Возвращение Путина – унижение. Такое, казалось бы, легкое, ибо ожидалось. Такое на самом деле оскорбительное, потому что без меры. Всеобщее унижение, частное, личное. Мое. И приговор. Не ему, конечно, горбатого могила. Нам. Понимающим то, что объяснять не надо. Что все эти демократические бирюльки, все эти либеральные штучки, эти партии, суды, выборы и пр. нужны не для понтов – для воздуха, производящего все остальное. Для нефти и газа не надобны, а для жизни – необходимы.
И теперь, получается, что время слов как бы кончается. Кончается, кончилось, заканчивается. Круто поговорили – спорили или кричали в форточку? Или шептали друг другу на ухо, но не договорились. И теперь, как в серьезной драке. До крови. Но не до первой, увы, а до последней. Дело молодое, горячее, у каждого свой предел терпения. И унижения. Одному не впервой вытираться, другому – западло будет. Даже такое легкое, почти неощутимое. Такое тяжелое, как позор.
Самое противное, что Путин не виноват. То есть виноват, как виновата вода, заполняющая сосуд. Подло, до самого горла, до зубов и гланд. Но воде что – она льется, потому что круговорот воды в природе, а сосуд таков, каков есть. В него хоть лей, хоть плюй, хоть блюй – сосуд все принимает. Нашинский сосуд-то, расейский, со знаком качества. Обществом называется. Или толчком. Оно готово и этого Путина принять, и того, кто будет еще хуже. Лишь бы платил две копейки да обманывал, что мы – великие. Потому что равновесие между чувством и долгом, между глупым сердцем и ненужным умом нарушено давно. И не Путина любит наш богоносец, а себя восхваляющий обман. Не его любит, нас ненавидит – умников, интеллектуалов, критиканов. Не первый век, не первый раз; с ожесточением. С искренней злобой, с которой рубил, жег и вешал господ в революцию, с которой аплодировал, когда втаптывали в пол врагов народа, и довольно молчал, когда травили диссидентуру. Все чужие, он один родной. Как отец народов. Всех ненавидит, себя терпит. С трудом.
Вот наша проблема. Наша страна разделена честно, но неровно. Богоносцы, которых подавляющее. И аппендикс, из мыслящего тростника дудка. Сладко читать приговоры: теперь, когда вернулся, только нефть упадет – все, кирдык. Мубарак, Каддафи, Чаушеску. Мол, сам подставился, за все теперь отвечает, а наш богоносец долго запрягает, но зато как ездит.
Ничего подобного. Не ездит, не тащится, а гонит сломя голову только по пьяни. И не в ту сторону. А все революции были только против нас. Только господ-умников, только бар ненавистных, с которыми стилистические расхождения, готов был топтать и топтал. Самое смешное, что мы не бары. Бары – суки эти, что элита. Срань эта болотная, что из грязи в князи, из абрамовичей в прохоровы. Они всех путиных переживут и патриотизмом двадцать раз, как живой и мертвой водой, умоются. А отвечаем мы, вина которых только в том, что все понимаем и унижение богоносца ощущаем как собственное. Ему что: ссы в глаза – Путина роса. А нам больно, потому что такие рефлексы; хотелось бы, может, и других (в минуту слабости, в мгновение подлости), но иных нет.
Вот и все. И ждать нечего. На часах народная воля. А черный передел снится тем, кто готов еще раз себя обмануть. Раз, еще раз. Никакого народничества. Лишь бисер перед свиньями – наша профессия. А быдло не виновато, что не ест бисер. Оно вообще ни в чем не виновато. Оно такое, какое есть. Не ест, а есть. Это не упрек, но судьба. И возвращение в ад – не роман, написанный тридцать лет назад. Мы ищем вчерашний день. Мы ищем точку, в которой богоносец, как неблагодарный возлюбленный, сможет понять, что без нас ему смерть. Не та, что от голода, а та, что без смысла. Потому что именно мы пишем историю, изменить которую не в состоянии.