К 70-ой годовщине депортации чеченцев и ингушей. /Дети униженного детства/Местом ссылки, во время всеобщей депортации чеченского народа, для нашей семьи стал казахский аул Сары-Су, что в переводе с казахского означало «водный канал». Разумеется, никакого водного канала в сухой безбрежной казахской степи не было и в помине. Воду брали из артезианского колодца. И воду эту, имевшую горьковато-соленый привкус, пили и животные, и люди. Мы, дети гор, привыкшие к чистым родниковым источникам, долго не могли заставить себя пить эту воду. Но другой-то не было.
В жаркие летние месяцы колодец буквально высыхал. В это время особенно сильно от жажды страдали животные, потому что речной воды, привезенной на подводе в деревянных бочках откуда-то издалека, едва хватало для питья людям.
Тогда на окраину аула выходили аксакалы, читали молитвы, резали жертвенного барана и просили Аллаха о великой милости — ниспослании на потрескавшуюся от засухи землю дождя.
Сары-Су — это десятка два вросших в землю домиков-кибиток, подслеповато смотревших на мир глазницами окон, представлявших собой просто куски стекла, вставленные прямо в глинобитные стены, безо всяких намеков на оконную раму, и несколько юрт овальной формы, покрытых темным толстым войлоком. Вот и весь аул.
Уже и март наступил, а морозы такие же жестокие, как и в феврале, и бураны так же сбивают с ног. От далекой станции к месту предписания нас вез на телеге, запряженной быками, пожилой казах в длинном, до пят, овчинном тулупе, одетом поверх стеганого теплого халата и овчинных же штанов, сшитых мехом вовнутрь, валенках, а на голове его красовался огромный треух из лисьего меха.
Одежда родителей разительно отличалась от одежды аксакала. Отец — в коротком суконном полупальто, в котором он на работу ходил, и в сапогах. А мать и вовсе без пальто, в душегрейке (так называли стеганую безрукавку) и большом шерстяном клетчатом платке-кортали, который тогда многим вайнахским женщинам заменял пальто.
А о валенках на Кавказе тогда и понятия не имели. Была, конечно, теплая обувь — бурки. Это такие сапоги, которые делали местные мастерицы из вяленой шерсти, отороченные кожей.
Привыкший к теплому южному климату народ с расчетливой жестокостью бросили в самые суровые морозы в степные пустыни Казахстана, обрекая тем самым на смерть, в первую очередь, самых беззащитных: детей, стариков, женщин. Именно в эту первую зиму погибло около половины спецпереселенцев. Да и может ли выжить орел с обрубленными крыльями, может ли зазеленеть дерево, лишенное корней?!
Все коренное население аула собралось посмотреть, что это за «враги народа» такие, которых из очень далеких мест привезли. Ходили слухи, что эти «враги» — не обычные люди, а с рогами, и даже, говорят, людей едят.
Увидев самых обыкновенных, изможденных и окоченевших от холода людей, на руках у которых были маленькие дети, эти сердобольные люди тут же принесли хворост и кое-какую еду. Все это, вместе с нашими скудными пожитками, занесли в крохотный глинобитный домик, который состоял из одной комнатки и в котором отныне нам предстояло жить.
В этот день, впервые за двадцать с лишним дней пути, наша семья, греясь у огня, наслаждалась горячей пищей.
Все мамины золотые украшения пошли на плату за домик, продукты и самое необходимое в хозяйстве. И мамины необыкновенные золотые сережки до плеч я больше никогда уже не видела.
Пройдет достаточно много времени, прежде чем отцу удастся добиться разрешения на переезд в перспективный рабочий поселок Кара-Тау, что в переводе с казахского означало «Черная гора». Благодаря строящемуся фосфородобывающему комбинату, поселок расширялся, застраивался новыми домами. Ко времени нашего переезда туда в поселке было аж две семилетние школы: одна имени, само собой разумеется, Сталина и вторая — имени Карла Маркса. В школе имени Сталина учились дети спецпереселенцев и дети всех русскоговорящих местных жителей. Здесь обучение велось на русском языке.
В школе имени Карла Маркса обучение велось па казахском языке, и учились там казахские дети.
Чтобы выжить, спецпереселенцам нужна была работа. А в поселке работа была: на стройках, на самом химкомбинате, в гараже, на товарных дворах.
