Миру нужны Нельсоны Манделы. Вместо этого он получает Владимиров Путиных. На прошлой неделе южноафриканский герой сошел в могилу, а российский президент между тем загоняет соседнюю Украину в новый таможенный союз, напоминающий облегченную версию Советского Союза, и укрепляет свой контроль над государственными СМИ, создавая новое кремлевское информагентство под руководством радикального националиста и гомофоба.
Речь не идет о неких разрозненных шагах — эти действия Путина вписываются в модель поведения, которой российская власть придерживается в последние годы. Она направлена на то, чтобы отдалить Россию от социально и культурно либерального Запада. Были приняты законы, официально санкционирующие травлю геев и лесбиянок, участницы панк-группы были арестованы за оскорбление Русской православной церкви, поддерживаемые Западом демократические организации демонизируют, называя «иностранными агентами», было расширено определение государственной измены, иностранное усыновление было ограничено.
Впрочем, происходящее не следует сводить к путинской игре политическими мускулами. Все сложнее и опаснее. Путин стремится провести черту между Россией и Европой, углубляя разногласия на континенте, на котором дважды за прошлый век зарождались мировые войны. Сейчас становится ясно, что Путин не просто пытается дразнить Запад на радость своим избирателям и заодно подавляет в зародыше внутреннюю оппозицию. Он также хочет отменить последние 25 лет истории.
Журналисты и аналитики давно строят догадки о мотивах Владимира Путина. Существуют несколько перекрывающихся друг с другом теорий. Кто-то считает его мальчиком, над которым издевались в дворах послевоенного Ленинграда и который надел форму КГБ, чтобы сквитаться с обидчиками, и с тех пор ее не снимал. Кто-то — циничным, расчетливым мастером реальной политики, считающим, что миром движут заговоры, и ведущим себя соответственно. Кто-то — мятущейся русской душой из Достоевского, возмущенной безбожием, вседозволенностью и упадком морали. Кто-то — советским человеком, продолжающим сражаться в холодной войне. Кто-то — классическим нарциссом, которого полностью характеризует его склонность фотографироваться верхом и с голым торсом.
Вернувшись на президентский пост в 2012 году, Путин все чаще принялся думать, что Запад воспринимает его авансы без должного уважения и что к России относятся как к побежденной стране, а не как к равному партнеру по мировой арене. Эта обида переросла в идеологическую антипатию — не специфически советскую, но глубоко русскую. Его противоречия с Западом перестали быть вопросом политического влияния и экономических выгод. Теперь, на его взгляд, речь идет о глубоком духовном конфликте.
«Путин хочет превратить Россию в мировую столицу традиционных ценностей», — считает Маша Гессе, автор хлесткой биографии Путина, активистка, борющаяся за права геев и лесбиянок, и автор блога Latitudes, ведущегося на сайте нашей газеты
Но какое же отношение этот российский ретро-пуританизм имеет к волнениям на киевских улицах, на которых украинские сторонники партнерства с Европейским Союзом противостоят президенту Виктору Януковичу, по-видимому, собирающемуся вступить в «Евразийский союз» — путинский проект, направленный на соперничество с ЕС? Большее, чем вам может показаться.
Председатель комитета российского парламента по международным делам Алексей Пушков говорит, что, если Украина вступит в Евросоюз, в страну проникнут европейские советники и это приведет к «расширению сферы гей-культуры». Яростно антизападно настроенный телеведущий Дмитрий Киселев, которого Путин назначил главой реорганизованного информагентства, недавно продемонстрировал в эфире отрывки из шведской программы «Какашка и моча», рассказывающей детям о человеческой физиологии. Он назвал это примером западной развращенности, которая будет ждать Украину, если она будет ориентироваться на Европу. Киселев — это тот самый человек, который призывал сжигать и закапывать внутренние органы погибших геев, чтобы их никому не пересадили.
Сотрудник московского отделения Фонда Карнеги за международный мир Дмитрий Тренин убежден, что перед нами не просто заигрывание с избирателями-традиционалистами, а нечто более личное. За последние два года Путин стал идеологически консервативнее. Он стал больше склонен считать Европу упаднической и чуждой православному восточнославянскому миру, к которому принадлежат Россия и Украина.
«Дело в безграничной толерантности и секуляризме, — заметил Тренин. — Путин считает Европу постхристианской. Преобладание наднациональных институтов над национальным суверенитетом, снижение роли церкви, права людей, перевешивающие их обязанности по отношению друг к другу и к государству, — речь идет обо всем этом».
Чтобы оценить масштаб того, что делает Путин, полезно обратиться к прошлому.
В июле 1989 года советский президент Михаил Горбачев произнес в Страсбурге речь, которую многие сочли важным шагом в сторону от холодной войны. Он говорил, что Россия теперь считает себя живущей в одном «общеевропейском доме» со своими западными соперниками. Основанием для отношений должны были отныне стать взаимоуважение и торговля вместо конфронтации и взаимного сдерживания. Военные блоки предлагалось преобразовать в политические организации. Страна, которую президент Рейгана назвал «империей зла», собиралась стать добрым соседом.
«Долгая зима мирового конфликта, основанного на расколе Европы, судя по всему, подходит к концу», — писал тогда главный иностранный корреспондент Washington Post Джим Хогланд (Jim Hoagland). И в то время это было общей темой.
Когда через несколько лет Советский Союз развалился, Украина оказалась самой крупной из 14 республик, освободившихся из-под российской власти. Ценя свою независимость, многие украинцы, тем не менее, хотели следовать за Россией по пути, указанному Горбачевым.
«Был такой лозунг: „В Европу с Россией“, — говорит бывший директор гарвардского Института украинских исследований Роман Шпорлюк (Roman Szporluk). — Сейчас эта идея больше не в ходу, и Путин, вероятно, решил восстановить империю».
Спустя почти 25 лет после горбачевских слов об «общеевропейском доме» Путин, по-видимому, хочет стать разрушителем общеевропейской семьи.
Безусловно, за последние годы из-за рецессии и политики экономии Европа частично утратила былой блеск. Однако она по-прежнему привлекательнее обветшалой украинской экономики, которой управляют неэффективные и коррумпированные власти. Украинцы никогда не оставляли надежду стать частью Запада. Участники протестов на киевской Площади независимости представляют поколение, учившееся, работавшее и часто бывавшее в Польше, которая уже присоединилась к Европе. Эти люди не хотят в захудалую копию Российской Империи. Их также поддерживает изрядная часть украинского бизнеса, которая предпочитает западную законность коррупции и произволу, царящим в России и на Украине.
Возможно, Путин сумеет завладеть Украиной, однако он еще может об этом пожалеть. При его тяге к прошлому ему следовало бы обратить внимание на опыт другого властителя — Иосифа Сталина, аннексировавшего у Польши Западную Украину. Как отмечает Шпорлюк, хотя Сталин считал это умным ходом, в действительности он только добавил СССР проблем на будущее: включил в Советский Союз своенравных украинцев и усилил Польшу, которая без украинского меньшинства стала гомогенной.
Аналогичным образом, если Путин загонит Украину в свой возглавляемый Россией союз, ему придется умиротворять общественное мнение, осыпая эту страну дарами с щедростью, которую он не может себе позволить, и уступая ей влияние, которым он предпочел бы ни с кем не делиться. И несмотря на это, возмущение молодых украинских еврофилов будет продолжать копиться и усиливать и без того заметное недовольство младшего поколения россиян. Как отмечает Тренин, «Украина все время будет думать об уходе». Возможно, Путин предстоит увидеть, как увидел Сталин, что захват Украины несет больше проблем, чем преимуществ.