Расстрел «Гуманитарного коридора» беженцев на Петропавловском шоссе 29 октября 1999 года по направлению в Дагестан
Алхазуров Султан Кажахметович, 18.10.34 г.р. — отец семьи;
Мадуева Кужан Султановна, 1.01.53 г.р. — дочь Султана;
Мадуева Хеда Ихвановна, 1987 г.р., — дочь Кужан;
Мадуев Усман Ихванович, 1986 г.р., — сын Кужан;
Бухаева Зарема Алиевна, 1.03.72 г.р. — сноха Султана;
Алхазурова Карина Асланбековна, 19.05.92 г.р. — дочь Заремы;
Алхазурова Фариза Асланбековна, 13.10.99 г.р. — дочь Заремы
Рассказывает Алхазурова Кока
(мать погибшей семьи, в колонне беженцев не была)
Они беженцами находились в селении Таузен Веденского района, в тот день их путь лежал к дому, в станицу Червленная Шелковского района. Все средства массовой информации объявляли, что дан коридор беженцам. Люди, которые регулярно слушали радио и смотрели телевизор, решили воспользоваться данным коридором. В то утро, 29 октября 99 года, собрав свои пожитки, они двинулись в дорогу, тем более что Веденский район уже подвергался интенсивному обстрелу.
Как мне рассказала потом женщина, которая сама все это видела, их колонна подверглась обстрелу из дальнобойных орудий со стороны села Виноградное. Я искала свою маленькую внучку, мне сказали, что она осталась жива. Но оказалось, что это была не моя внучка. А мне потом сказали, что все мои погибли. Имя женщины этой я не помню, но она нам все рассказала. Она видела как в машину «восьмерка» цвета мокрого асфальта попал снаряд, и все кто был в машине, погибли. Мужчину выбросило из машины, и он звал на помощь, боялся, что взорвется бак с бензином и трупы сгорят. Но помочь было некому, так как шел постоянный снайперский обстрел, а еще и с вертолетов стреляли пушки, добивая оставшихся в живых.
Другой, которому посчастливилось остаться в живых в этом аду, рассказывал мне, что у него в теле было семнадцать осколков. «В живых я остался лишь потому, что, по всей видимости, день смерти, предначертанный мне Всевышним, еще не настал, — сказал он, — я лежал в стороне, но отчетливо слышал стоны умирающих и раненых людей. Когда этот человек звал на помощь, к нему подошла женщина, и он у нее спросил, что же это происходит, что нас ждет. Женщина отвечала, что нас уничтожают, убивают. «Отец! Мы не можем тебе помочь чем-либо, постарайся спастись, если сможешь. Я сама потеряла здесь часть своей семьи», — сказала она ему.
У этой женщины там погибли две дочки и муж. По ее словам муж ее получил осколок в сердце от снаряда, который попал в машину моего мужа. Он шел на помощь к своей дочери, и в тот момент взорвалась наша машина. Так его убило. Это была семья Эмиевых из Аргуна. Люди из Толстой-Юрта (Дойкар-Эвл) подобрали раненых и убитых, а также тех, кому посчастливилось не пострадать и вывезли в село, а оттуда по больницам в Моздок и Знаменское.
Есть еще одна женщина по имени Дагой, у нее был единственный сын, который в тот день там и погиб. Она сама была свидетелем его смерти, а ее сноха осталась на всю жизнь калекой, она потеряла ногу и также девятилетнего сына. Их фамилия Саидовы. Они тоже из Аргуна. Люди из Толстой-Юрта похоронили тогда четыре трупа моих детей. Мою дочь Кужан, двоих ее детей: Хеду и Усмана, а также мою сноху Зарему. Это было, как они говорили, 14 ноября. У моей внучки Хеды не было пол тела, точнее верхней части тела. (Их тела выдали спустя две недели после их гибели, но мы и тогда еще не знали об этой трагедии, а остальные просто исчезли, никто не знал, где они захоронены).
Вопрос: Когда Вы нашли трупы других погибших и где Вы их похоронили? Ответ: Раскопок захоронений мы добивались долгие месяцы, но свершилось это только спустя семь месяцев, 3 июня 2000 года. В тот день мы приехали к Горячеводску, где неподалеку от села, во дворе асфальтового завода и было это захоронение. Яма была огромная — размером с жилой дом. Когда ее разрыли, в ней обнаружили семь трупов и четыре автомашины, одна из которых была грузовая. Трупы лежали под машинами.
Раскопки начались с одиннадцати часов. Были там несколько военных: один из них — заместитель прокурора района, другой префект, а также глава администрации, они нам очень помогли. Были еще люди, которые разыскивали, как и мы, своих близких из Аргуна, из Петропавловской. Чтоб раскопать, привели экскаватор, подъемный кран, иначе невозможно было достать машины из этой ямы. После того, как вытащили несколько машин, были обнаружены трупы двух девушек из Аргуна, точнее, одна из них была молодая беременная женщина. Потом откопали труп единственного сына Дагой из Аргуна. Дальше выкопали машину, и потом трупы моих внучек… (Рассказ женщины здесь прерывается, она обливается слезами, не может дальше говорить. Минут через пять, успокоившись, она продолжает свой рассказ, несмотря на то, что ей это причиняет немало душевных страданий).
Вопрос: Вы видели, как доставали трупы из ямы, в каком они были состоянии?
Ответ: Да, я смотрела и видела эту ужасную картину. Никогда, наверное, не забуду обезображенного ребенка в пеленках. Его тельце было раздроблено, из пеленок виднелся только череп. А другая, семилетняя девочка была вообще без головы, в нее попал снаряд, череп девочки лежал рядом с нею. Я увидела ее плечи и заметила, что нет правой руки, но она все еще оставалась в свитере, который был на ней. Все это было ужасно. Это были мои ни в чем не повинные внучки. После того, как достали их тельца, нам солдаты сказали, что достать других уже не успеем — они семь месяцев пролежали в этой яме, и одна ночь ничего не решает, подождите до утра. Но как часто бывало до сих пор, так и на это утро изменилось решение российских служб. На утро мы пришли во двор завода, а там чуть ли не вся армия, оцепили яму и не подпускают к ней близко. Можно было подумать, что мы пришли совершить какую-то диверсию, или забирать трупы боевиков. Солдаты были с собаками, и их было очень много. В это время подоспели префект района и русский комендант, и только после их вмешательства нам разрешили продолжить эксгумацию.
