Не в том смысле, что в России обязательно состоится такая же смута. А в том смысле, что украинский кризис — это результат политики нового российского имперского экспансионизма, следствие политического решения, принятого при участии и давлении Москвы. Решения, продавленного и «приобретенного» за кредит. Которым Янукович вряд ли сможет воспользоваться — разве что на содержание его существования на закрытой госдаче, затерянной на Рублево-Успенском шоссе, где нередко находят последний приют провалившиеся политики из провалившихся государств.
Человек, принимавший вместе с Януковичем решение, идти ли ему на всего лишь (!) на символическое сближение с Евросоюзом или нет, по привычке исключил из ситуационного анализа общество (считая его статистом). Украинское же общество это решение взорвало. Сосед Януковича думал, что укрепляет собственный режим путем территориальной экспансии и «покупки» ближайшего соседа кредитом, но лишь ослабил его.
Янукович был (именно был, потому что его политическое будущее неясно) президентом, который пытался управлять страной по модели «стационарного бандита» — выбившегося наверх представителя, деликатно выразимся, некоей неформальной среды, играющего роль «одного окна» для политических и бизнес-элит, которые хотели бы жить относительно стабильно. Однако он не потянул и эту роль, потому что семейная «мафия» не может заменить политические и рыночные институты. В этой краткосрочной квазистабильности кроется долгосрочная нестабильность.
Там, где институты заменены волей стационарного бандита, бонапартистским маневрированием, ручным управлением, — там государство слабое, а не сильное, как кому-то кажется. (Янукович к тому же вынужден был лавировать еще и между Западом и Востоком — это вечная дилемма украинских политиков с гетманских времен. — см. «Новую газету», № 17 от 17 февраля 2014 года. — Василий Жарков. «Прощание с Украиной») Дурной нрав и самоуверенность — плохая замена разделению властей и работающим институтам свободного рынка. Ручное управление, которое держится на страхе элит, — неэффективно.
Такой режим становится в прямом смысле бонапартистским. Тут самое место вспомнить Владимира Ильича, который писал о том, что бонапартизм — это система власти, «которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть, — заигрывать, чтобы управлять, — подкупать, чтобы нравиться, — брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке».
Режимы, схожие с путинским или януковическим, в современной политической науке называют смешанными или гибридными (есть еще термин «конкурентный авторитаризм», введенный Стивеном Левицким и Луканом Уэйем): формально в таких политсистемах существуют институты демократии и рынок, но они остаются «нарисованными» и имитационными. И вот что еще сближает украинское и российское политическое пространство — это монополия власти, точнее, «ближнего круга» или правящей «семьи», на коррупцию. Что естественно для систем, где не функционируют институты, а работают произвольные решения и усмотрения узкого круга лиц.
До какой степени такие режимы неустойчивы и чреваты революциями, гражданскими войнами и смутами, наглядно демонстрирует украинский пример.
Источник: www.novayagazeta.ru
24.02.14.