«Кого убили у вас в семье?» — спросил меня мужчина в берете, вставая в длинную очередь. На вид спросившему было немного за 60. Мы оба пришли участвовать в ежегодном мероприятии, в ходе которого у Соловецкого камня, стоящего в Москве на Лубянской площади — рядом с бывшей штаб-квартирой КГБ — зачитываются имена жертв политических репрессий. Этот камень был привезен с Соловецких островов, которые лежат в холодных морях у северного побережья России. Именно на них в 1919 году открылся первый лагерь ГУЛАГа. Как ни странно, на 500-рублевой банкноте красуется изображение расположенного на этих островах монастыря.
Я не была готова к этому вопросу — почему-то мне казалось, что репрессии должны заботить всех членов общества, а не только семьи жертв. Однако в очереди многие держали в руках фотографии близких. У мужчины, стоявшего рядом со мной, была небольшая самодельная брошюра с фотокопиями приговоров и именами людей, которые давали показания и подписывали бумаги, приведшие к тому, что его отца расстреляли, а старшую сестру отправили в Мордовию — одно из тех мест, где располагались лагеря (и где до прошлой недели содержалась лидер Pussy Riot Надежда Толоконникова).
«В прошлом году я ждал три часа, — заявил 62-летний Аркадий Грымов. — Дело в том, что многие хотят не просто перечислить имена, которые им выдали (сотрудники «Мемориала», историко-просветительного общества, анализирующего и собирающего информацию о репрессиях в Советском Союзе и о системе ГУЛАГа), но и прочитать стихи, произнести речь или назвать имена жертв, которых они знали лично».
На самом деле, оказалось, что примерно каждый третий из тех, кто выходил к микрофону, называл имена своих родных. После каждого имени звучали возраст, профессия и дата казни. Профессии были на удивление заурядными: рабочие, продавцы, дворники, сторожа, билетеры, ветеринары, священники, секретари, мелкие чиновники. Попадались и младшие сотрудники НКВД (советской тайной полиции 1930-х-1940-х годов). Ни известных имен, ни важных постов.
«Может быть, вы все-таки кого-нибудь знаете?» — продолжал настаивать мой сосед. Я поняла, что не могу вспомнить никого, о ком я могла бы с уверенностью сказать, что он был репрессирован, и это многое говорит об атмосфере скрытности и молчания, в которой проходило мое советское детство.
Ненужная история
Если вы никогда не слышали, что 30 октября в России отмечается день памяти жертв политических репрессий, то вы не одиноки. Фактически об этом знают лишь немногие из россиян, и это не удивительно: эта дата не только не упоминается в числе главных новостей на государственном телевидении, но и не считается важной темой для обсуждения на либеральных интернет-сайтах.
Читайте также: Москва во время Большого террора
При этом только в московских архивах хранятся записи о 30 тысячах людей, расстрелянных в 1937-1938 годах. Советский лидер Никита Хрущев в своей знаменитой речи, осуждающей Сталина, которую он произнес в марте 1956 года, признал факт репрессий в СССР, положив начало процессу реабилитации и освобождения жертв. В 1990-х годах, после распада Советского Союза, об этой теме много писали и говорили. Тогда речь даже шла о запрете Коммунистической партии, но Конституционный суд отверг эту идею.
Тем не менее, сейчас российские СМИ уделяют этому вопросу мало внимания. Можно смело сказать, что современные россияне предпочитают игнорировать наиболее мрачные периоды своей истории. «Когда мне было 15 лет, моя мать рассказала мне, что моего прадеда репрессировали во время войны за то, что он хотел построить в своей деревне церковь, но я об этом много не думала — мне объяснили, что такое тогда часто происходило», — утверждает 35-летняя Наталия Белова.
На это есть свои причины. Нынешний политический климат благоприятствует только одному взгляду на советское прошлое — как на период всеобщего героизма и самоотверженности. В этом году в день, когда люди приходят к Соловецкому камню, чтобы вспомнить жертв, государственные каналы говорили в основном о том, как Путин вручал в Кремлевском дворце награды выдающимся членам общества, и о праздновании 90-летия комсомола (молодежной организации Коммунистической партии СССР).