Утром 4 июня мы достали из ямы еще два трупа: один из них был труп моего мужа, а второго так и не опознали. Его похоронили в Толстой-Юрте неопознанным. Сказать по правде, некоторые русские солдаты нам сочувствовали, были и такие, что даже прослезились. Но сфотографировать трупы и яму нам не разрешили. Когда моя дочь хотела заснять то захоронение, то начальник пригрозил пальцем, и сказал, что они закроют яму. После этого она не решилась делать снимки. Труп моего мужа уже на кладбище сфотографировал его брат. Тело Султана, так звали моего мужа, было без ранений, но голова, зато, была сильно раздроблена.
Мы долгое время не знали, что с ними произошло, мы считали, что они у родственников в Таузене. Но был случай, когда моя дочь, которая замужем, вместе с семьей мужа в колонне около ста человек, шла пешком 31 октября по этой дороге. Она увидела разбитую машину отца и кинулась к ней, но ей стало плохо. Ее деверь и его жена сразу оттащили Малкан, так зовут мою дочь, от машины. Их по дороге строго предупредили: не подходить и даже не смотреть в ту сторону, где были разбитые машины и убитые люди, которых они не еще не успели убрать. Им было сказано: «Если в ту сторону сделаете хотя бы один шаг, мы будем стрелять, не смейте даже смотреть туда». Они не успели разглядеть, был ли в машине кто-нибудь, так как стекла у нее были затемненные. Она приехала домой и сказала, что 29 октября ездила к тем родственникам, где была наша семья, но они уехали в это утро, поэтому они тоже решили выехать. Дочь мне еще сказала, что колонна беженцев, выезжавших в то утро по Петропавловскому шоссе, была уничтожена. Я высказала свои опасения, что они могли быть среди них. На это она сказала, что она слышала, отец уехал в Назрань. И мы надеялись, что это так. А ездить выяснять, что и как не было возможности, т.к. дороги были перекрыты.
О случившемся, мы узнали месяц спустя. 8 декабря нам прислали сообщение наши родственники, уведомляя о том, что 29 октября они проводили наших домой и просили сообщить им доехали они или нет. От меня это сообщение скрыли, хотя даже посторонние знали об этом. Моя сноха с моей соседкой Айзан поехали в Моздок и обошли в поисках членов нашей семьи все больницы и другие места, где, по их соображениям, они могли оказаться. Эти поиски не дали никаких результатов.
В это время нам передали, что какая-то женщина в электричке просила сообщить родственникам Султана из Червленной, что они все погибли под селом Толстой-Юрт: погибла вся семья, которая была в машине «восьмерка» цвета мокрого асфальта. Так мы узнали, что с ними все-таки стало. Когда пришло это сообщение, жена моего деверя поехала в Толстой-Юрт, чтобы узнать подробности. Ей удалось выяснить, что в Толстой-Юрте захоронено 4 трупа из семерых: Кужан, двое ее детей и Зарема. У девочки не было верхней части тела, похоронили лишь нижнюю часть. Где были остальные трое — неизвестно. Это было уже в декабре.
В марте месяце умерла в больнице в Архангельске моя вторая дочь Малика, после того как она узнала о смерти семьи. Врач сказал, что с ней случился сильный стресс, она страдает из-за случившегося, и не будет долго жить, что ее лучше забрать домой. Но моя дочь Малкан не смогла это сделать, да и как ей можно было сказать, что ей осталось недолго жить. Умерла она 14 марта. Привезла ее Малкан через пять дней, а похоронили 20 марта. Она занималась журналистикой до войны.
И только спустя два месяца после смерти Малики мы нашли и похоронили ее отца и двух племянниц, как я уже рассказывала, 4 июня в Толстой-Юрте, но только на другом кладбище. Мою дочь Кужан и сноху Зарему похоронили в одной могиле, детей Кужан — Хеду и Усмана — в одной, детей Заремы — моих внучек: Карину и Фаризу — в одной, а Султана и того, неопознанного мужчину — в одной могиле.
Да, еще до войны мы продали машину «Газель» за шестьдесят тысяч рублей, и муж ездил на машине сына, марки «Жигули — восьмерка». Немного денег были потрачены, а сумма свыше пятидесяти тысяч была у него с собой. Потом родственники рассказали, что деньги он завернул в простыню, туда же завернул и другие бумаги: военный билет, трудовые книжки, кроме паспорта и документов на машину. Во время раскопок порванную простыню мы нашли, но ни денег, ни документов в ней не было. Не было также и тех документов, что он оставлял при себе, а также — следов: ни порванных, ни сожженных бумаг. И документы, и деньги просто исчезли.
Рассказывает Алхазурова Лайла
(сноха Коки)
Я видела молодого солдата, который разговаривал с местными ребятами около рынка в Червленной. Он им рассказывал о том, как их заставили расстреливать колонну беженцев 29 октября 1999 года. Они стреляли в мирных людей, которые выезжали в сторону Шелковского района. Он говорил, что когда они стали возражать и говорить, что в колонне женщины, старики и дети, командир им сказал: «Есть приказ, он дан сверху, и нужно безоговорочно подчиняться приказу». Он со слезами на глазах говорил этим молодым людям: «Как мне теперь жить? Я засыпаю, а мне снятся эти женщины, дети и старики. Я слышу их крики и стоны, мольбы о помощи, хотя в тот день я их видел только в бинокль. Я никогда об этом не забуду».
Когда он об этом рассказывал, я еще не знала, что в этой колонне погибли родственники моего мужа.
Рассказывает Дидаев Ризван Ахметович, 1949 года рождения
Я, Дидаев Ризван Ахметович, житель села Старая Сунжа, вместе со своей семьей выехал 29 октября 1999 года на Петропавловское шоссе, чтобы выехать в Ингушетию. По дороге к нам присоединилась семья моей сестры. Мы от людей слышали, что 29 октября будет предоставлен коридор, для желающих выехать в другие регионы России. Мы, конечно же, решили им воспользоваться.
По дороге собралась целая колонна машин таких же как и мы, выезжавших в более безопасные районы. Мы вывесили белые флаги и поехали. Дальше был крутой поворот налево. Впереди нас шла машина моей сестры, за рулем сидел ее деверь. Когда я завернул машину, то не понял, в чем дело. Оказалось, что первый снаряд попал в машину моей сестры, второй снаряд взорвался около моей машины, пыль поднялась столбом, а осколки посыпались на нас.