Многие дети спецпереселенцев, подростки одиннадцати-двенадцати лет, оставшиеся без родителей, или родителей которых подкосили болезни, не в школы ходили, а на стройках работали. Они носили такие тяжелые носилки с кирпичами и цементным раствором, что не всем взрослым-то были под силу в это голодное время. Уму непостижимо, как эти худенькие дети, с тонюсенькими ручками и ножками, подгибающимися под тяжестью непосильной ноши, наравне со взрослыми отрабатывали рабочие смены. Многие из них таким образом кормили младших сестренок и братишек, чтобы не отдавать их в детские дома. Временами такую «милость» государство оказывало: детей забирали в детские дома и приюты, для того чтобы вырастить из них, в конечном итоге, манкуртов, не помнящих, кто они и откуда. СССР, по сути, был кузницей, и ковали там манкуртов, общественных людей, лишенных собственного «я», по приказу партии способных принести в жертву во имя коммунизма жизнь любого человека, даже собственных родителей. По сути, как на конвейере, штамповались павлики Морозовы.
Многие народы, в частности, представители малых народов Севера, в период коммунистического правления практически полностью утратили свою национальную культуру, забыли родной язык, лишились собственных имен и фамилий. А более ста народов бывшего СССР вообще исчезли — вымерли или ассимилировались.
Процесс зомбирования был налажен четко: с ранних лет детям внушали мысль о том, что у них у всех одна-единственная большая Родина-Мать — СССР, что их единственная цель и смысл жизни — служение делу коммунизма. «Вожди революции» были возведены в ранг идолов, которым поклонялись с безумством фанатиков. А «мудрого и ласкового отца» — товарища Сталина — народ неустанно благодарил за «счастливую» жизнь, и любить его следовало больше, чем отца и мать, больше собственной жизни.
…В нашем 3-м «А» классе появился новый ученик. Этакий крепыш, с манерами, на которые девчонки, любимицы Ольги Ивановны, сразу обратили внимание. Коля при появлении учителя вскакивал, вытягиваясь в струнку, здороваясь, резко наклонял голову, входя в класс, обязательно пропускал вперед девчонок. Выяснилось, что Коля какое-то время учился в суворовском училище. Его отец, офицер-фронтовик, попал в окружение, а затем — в плен. Из плена бежал с товарищами, перешел линию фронта, добрался до своих — и, как водится, лагерь для военнопленных на чужбине сменил на Карлаг на родине. История банальная, типичная для страны, которая была одним большим концлагерем. Колю из училища отчислили и вместе с мамой отправили на поселение в Казахстан.
Эта история примечательна не фактом отчисления Коли, и даже не фактом выселения пи в чем не повинной семьи из Москвы, а отношением сына к судьбе родного отца и его оценкой всего произошедшего. Трагизм ситуации был в том, что десятилетний ребенок, яростно отмежевываясь от родного отца, во всеуслышанье награждая его эпитетами «трус», «предатель», «фашист», был искренне убежден в мягкости наказания для него:
— Я бы его расстрелял! — сказал как-то Коля, сжав кулак и выставив вперед указательный палец, как дуло пистолета.
Не сомневайтесь, он бы это сделал. Подрастала «достойная смена» Павлику Морозову.
…В 80-е годы, будучи в командировке в Ведено, я познакомилась с женщиной-чеченкой, которой в 44-м году было всего два года, а ее младшей сестричке в то время не было и года. Их родителей, как и десятки тысяч других спецпереселенцев, погубили голод и болезни, а маленькие сироты были отправлены в детский дом. За годы их пребывания в детском доме воспитатели постарались сделать все, чтобы девочки не узнали, кто они есть на самом деле, кем были их родители, о том, где их настоящая родина.
Но когда сестры, уже будучи взрослыми, узнали правду о своем происхождении, они, не раздумывая, отправились на родину, в Чечню. Там они выучили чеченский язык и добились, чтобы в пятой графе паспорта у каждой из них вместо «русская» было записано «чеченка».
Пусть через десятилетия, они все же вернулись на Кавказ — зов крови оказался сильнее внушаемых лживых идей коммунизма, идей, уничтожающих личность.
Машина, штампующая манкуртов в соответствии с методами «энкаведешной» педагогики, дала сбой.
Источник: nohchalla.com
26.01.14.