Советскую историю переписывают в мягких и теплых тонах, уделяя основное внимание жизни в Советском Союзе с ее нормальными радостями и горестями, энтузиазму и романтизму больших «комсомольских строек» и реальным достижениям «социалистического рая»: быстрой индустриализации экономики, победе во Второй мировой войне, космическому полету Юрия Гагарина.
Если в Германии нацизм был официально осужден, то сталинизм сумел избежать этой участи. Сталина до сих пор многие воспринимают как эффективного, хотя и жесткого правителя, выигравшего войну и построившего страну. Может быть, им не гордятся, но его и не стыдятся.
В свое время даже родственники репрессированных шли служить в НКВД и писали письма «великому товарищу Сталину». Сейчас поколение тех, кому за 60, – сыновья и дочери людей, живших при Сталине, – по-прежнему не считают его злом. Правда о его преступлениях и жуткие откровения об этом периоде российской истории не изменили их душу. «У тех, кто работал на НКВД, не было выбора – они просто были завербованы. Протестовать было бы для них самоубийством, такие уж были времена. Эти люди тоже были жертвами режима», — говорит 66-летняя Людмила Козлова.
Старшие поколения воспринимают Сталина как нечто вроде Петра Великого или Наполеона и отзываются о нем как о не самом гуманном, но волевом и патриотичном человеке, сделавшем для страны немало хорошего.
«Мемориал» проводит экскурсии по связанным с советским террором местам в центре Москвы. Российскому обществу подобные места обычно мало известны, и лишь немногие из них — например, здание КГБ (в котором сейчас размещается его наследница ФСБ) или Соловецкие острова — попадают на туристические карты.
Также по теме: Протестовать против Путина — это безумие
Ни школы, ни ВУЗы не проводят регулярных экскурсий, посвященных истории репрессий. Нет их и в программах знакомства с Москвой. Более того, многие из зданий, которые должны были бы стать мемориальными музеями — в частности, Военная коллегия Верховного суда Советского Союза (где в 1936-1938 годах были расстреляны 31 456 человек), — были приватизированы и превращены в офисы и коммерческую недвижимость.
Современные политические репрессии
В этом году мемориальная акция у Соловецкого камня вызвала немного больший, чем обычно, интерес в том небольшом сегменте российского общества, который обеспокоен судьбой современных политических заключенных — таких, как осужденный олигарх Михаил Ходорковский, его партнер Платон Лебедев, члены панк-рок-группы Pussy Riot и участники прошлогодних майских протестов, арестованные и попавшие в тюрьму после столкновений с полицией.
Сталинский политический стиль, позволяющий жертвовать отдельными людьми во имя великих идей и преследовать тех, кто кажется другим, не только не был отвергнут обществом, но прочно укоренился в российском менталитете и теперь молчаливо одобряется большинством россиян. Это проявляется в принятии новых законов, ограничивающих свободу геев и деятельность НКО, а также в повседневном обращении с мигрантами.
В современной России человеческая жизнь по-прежнему невысоко ценится, как это было и при Сталине. Судебная и тюремная системы здесь мало реформировались со времен ГУЛАГа. Для российских тюрем по-прежнему характерны тяжелые и унизительные условия и практически рабский труд. Толоконникова из Pussy Riot пишет об этом в своем недавнем письме из мордовского лагеря. Ее наблюдения подтверждают и многие другие бывшие заключенные российских тюрем.
Ожидается, что Путин вскоре утвердит новую унифицированную версию учебника российской истории. Пока неизвестно, будет ли этот учебник представлять разные точки зрения на историю или продолжит тенденцию, которая требует делать упор на «величие» России и игнорировать страдания ее народа.
«В России нет ни одной семьи, которую не затронули бы репрессии», — считает сотрудник «Мемориала» Ирина Островская. И действительно — когда я начинала писать эту статью, я думала, что в моей семье они никого не задели, но выяснилось, что мой прадед провел десять лет в тюрьме, вышел тяжело больным и был реабилитирован только в 1991 году, через много лет после смерти.