Мы в колонне были вторыми, и я решил проскочить по холмам, но когда повернул, увидел впереди разбитую грузовую машину, по дороге лежали люди — живые или мертвые, не понял тогда. Опять разорвался снаряд. Я крикнул своим, чтобы все выскакивали из машины, и ложились на землю. Выбравшись из машины, я увидел опрокинутую «Волгу», впоследствии узнал, что это была машина толстойюртовцев. Но тогда, я не мог понять, что происходит. Возле одной машины стоял контуженный, тоже не понимая происходящего. Все время били снайперы — «дзын-дзын», у меня до сих пор в ушах стоит этот свист. В это время тот контуженный обошел свою машину, увидел мою и сел в нее. Я еще подумал, что ключи остались в машине, но не успел решить, что делать дальше, как снова раздался взрыв, после которого он вышел из машины и громко хлопнул дверью, пошел по дороге. Я не знаю его имени, но он и сам его не смог бы назвать. (Когда к вечеру он оказался в больнице, то пытался все время уйти: его заводят, а он выходит.)
Кругом пыль, дым, крики людей. Кто-то кричал, что погибли дети и Усман. Когда все выбрались из машины, мы все сползли в канаву, и поползли к селу Горячеводское. Я долго ездил по этой дороге и хорошо знал ее и эту канаву тоже. Мы по этой канаве ползли километра три, три с половиной. Поднять голову нельзя, постоянно бьют снайперы, а посмотреть все равно тянет после каждого взрыва. Пока полз, я насчитал около тридцати подбитых машин, мимо нас не проскочила ни одна. Они очень точно выбрали время и место для обстрела: дорога, по которой должна пройти колонна беженцев; и день, в который был объявлен коридор для беженцев.
Били прямой наводкой по каждой машине, я еще сказал, что этим танкистам надо «пять» поставить за точное попадание. Если снаряд попадал куда-то рядом, то водитель останавливал машину и детвора высыпала на дорогу. В большинстве случаев попадания были прямые. Страшная картина — осколки, раненные — на фоне, которой мелькают ангельские личики маленьких детишек.
Нас обстреливали ежеминутно, непрерывно гремели взрывы, рвались снаряды, мы были в канавах, чуть голову приподнимешь, сразу попадет. Трупов было очень много, валялись куски человеческого мяса: руки, ноги, головы, половинки туловищ. Я видел все это своими глазами, потому что все время поднимал голову и выглядывал, хоть жена меня и ругала. Когда дошли до угла, и нужно было переходить на другую сторону, я предложил им проскакивать по одному, хотя и знал, что федералы смотрят и видят в бинокль всех. Но мне возразили, решили дожидаться темноты.
К тому времени главе администрации села Горячеводское удалось договориться с руководством федералов, чтобы они дали им возможность вывезти с поля людей. Они дали полтора-два часа на то, чтобы сельчане могли оказать помощь пострадавшим людям. Первая машина, которая выехала из Толстой-Юрта, подобрала нас недалеко от села Горячеводское, а также еще несколько человек, которые подобно нам, ползком добирались до села. Еще одна машина с молодежью поехала на дорогу забирать трупы и раненых. Потом рассказывали, что после того, как они положили 5 трупов, начался обстрел, стреляли возле колес, они этим как бы говорили «поторапливайтесь». В это время ехал автобус и несколько машин, то есть небольшая колонна. Они тоже погрузили людей в эти 3-4 легковые машины и проскочили, так как их не обстреливали, хотя снайперы били. Видимо они не стали их обстреливать, потому что хотели, чтобы поскорее закончили начатое дело.
Была одна тяжелораненая женщина. Ей врач сразу сделал укол, обработал рану. Она была здоровой женщиной. Кулак ее был сжат, все тело в осколках, лицо с правой стороны тоже в осколках. Укол ей видимо не помог. Ее пронесли метров сто, но до больницы не донесли, она умерла. (Она, по-моему, из Ведено).
Остальных группой отправили на машине в Толстой-Юрт, так как оставаться в Горячеводске было небезопасно. Раненых переправили на машинах, а мы пошли пешком. Сестру и племянницу привезли только через двое суток. Некоторых раненых отправили в Моздок: среди них была женщина (узбечка), которая ехала из Аргуна, она замужем за двоюродным братом отца моей жены. С ней были сын ее дочери, еще 2 внука — дети ее сына, то есть внуки, и записка у нее была Исраилову Валиду, мы сказали, что это наш брат.
Пятеро детей и 28 летняя девушка, 5 суток они блуждали по этим холмам. Рассказывали, как маленькая девочка говорила: «Если бы я добралась сейчас до дому, я бы съела 10 лепешек и выпила бы 10 стаканов воды». Они ее кое-как утешали. После пятидневного путешествия они пришли в село. Двое мальчиков Оздамировых были ранены.
Рассказывает не назвавшийся пострадавший.
29 октября я ехал из Аргуна, вез беженцев. Возле села Толстой-юрт по нашей колонне ударили тяжелые орудия со стороны расположения федеральных войск. Я начал спускаться по склону, только повернул — увидел машину черного цвета, она горела. Дальше еще несколько горящих машин. Я только хотел разогнаться, чтоб в село заскочить, и в этот момент в мою машину попало.
Сзади подъехала девятка цвета мокрого асфальта, мы кричим: «Езжайте быстрей!», а они, видимо, растерялись, остановились, и ударило прямо по ним. Я не думаю, что там кто-то живой остался, а было не меньше шести человек.
Еще четверых из другой машины сразу на месте убило, остальные все в осколках, в крови лежали, дотемна. Выбраться оттуда было невозможно. Обстрел не прекращался, по машинам била тяжелая артиллерия. Потом снайперы добивали оставшихся в живых.
Проскочило только три машины. Разбито было, примерно 27 машин; легковых и грузовых. В легковых вряд ли кто живой мог остаться, в грузовых возможно остались.
Живые и мертвые, все валялись на этой поляне под дождем. Мы ждали, пока стемнеет, чтобы как-нибудь выползти отсюда, а обстрел не прекращался ни на минуту. Просто так били, били, и думаешь, вот-вот попадет в тебя что-то. Били снайперы с горы за селом Виноградным. Несколько раз пули пролетали над головой, чуть высунешься — уже бьют.
Нас было 27 человек в машине: мои родственники, родственники брата. Погибло пять человек, все остальные ранены. Трупы Исмаиловй Зары и Эмиевой Малики остались в машине, вместе с машиной их потом федералы утащили. Им было лет по 25 лет, они были подругами.
После 29-го вывезли нас оттуда в больницу. Там я заходил к родственнику Магомед Абубакарову. Он под капельницей лежал. Одна сторона тела у него была разбита полностью. Я зашел, пару слов сказал. Магомед узнал меня, спросил, как он туда попал. А на второй день утром выходит врач и говорит: «Все, скончался».
