Интервью с Адамом Бальцером — сотрудником Центра исследований Восточной Европы Варшавского университета.
Dziennik Polski: Северный Кавказ — этот опасный регион с Дагестаном, Чечней, Ингушетией — формально находится в границах Российской Федерации. Но остается ли он еще Россией?
Адам Бальцер (Adam Balcer): Это, действительно, наименее русский регион. Более того, его связи с Москвой ослабевают, поскольку численность этнически русского населения там уменьшается. После падения коммунизма началось возрождение местных культур, в которых важную роль играют семейные связи, традиционное право и традиционный ислам. С другой стороны, усиливается исламский фундаментализм.
— А безопасность? У властей России нигде больше нет таких серьезных проблем в этой сфере.
— Это, безусловно, ахиллесова пята Москвы. Уже 20 лет с небольшими перерывами на Северном Кавказе идут разного рода войны. К этому добавляется еще один важный аспект: Олимпиада в Сочи пройдет в год 150-летия геноцида черкесов, которые жили в окрестностях этого города. Последним местом, где они держали оборону, была Красная поляна, где сейчас будут проходить лыжные соревнования. Кавказские боевики говорят, что «нельзя устраивать бал на кладбище», и хотят использовать этот предлог, доказательством чего послужили теракты в Волгограде.
Северный Кавказ — это одновременно самый бедный и самый коррумпированный российский регион с самым высоким естественным приростом населения. Местное общество молодо, а уровень безработицы высок. Хотя не стоит забывать о теневой экономике, так что статистика не в полной мере отражает действительность. Кроме того этот регион управляется авторитарными методами. Всеобъемлющая коррупция и авторитаризм способствуют процветанию фундаменталистов и радикалов, которые выступают с лозунгами справедливости и равенства.
Экстремальный пример абсолютной власти являет собой президент Чечни Рамзан Кадыров, который получил на выборах 100% голосов при 100% явке. Однако подчинение Кадырова Москве базируется в первую очередь на личных связях, и неизвестно, какими были бы эти отношения, если бы в Кремле находился не Путин.
— Известно, что сильно различающиеся между собой народы Кавказа объединяет одна общая черта: слабая самоидентификация с Россией. Почему это так?
— В разных республиках это выглядит по-разному. Но жители Северного Кавказа прекрасно помнят историю своего региона, помнят, как царская, а потом советская Россия беспощадно наводила там порядок, и что происходило в последние 20 лет, после распада СССР. Они помнят войны в Чечне, когда происходили преступления, носящие черты геноцида.
— На каких уровнях разворачиваются кавказские конфликты?
— Этих уровней, действительно, несколько. На первом, самом заметном, центральная власть борется с действующими на Кавказе радикальными организациями. Они носят исламистский характер, но эта картина не однозначна, как часто ее рисуют у нас, представляя, что в 90-е годы все были светскими националистами, а сейчас стали джихадистами, которые мечтают только об объединении всех мусульман. Кавказский эмират, лидером которого является Доку Умаров, должен появиться на Северном Кавказе, а не стать охватывающим весь мир халифатом. Его лидер считает эмират частью глобального джихада, но борьба ограничивается территорией России. Эмират разделен на вилайеты, границы которых в значительной мере совпадают с границами республик и подчиняются этническому принципу. Отряды боевиков тоже зачастую моноэтничны. Умаров постоянно вспоминает о борьбе народов этого региона с Россией в XIX веке. Аналогичным образом в последнее время действует Аль-Каида в Йемене, «врастая» в родоплеменное общество, а не пытаясь его уничтожить.
— Достоверны ли сообщения о смерти Умарова?
— Я был бы осторожен в высказывании мнения на этот счет. О смерти Умарова и других кавказских лидеров объявлялось уже неоднократно. Пока не будет показано и однозначно идентифицировано тело, все это может быть пропагандой.
— Вернемся к конфликтам, которые разворачиваются на разных уровнях.
— Мятежники воюют не только с Москвой, но и с локальными властями. Также существует соперничество внутри ислама. За власть над умами борются исламские фундаменталисты, которые с удовольствием ввели бы шариат, и представители традиционного мистического ислама на востоке и в центре региона. Второй вариант ислама часто воспринимается как коррумпированный и связанный с правящим режимом.
— Можно ли сказать, сколько жизней уже унес конфликт?
— В год погибает несколько сотен человек. Самый опасный район — это Дагестан. Следует только добавить, что это самая большая и населенная республика.
— России удастся обеспечить мир во время сочинской Олимпиады?
— В прошлом году россиянам действительно удалось сократить число терактов, устраиваемых кавказскими сепаратистами, с 700 до примерно 500. С другой стороны, последние события в Волгограде указывают на то, что в системе безопасности есть бреши. Поэтому я бы не был на 100 % уверен, что властям удастся нейтрализовать потенциальных террористов.
Один американский аналитик недавно говорил, что провести теракт во время Олимпиады (не обязательно в Сочи, поскольку уровень безопасности вырос там очень сильно, а, например, в Москве или Петербурге) — все равно, что обрести Священный Грааль. Ведь на Россию сейчас смотрит весь мир. И с точки зрения Москвы любой теракт будет огромным ударом по ее имиджу.
— Какая кавказская республика приносит Кремлю больше всего проблем?
— Самое опасное место — это, конечно, Дагестан. Потом Кабардино-Балкария и Чечня. При этом радикалы, которые стремятся отделиться от России и создать эмират, хотят, чтобы война приобрела региональный масштаб, а не разворачивался на территории какой-то одной республики.
— Вы согласны с утверждением, что территориальная целостность России в контексте Кавказа сохраняется в первую очередь благодаря тому, что Москва вкладывает миллиарды рублей в поддержание относительной безопасности в этом регионе?
— Кавказские республики — это для России, конечно, огромная финансовая дыра. Они мало вкладывают в центральную кассу и много из нее берут. Не только из-за своей бедности, но в первую очередь потому, что местным элитам приходится покупать общественную поддержку. Экономическая система там абсолютно неэффективна и рассчитана в основном на сохранение относительного порядка. Кадыров представляет собой яркий пример: формально подчиняясь Москве, он создал государство в государстве. Кремлевская власть старается постепенно перенести эту модель в другие республики, то есть делать ставку на одного политика, которому можно передать власть. В результате появляется нечто вроде вассального государства, «внутренняя заграница».
— При этом Россия не хочет принимать внешнюю помощь для решения этих конфликтов.
— Она очень чувствительно относится к теме суверенитета. Кремль не допускает мысли, чтобы кто-то вмешивался в кавказские дела. С другой стороны в российском обществе, особенно в националистических кругах, набирает популярность идея избавления от Кавказа, его отделения. Проблема в том, что иммигранты с Северного Кавказа живут в том числе в глубине России.