь скажем о преступности и преступлениях. Казалось бы, что в силу заброшенности чеченцев, в силу земельной стеснительности, в силу тяжелых географических условий, создавших для чеченцев невыносимые способы добывания пропитания, и пропитания скудного (кукурузный чурек и сыворотка – повседневная его пища), из чеченца должен бы выработаться завзятый преступник разных формаций и преступность должна была быть массовой и дойти до степени высшего напряжения, но, однако, этого не было.
Я очень интересовался и этой стороной… По статистике 1911 г. в Ставропольской губернской тюрьме разновременно уголовных арестантов было 2336 человек, из коих 2011 чисто русских людей, а остальные 325 разных национальностей. В том же году Терская областная тюрьма содержала 2840 арестантов, из коих чеченцев всего лишь 50 человек» («Чечня и разбойник Зелимхан». Париж, 1932 г., стр. 22-23).
Переведем дух. Итак, в 1911 году, когда библиотекарь Ткачев доносит в Государственную Думу, что в Терской области преступность создают исключительно ингуши с чеченцами (он первых и вторых называет обобщенно чеченцами) и доказывает генетическую предрасположенность последних к криминальной деятельности поэзией Пушкина и Лермонтова, начальник участка Веденского округа приводит конкретные статистические данные.
Он пишет, что в 1911 году из всех заключенных Терской областной тюрьмы (русских, казаков, кабардинцев, осетин, ногайцев, кумыков и т.д.) числом 2840 человек, чеченцы составляют всего 50 человек. То есть 1,7%. Вот так общедоступная статистика выявляет чудовищную ложь казачьего библиотекаря, пытающегося представить «нацией преступников» народ, представители которого составляют меньше двух процентов от общего числа осужденных, представляющих «мирно живущие» народы многонациональной области.
Но и это не все. Преступления, как известно, бывают разными. Бывают преступления, которые вызывают понимание и даже сочувствие к человеку преступившему закон. А бывают преступления омерзительные – такие, что представителям закона едва удается спасти преступника от расправы со стороны разъяренной толпы. А теперь давайте посмотрим, какие преступления были свойственны чеченцам. Цитирую С.К. Бердяева:
«Характер преступлений чеченцев далеко разнится от преступлений российских и американских преступников. Здесь нет карманщиков, взломщиков, подкопщиков, «вагонных специалистов», «паспортистов», фальшивомонетчиков, «вексельщиков», «банковских воронов» и проч., и проч.
Чеченская преступность почти однообразная, исходящая из чисто национальных мировоззрений, национального, я бы сказал, быта. Именно – на почве кровавой мести, на почве похищения девицы с целью брака, ревности, защиты женской чести, личного оскорбления словом или действием (последнее очень мало). Преступления же, выходящие за пределы быта, были, но не имели систематического характера. Самовольная порубка казенного леса, скотокрадство и конокрадство» (Ук. соч., стр. 23).
Итак, мы видим, что среди заключенных 50 чеченцев абсолютное большинство арестовано из-за того, что вменяемые люди хотя бы с зачатками аристократического сознания назвали бы защитой чести и достоинства. И лишь малая часть из этих 50 чеченцев сидит в тюрьме из-за преступлений корыстного характера, к каковым, конечно, не может относиться заготовка дров в родных лесах, в одночасье объявленных колониальной администрацией «казенным».
Разумеется, не все чеченские преступники сидели в тюрьме. Были и те, кто оставался на воле и скрывался от властей. Таких называли абреками. И вот что С.К. Бердяев говорит об этой категории чеченских преступников:
«Чеченские абреки были все одной категории. Убийцы на почве защиты оскорбленного самолюбия, защиты женской чести и в большинстве случаев в состоянии аффекта. Следственными материалами установлено, что чеченские абреки не только по натуре, но и наследственно преступниками не были; не было уклона в сторону преступности и по религиозно-гражданскому воспитанию, и первые шаги злодеяния исходили отнюдь не из корыстных целей, а, повторяю, на почве защиты своего человеческого права» (Ук. соч., стр. 23-24).
Не знаю, как читатель отнесется к этим словам, но все же скажу: почти все преступления, совершаемые чеченцами в описываемое время, мотивировались защитой чести – своей и своей семьи. И это свидетельствует не о «хищничестве», не о «природной предрасположенности» чеченцев к преступлениям, а о душевном аристократизме нашего народа, его обостренном отношении к вопросам чести и справедливости.
Хасан Бакаев
Chechenews.com
17.05.18.