Рассказывает Нуреш
Никого не допускали, как чуть подходят, они сразу стреляли. Я за руку схватила их, этих сволочей, уже деваться мне некуда было, там же погибают мои все родные! Я просила: «Помогите мне!» Я пошла туда до Терека, на Комсомольский мост. Мне сказали: «Тысячу рублей дашь — пройдешь пешком». А у меня же нету тысячи рублей! Я прямо плачу, плачу. Шарапов был у нас тогда комендант, я обняла его, — ненавижу, но все равно, край мне уже, — я говорю: « Помогите мне, пожалуйста, сын у меня там чуть живой и все родные там, дайте мне машину, или разрешение, что-нибудь!»
На третий день, он мне дал машину и сопровождение, своего зама дал, и я поехала за ними. Я их привезла тогда. Сколько растрат у меня было, все больные лежат, в крови все, у кого голова совсем разрезана, у кого нога, сын и сейчас в осколках весь. Я привезла двух внуков Лайлы, которые в живых остались, и ее сноху. Они все были в крови. Я думала у одного рана на лице никогда не заживет В той машине была Абдулкаримова Зара, на девятом месяце беременности, и двое ее незамужних сестер Дареш и Умани.
А остальные трупы они просто экскаватором закопали. Местные видели. Недавно туда женщины ездили, нашли на этом месте детские трусики, руку нашли и платья кусочки торчат, следы до сих пор есть. По этому кусочку платья видно, что там что-то еще есть. Там нашли волосы женские. Писали командиру какому-то, просили: «наши трупы отдайте, у нас же нельзя так — должна же могила быть». Они сказали тогда: «У нас саперов нет, может трупы заминированы». Наши женщины: «Мы саперов найдем, мы хоть что сделаем». Он находит разные причины для отказа. Или он большие деньги хочет, или еще что-то. Уже пять раз наши родственники из Аргуна туда ездили. Никакого толку нет.
Там семья погибла: Эмиев Хасен отец, только что пошел на пенсию. Дочь Мадина 29 лет, старшая, второй Малике был 21 год. Обе не замужем, девушки. У них ни ног нет, ни тела нет, ничего нету. Одну ногу отца нашли дней через 10-12.
Абдулкаримовы: мать Падам и дочка Дареш, вторая дочка Умани, третья дочка Зара, отца у них не было. Зара была беременна. У ней было привязано на поясе все, что у них было: 25 тысяч. Они думали, беременную не будут обыскивать. Зара погибла, Падам, Умани, увидев эту страшную картину убежала с чужими детьми, их четверо было, прямо в горы, туда наверх. Они четыре дня дождевую воду пили и траву ели, как скотина, в трубе и в канаве прятались, чтоб не попасть. По ним все время снайпер стрелял. Босые, раздетые, чуть живые. На пятый день нашли их. Так простыла она, что даже разговаривать не могла. 19 лет ей. Два года ребенку. Они сидели с Лайлой в кабине, их мать кинулась на поле и там сгорела. Я привезла этих двоих детей и мать их и одну дочку, а троих уже нету. Еще я привезла мать своей снохи, одну дочку, и сейчас говорят врачи, что одну руку у ней придется отнять. Сразу отвезли в Моздок, оттуда прямо одну дочку, одна сторона тела у нее была словно молотом побитая, всю кровь она потеряла. Они потратили 13 тысяч денег в Моздоке, она и сейчас полуживая. Недавно они уехали в Аргун, а там ни кушать, ни пить нету. Все, что у них было, они везли на той машине. А сыну сейчас ВТЭК проходить нужно, а у меня нету ничего. Не дай бог такой кошмар никому увидеть, не дай Бог!
Кишки, головы на дороге все руки и ноги, как будто дождь идет сильный, так кровь текла. Они же видят, что белые флаги, что едут беженцы, они же все видят! Как же можно так! Все бедные люди, все почти погибли. И сейчас ищут люди своих родных. Все плачут, ходят, даже половину еще не нашли. Не знают еще ничего.
Список погибших при обстреле колонны беженцев у села Толстой-юрт 29 октября 1999 года.
1. Дидаева Лейла 40 лет, «Совхоз Северный», Наурский р-он
2.Карсанов Руслан 38 лет
3. Абубакаров Усман 1976 г.р.
4. Абубакаров Магомед 1966 г.р.
5. Алиев Арби
6. Эмиева Мадина 1970 г.р. г. Аргун
7. Эмиева Малика 1976 г.р.
8. Эмиев Хасан 80 лет
9.Саидов Ильман 8 лет
10.Саидов Ибрагим 44, года труп не дали забрать
11.Абакаева Зарган 59 лет, поселок Чернокозово
12.Вадуев Султан 75 лет, с.Толстой-Юрт
13.Майдаев Шарани 90 лет, г.Аргун
14.Майдаев Хусен 10 лет
15.Темиргаев Абубакар 27 лет, ст.Калиновская
16.Абдулкаримова Зара, труп не найден
17.Абдулкаримова Дареш, труп не найден
18.Батмурзаев Абдул-Косум 1936 г.р., ст.Петропавловская, труп не найден
19.Алхазуров Султан 66 лет, ст.Червленная
20.Алхазурова Зарема 27 лет ( сноха Султана Алхазурова)
21.Алхазурова Карина 8 лет (дочь Алхазуровой Заремы)
22.Алхазурова Фариза 1 месяц (младшая дочь Алхазуровой Заремы)
23.Мудаева Кужан 53 года
24.Мудаева Хеда 13 лет (дочь Мудаевой Кужан)
25.Мудаев 10 лет ( сын Мудаевой Кужан)
26.Иса (фамилия неизвестна)
Список раненых при обстреле колонны беженцев у села Толстой-юрт 29 октября 1999 года.
1. Насуханов Юсуп 1978г.р., поселок Чернокозово
2. Гацаев Хамид 45 лет, хутор Постный
3. Саидова Люба 1966г., г.Аргун
4. Саидова Лейла 6 лет
5. Саидова Зарган 3 месяца
6. Саидов Султан 4 г.
7. Саидова Тамара 55лет
8. Эмиев Умар 33 года
9.Мадаева Бирлант 40 лет
10.Оздамиров Усман 12 лет
11.Оздамиров Аслан 14 лет
12.Оздамирова Лена 75 лет (умерла)
13.Далаева Яха 39 лет, г.Аргун
14.Лондамирова Лена 31 год, станица Червленная
15.Ясаева Ломани 38 лет, «Совхоз Северный»
16.Хатуева Малика 47 лет
17.Гераев Казбек 73 года, ст.Калиновская
18.Эмиева Хабила 47 лет, г.Аргун
19.Эмиев 3 года
20.Эмиев Ибрагим 32 года
21.Абдулкеримова 28 лет
22.Абдулкеримова 60 лет
23.Чермоханова Асет 62 года
24.Мусиев Балавди 30 лет, с.Комсомольское
25.Улубаев Абдул-Шахид 76 лет, «Совхоз им. Ленина»
26.Улубаев 16 лет
27.Улубаева 19 лет
28.Абубакаров (умер в больнице)
Список пропавших без вести при обстреле колонны беженцев у села Толстой-юрт 29 октября 1999 года.
1.Далаева Шена 32 года, г.Аргун
2.Далаев Умар 15 лет (сын Далаевой Шены)
3.Далаев Мохьмад 11 лет (сын Далаевой Шены)
4.Далаев Усман 13 лет (сын Далаевой Шены)
5.Далаев Ум-Эла 8 лет (сын Далаевой Шены)
6.Далаева Хами 5 лет (дочь Далаевой Шены)
Записано со слов очевидцев,
(из села Толстой – Юрт, станицы Горячеводской и беженцев, опрошенных сотрудницей ПЦ «Мемориал» 28-30 мая 2000 года)
Колонна беженцев, следовавшая из Аргуна в сторону Наурского и Шелковского районов, была обстреляна федералами из дальнобойных орудий со стороны Виноградного, неподалеку от водо-насосной станции, именуемой в народе «водокачкой». Обстрел начался с девяти утра, и велся непрерывно в течение нескольких часов. Со стороны сел Толстой-Юрт и Горячеводского никого не пускали на помощь, обезумевшим от страха и ужаса происходящего, людям.
Но вопреки всему, глава администрации ст. Горячеводской сумел договориться, чтобы местных жителей пропустили на помощь женщинам и детям, которые не знали куда бежать, где получить помощь. И вот, в час дня к этим людям выехала машина «Газель», которая подобрала людей еще по дороге, сумевших ползком выбраться из-под обстрела. Второй была машина ЗИЛ с молодыми людьми из села Толстой-Юрт, которые приехали прямо на поле, где был обстрел.
Если в приведенных ниже интервью будут некоторые разночтения, то это вполне допустимо, так как каждый из них рассказывал то, что видел и пережил он сам.
Рассказывает не назвавшийся житель села Толстой-Юрт
Картина стала ясна, когда людей доставили в больницу. Четыре человека погибло сразу, к вечеру скончался ребенок девяти лет, наутро скончалась еще одна старушка. Их похоронили на местном кладбище. Но раненых было очень много. Врачи не успевали оказывать им помощь. По договору с федералами многих раненых вывезли в село Знаменское. Многим были ампутированы конечности, удаляли осколки, не хватало медикаментов. И местные жители несли в больницу, кто что мог: бинты, шприцы, вату, йод и т. д., а также несли еду, одежду. Один мужчина потерял своих детей. Не помню точно, но, по-моему, они нашлись только на пятые сутки. Четверо суток они провели в поле, прячась от обстрелов, и не зная куда идти.
Рассказывает Иса из станицы Горячеводской
По обстрелу колонны 29 октября я помню, что стали слышны взрывы орудий после девяти часов утра. Потом, как-то выяснилось, что идет обстрел колонны беженцев, которая выходила по Петропавловскому шоссе. Мы старались пройти на помощь людям, терпящим бедствие, но нас не подпускали близко к месту обстрела, били снайперы. Моему отцу с трудом удалось добиться разрешения вывезти людей из-под обстрела. Федералы дали два часа времени, чтобы мы могли оказать помощь людям, но все равно снайперский обстрел не прекращался. Машина ЗИЛ, в которой были ребята из Толстой-Юрта, проехала на поле, где были убитые и раненые, а также те, кому повезло уцелеть.
Люди без машин тоже шли на помощь, они выводили тех, кто не получил ранений. Из тех, кого вывезли на машине, было человек 20 раненных, и столько же трупов. В больнице от ран скончалось еще человек семь. Насколько я могу сказать из вывезенных в тот день, погибших было человек 25. Некоторых из них похоронили на кладбище в селе Толстой-Юрт. Это были люди из Аргуна, Наурской, Шелковской. Некоторых забрали родственники, и похоронили уже дома. Я помню женщину, которой оторвало ногу, с ней был сын, который никак не хотел расстаться с матерью, когда ее забирали в больницу. С трудом убедили его, что ей нужна срочно помощь врачей.
Оказывая помощь людям, особо отличился Хасульбеков Зураб, у которого в начале октября, в результате обстрела нашего села погибли жена — лет 18 и сестра 12 лет, которую почти разорвало на куски.
Парень, который был за рулем ЗИЛа в тот день, погиб спустя полгода – 2 апреля 2000 года. Он был застрелен на окраине села, когда вечером возвращался домой на машине, почти в упор. Сказали, что он якобы нарушил комендантский час, хотя когда его труп забирали, еще не было восьми часов. Его звали Хасуев Сайд-Магомед Шамсуевич. Он был 1972 г. р. Также оказали огромную помощь этим людям Дениев Аюб, Мадаев Д., Алиев Алихан, Хасуханов Хамзат, Хасуев Иса и другие. Обстрел велся из дальнобойных орудий и танков, авиации не было. С вертолетов били только пулеметы. Насколько я знаю, детей в тот день погибло четыре.
Рассказывает Мамед
(житель села Толстой-Юрт, пострадавший в это утро, и выехавший на помощь пострадавшим в час дня)
29 октября в восемь часов утра я со своим дядей Вадуевым Султаном выехали из Толстой-Юрта в Грозный, чтобы забрать труп моего дяди Баталова Салеха, 1933 г.р., который погиб в Грозном у себя дома 27 октября, во время авианалета. На 29 октября был объявлен коридор для беженцев, желающих покинуть особо опасные районы Чечни, что четыре дня люди могут беспрепятственно уезжать. Я с моим дядей, он был 1942 или 1943 года рождения, выехали на окраину села, расспросили можно ли проехать на Грозный, и поехали.
У водо-насосной станции по нам был открыт огонь из дальнобойных орудий. Снаряд попал в машину, и ее отбросило метров на 15. Сделав два-три круга, она остановилась. Я выполз из машины, оттащил дядю, у него была пробита голова осколком, чтоб в случае пожара он не сгорел. Вышел на дорогу, остановил машину, следовавшую за нами, и вернулся в село, так как забрать тело дяди нам не дали.
Приблизительно в час дня приехал к нам глава местной администрации и попросил помочь. У меня была машина «ЗИЛ-131», на ней мы и выехали. Я сам не в состоянии был вести машину, после пережитого утром, и за руль сел мой друг Хасуев Сайд-Магомед, он погиб месяц назад. Собралось шесть-семь ребят, которые вызвались ехать на помощь людям, мы еще не знали, что там происходит. Когда мы приехали на дорогу, там творилось что-то страшное. Всюду на дороге и на поле валялись трупы, раненые. Разбитые машины. Люди, разбежавшиеся в панике, лежали по всему полю, так как обстрел шел интенсивный. Мы собрали раненых и убитых, а здоровые сами бежали к машине. Собрав всех, кого успели, мы отвезли их в больницу села Толстой-Юрт. Среди раненых были покалеченные дети: без ног, без рук. Многих погибших похоронили на местном кладбище. Там же похоронили и моего дядю Вадуева Султана. А Баталова Салеха мы вывезли и похоронили уже после, 8 ноября. Все разбитые в тот день машины растащили федералы. Они еще несколько дней не допускали к этому месту никого. Потом выяснилось, что они очищали место своего преступления.
Рассказывает Болатбиев Рамзан
(мулла села Толстой-Юрт, занимавшийся похоронами людей, погибших в этот день)
Я занимался похоронами людей, погибших во время обстрела 29 октября 1999 года. Мы хоронили их 30 и 31 октября, а еще двоих, дней через четырнадцать, когда федералы выдали их трупы. Имена, которые нам известны, записаны на памятниках у могил. Я сейчас не помню, конечно, сколько человек мы хоронили, но примерно человек пятнадцать — шестнадцать. Некоторых хоронили по двое в одной могиле. Точнее вы это можете узнать на кладбище. Еще я помню, что трупы троих сразу забрали родственники, прямо из больницы. Но говорили, что еще несколько трупов забрали на следующий день. Были и такие, которые после скончались от ран, и не только в Толстой-юртовской больнице, но и в других больницах, куда их в тот день переправляли.
На кладбище произведено захоронение некоторых близких по двое, так как не было сил рыть одновременно столько могил, а похоронено здесь было за два дня шестнадцать человек
Эмиев Хасен 1940 г.р.,
Эмиева Мадина1970 г.р. (в одной могиле)
Абубакаров Магомед 1966 г.р.,
Алиев Арби 1972 г.р. (в одной могиле)
Саидов Ильман 1991 г.р.
Маидаев Шааран 1914 г.р.
Маидаев Хусейн 1990 г.р. (в одной могиле)
Мадуева Кужан Султановна 1953 г.р.,
Бухаева Зарема Алиевна 1972 г.р. (в одной могиле)
Алиев Руслан 1955 г.р.
Мадуева Хеда Ихвановна 1987 г.р.,
Мадуев Усман Ихванович 1986 г.р. (в одной могиле)
Один мужчина (имя неизвестно)
Рассказывает Эмиева Тоита Хасеновна
(1974 г.р., жительница г.Аргун, следовавшая в колонне беженцев в станицу Калиновская)
29 октября я была в колонне беженцев по дороге на Толстой-Юрт. Когда начался обстрел г. Аргуна, мы решили выехать в освобожденный район, где уже прошли боевые действия и была установлена, как передавали, «законная власть». Собрав все свое имущество, мы вместе с Гераевым Казбеком, который уезжал домой в ст. Калиновскую, на его машине, выехали в 8 часов утра 29 октября. Было объявлено, что в этот день открывается коридор для беженцев, которые хотят покинуть опасные районы республики. Всего в машине нас было 27 человек, машина бортовая «ГАЗ-53».
На повороте на Петропавловское шоссе мы остановились и ждали, пока подъедут другие машины. В колонне было 5-6 машин, потом подъехали другие, мы вывесили белые полотна (флаги). Первой выехала машина «Жигули», мы последовали за ней. Когда мы сделали поворот, обогнув холм, увидели, что машина, выехавшая вперед, уже горела. Как потом выяснилось водитель погиб сразу, его жене Любе, она русская по происхождению, оторвало ногу. Сыну Ильману также разорвало ноги, он скончался уже в больнице и похоронен на кладбище в селе Толстой-Юрт, а четырехмесячная дочка была выкинута из машины. Ее потом нашли, но слава Аллаху, с ней ничего не случилось. Это, оказалось, была семья Саидова Ибрагима, труп которого до сих пор не найден. Говорят, их где-то там захоронили.
Снаряд попал в борт нашей машины. Сразу погибла моя сестра Малика, я сама это видела. Вторая сестра Мадина была тяжело ранена и скончалась там же. Мы попрыгали с машины, легли кто куда. Нельзя было поднять голову, били снайперы, снаряды рвались беспрерывно. У меня и моего брата Умалта лопнули перепонки (у меня в левом ухе, у брата в правом ухе). В левом запястье у меня до сих пор сидят два осколка, которые никак не могут удалить. Буквально вчера мне оперировали руку и не смогли его найти. Умалт был ранен в плечо, шею и лицо. У мамы, Эмиевой Хабиры — 1947 г.р. (ее еще зовут Лайла) — множественные осколочные ранения по всему телу. До сих пор ей удалили только один осколок.
Мой отец побежал к машине, чтоб забрать своих дочерей. Мадину он успел снять с машины, но когда он поднялся, чтобы снять труп Малики, его поразили осколки, разорвавшегося сзади снаряда. Один осколок попал в ногу, а второй, как потом выяснилось, поразил его прямо в сердце. Он с трудом дополз до нас и сказал маме: «Знаешь, что стало с твоими дочерьми». Помолчал, потом спросил, что с внуком, а он был ранен в левую руку и в лицо. Мама ему сказала, чтобы он не поднимал головы, так как беспрерывно били снайперы. Он наклонил голову и больше ее не поднял.
Я видела, как каждую машину, заворачивавшую по трассе, постигала та же участь, что и нашу. Было абсолютно ясно, что по машинам били прямой наводкой с хребта. Минимум машин тридцать, я могу сказать это вполне уверенно, было разбито и сожжено. Некоторые сгорели с людьми.
Всего, как я знаю, было трупов 28, некоторых похоронили в Толстой-Юрте, трупы некоторых увезли родственники. А трупы некоторых до сих пор не найдены, но есть захоронение, которое не дают вскрыть, хотя они каждый месяц собирают людей, якобы для вскрытия, но потом под каким-либо предлогом откладывают до «лучших времен». И никто из нас не знает, где именно это захоронение.
Спустя несколько часов на поле появилась машина «ЗИЛ — 131», с которой нам крикнули, чтобы мы бежали к машине, кто может. В машине их было пять-шесть человек, они кинулись подбирать раненых и погибших. Собирали людей по всему полю, хотя беспрерывно били снайперы. Мама даже кричала им, чтоб они уезжали, не рисковали своими жизнями. Но эти ребята оказали нам помощь, они спасли нам жизнь, а также тела наших погибших. Если б не они, мы б не похоронили тела наших родственников. А в нашей семье в то утро погибло трое: отец наш — Эмиев Хасен, 1940 г.р., сестра Мадина — 1970 г.р. Они похоронены в одной могиле в Толстой-Юрте, благодаря тем людям, о которых я говорила. Труп второй сестры Малики — 1978 г.р. выдали только через четырнадцать дней, и ее тоже похоронили в Толстой-Юрте. (Прим. от автора: оказалось, что та девушка, похороненная спустя две недели не была Маликой. Ее труп обнаружен был 3 июня 2000 года и похоронен там же, в Толстой-Юрте 4 июня. Когда бралось это интервью об этом не было известно, и поэтому автор допускает эту неточность в данном тексте). Мы очень благодарны тем людям, оказавшим нам такие неоценимые услуги.
Загрузив машину, они погнали на всю скорость, чтобы спасти нас от снарядов и пуль. Нас привезли в больницу в селе Толстой-Юрт. Потом приехала еще одна машина «Нива» с ранеными. Нас там перевязывали, оперировали, кого-то отправляли в Знаменское и в Моздок. Тела погибших, которые успели спасти, похоронили 30 и 31 октября, на местном кладбище, как я уже говорила.
Мы выехали в этот день со всем своим имуществом, которое в этот день тоже погибло. Все наши золотые вещи (всех сестер) были у Малики. С ее трупа сняли даже сапожки. Чтобы получить ее труп мы объявили, что все золото, которое при ней, мы оставим, как выкуп за нее. А, что нам еще оставалось делать, ведь прошло две недели, пока нам выдали ее труп. Ее хоронили без нас, люди, которые приютили нас и помогали нам двенадцать дней. Я помню имя хозяйки, ее звали Тамара.
Насколько я помню, в тот день погибла Лена — узбечка, была замужем за чеченцем, похоронена в «Совхозе Калиновский», двое ее внуков — Оздамировы Аслан и Усман — были ранены. Другой ее внук Адам несколько дней провел в поле с другими детьми. Черемхановы Асет и Яха тоже были ранены. Как я уже говорила, погибли Саидовы — отец и сын. Саидова Люба, которой оторвало ногу, была переправлена в госпиталь города Моздок. Мы все были в шоке.В ночь на тридцатое октября, сельские молодые люди «приволокли» машину «Газель» с пятью трупами.
Авиация нас не бомбила, был только артобстрел из дальнобойных орудий и танков. Над нами кружили вертолеты, но ракет не выпускали, вели только пулеметный огонь.
Рассказывает Абдулкеримова Умани
(1971 года рождения, дочь Алпату Абдулкеримовой, жила с матерью в городе Аргун)
Когда снаряд попал в машину, меня в затылок что-то ударило, и я на какое-то время потеряла сознание. Когда я очнулась, я поняла, что недолго была в этом состоянии. Рядом со мной лежали какие-то трупы, потом я узнала, что один из них принадлежал моей сестре. Спрыгнув с машины, я подумала о шофере, что если он погиб, мы не сумеем уехать. Я тогда еще не поняла, что мы все равно не сможем просто так уехать.
Но шофер, слава богу, был жив, хоть и ранен. Снаряды продолжали рваться рядом, свистели пули, и я побежала, не зная куда. Подальше от этого ада. Я остановилась передохнуть, и увидела, что рядом со мной шестеро детей. От снайперов мы спрятались в канаве, но там тоже не было спасения. Выбравшись из канавы, мы увидели машину, и бросились к ней, но только один мальчик из нас успел добежать и вскочить в нее. Ему помогли сесть, но ждать, кого бы то ни было, было некогда, иначе погибли бы они все, снова начинался обстрел.
И я с пятью чужими мне детьми осталась в поле. Старшему из них в те дни исполнилось семнадцать лет, а самой младшей девочке было 7 лет, но выглядела она гораздо младше, я думала ей четыре года. Троим другим мальчикам было от 9 до 13 лет, я точно не знаю. Все мы почти раздетые, а к вечеру пошел дождь. На третий день пошел снег с дождем. Мы все раздетые, голодные, закапываясь в грязь, чтобы хоть как-то согреться, проводили ночи, а днем ползком пробирались в село. Нельзя было подняться, все время били снайперы. Пятую ночь мы провели в канаве совсем недалеко от села, но побоялись идти в село, потому что в селе могли быть русские.
Но на шестое утро я сказала, что нужно идти в село, иначе мы бы погибли от голода и холода. В селе мы пришли к самому крайнему дому, женщина, увидев нас, ужаснулась. Она быстро завела нас в дом, обмыла, дала переодеться, во что нашлось, дала нам хлеба, но у нее было нетоплено. Женщина повела нас к своим соседям, там нам оказали необходимую помощь. В ходе разговора выяснилось, что нас безуспешно искали. Конечно, эти дни не прошли для нас бесследно, мы все проболели довольно долго.
Рассказывает Дареш
(1967 года рождения, дочь Алпату Абдулкеримовой, жила с матерью в городе Аргун)
Как говорила сестра, мы ехали в машине, ничего не подозревая, считая, что чем дальше мы уезжаем от Аргуна, тем большую безопасность обретаем. Но все оказалось далеко не так. Осколки снаряда, угодившего в нашу машину, ранили меня в руку, и я потеряла сознание. Очнувшись, я обнаружила себя лежащей на земле, и, помимо всего прочего, раненой в ногу еще одним осколком. Я, как могла, попыталась отползти от машины, но вновь потеряла сознание. Вообще я мало, что помню. Помню, что кто-то перевязывал меня, но даже не помню кто. Лечилась я очень долго, врачи считали, что руку мне придется отнять, но слава Аллаху до этого не дошло. Но мне предстоит еще одна операция, которую возможно сделать только в клинических условиях.
Свидетельствует Эмиева Разет
(Была в колонне беженцев 29 октября на Петропавловском шоссе, и присутствовала на вскрытии захоронения 3 июня 2000 года)
3 июня 2000 года, я была на вскрытии того самого захоронения, которое федералы произвели 1-2 ноября, на месте обстрела колонны беженцев на Петропавловском шоссе, сразу за поворотом, не доезжая до села Толстой-Юрт. О том, что будет вскрытие, нам передали 2 июня, нет, не власти, а те, кто, как и мы, искали своих близких, которых потеряли 29 октября, во время обстрела нашей колонны. Мы договорились встретиться в 11 часов, третьего июня, и вместе поехать на вскрытие. Мы немного опоздали. Когда мы приехали, вскрытие уже шло.
Со мной была Абдулкеримова Падам, ее дочь и еще мои родственницы, а также родственники Ибрагима Саидова, труп которого в тот день нашли в этой яме. Мы немного опоздали, когда мы приехали, раскопки шли полным ходом, работал экскаватор, копать вручную было невозможно. Уже показалось колесо машины, на которой мы ехали, я его узнала сразу, потому что два передних колеса нашего «Газика» были тракторными. Достали наш «Газик», продолжая раскопки, показалась рука женская, тогда парень, который рыл, остановил экскаватор, и начали копать вручную. Копали очень осторожно. Показалась голова, белая водолазка, и стало понятно, что это труп Зары Абдулкеримовой. Он не разложился, но уже начинал портиться. Все конечности были на месте.
Парень, который очень осторожно раскопал и достал труп Зары, также осторожно продолжил работу, не позволяя другим торопиться, чтобы не повредить труп. Показалась нога в чем-то черном, и парень спросил, ищет ли кто-нибудь еще женщину. Я сказала, что у меня есть основания думать, что это моя золовка Малика Эмиева, хотя и был разговор, что она похоронена 14 ноября, но никто из нас не присутствовал при этом, и не мог бы утверждать это. Я объяснила, что Малика была одета в черные лосины, черный халат и красный свитер, и что у нее белые волосы. Так оно и получилось: показался черный халат, после красный свитер, а потом и белые волосы. Когда лицо очистили от земли, то стало видно, что это и есть труп Малики Эмиевой, т.е. моей золовки, которую считали уже давно похороненной. У нее стопа левой ноги отвалилась, прямо с носком, по локоть не было правой руки. На голове, видно, была рана, потому что затылочная часть черепа вместе с волосами тоже отвалилась, я взяла это в кулек и положила вместе с трупом.
Убитые три дня оставались на дороге в машине, как погибли, и те, кто потом ее видел в машине, говорили, что там сидит девушка с белыми волосами, и с раненой рукой. А также я знаю, что снаряд попал в борт сзади от того места, где они сидели, и она наверняка была ранена в затылок. Как я уже говорила, они были рядом: Малика и Зара. Зара была еще и беременна, на восьмом или девятом месяце. Ее труп достали в четырнадцатом часу, а труп Малики — в четырнадцать часов десять минут.
В: А откуда Вы знаете, что ее труп достали без десяти три?
О: Федералы записывали это на диктофон. Один из них стоял, комментировал все раскопки, и записывал все это на диктофон.
В: Сколько всего машин достали из этой ямы?
О: Оттуда достали один грузовик, на котором мы ехали, еще «восьмерку», цвета мокрого асфальта, в ней погибло 7 человек, еще красные «Жигули». Из той «восьмерки» в день эксгумации нашли три трупа, а раньше, 14 ноября, в Толстой-Юрте были похоронены еще четверо из этой семьи. Из этой семьи всего погибло семь человек. Я знаю, что они из станицы Червленной, но не знаю их фамилии, и помню, что девушку, которая разыскивала их, звали Малкан. Да, ее отца, чей труп нашли там в этот день, звали Султан, погибшую вместе с ним дочь звали Кужан. У нее погибло в тот день и двое ее детей. Погибла их сноха, и две ее дочки, у нее была грудная месячная девочка. Ее трупик тоже нашли 3 июня в этом же захоронении, а еще — труп ее семилетней девочки.
В: В каком состоянии были их трупы?
О: Трупик грудного ребенка, как был завернут в пеленки, так и нашли, тоже начинал только портиться, и труп семилетней девочки также начинал разлагаться. Труп Султана, деда этих девочек, достали на второй день утром, т.е. 4 июня. Я как-то перескочила… Но после того как достали труп Малики, следующим был обнаружен труп Ибрагима Саидова, он из Аргуна. Там были его родственники, они его опознали, но я не видела его труп, они привезли его и похоронили здесь в Аргуне. После того, как обнаружили и достали труп Ибрагима, были обнаружены трупы этих девочек. А труп Султана, и еще один труп, мы прикрыли тряпьем, чтоб не трогали собаки, и оставили до утра, потому что уже было поздно. Некоторые наши вещи тоже были свалены в эту яму, хотя многое исчезло совсем. У нас были большие сумки с вещами: одеждой, посудой, были ковры и т.д., от которых мы не нашли и следа.
Свидетельствует Алпату Абдулкеримова
(1932 года рождения, проживавшая в городе Аргун)
Когда начался обстрел Аргуна, мы решили уехать подальше от бомб и снарядов в машине Казбека Гераева, жителя станицы Калиновская, который уезжал домой. Мы, конечно, и подумать не могли о том, что нас ждет по дороге. Ведь в том районе к тому времени уже закончились боевые действия. 29 октября 1999 года должен был быть открыт коридор для беженцев из Грозного, Аргуна, как передавали целую неделю по всем каналам телевидения и радио.
Мы уезжали вчетвером: три мои дочери (Дареш 1967 г.р., Умани 1971 г.р., Зара 1973 г.р.) и я. С собой мы взяли все свое имущество, деньги и золотые вещи. Всего же в машине нас было 28 человек.
Недалеко от села Толстой-Юрт наша колонна подверглась обстрелу. Мы спокойно ехали, с белыми флагами, ничего не подозревая, наша машина сделала крутой поворот за холм, и угодила прямо под снаряд. Это произошло в десятом часу утра, неподалеку от сел Толстой-Юрт и Горячеводское. Спускаясь с машины, я увидела, что Лена лежала на борту вниз головой. Я стащила ее вниз, думая, что она мертва, но она была жива, хоть и ранена. Я заметила, что Дареш ранена, но оказать ей помощь не смогла, поскольку мне в голову что-то попало, и я потеряла сознание. Придя в себя, я уползла подальше от машины. Со вторым снарядом, раненых стало еще больше. Этот снаряд был выпущен уже в другую машину. Четыре с половиной часа из-за обстрелов мы лежали и не могли поднять даже голову. Мы видели, как разбивали и горели машины, гибли люди. По машинам били снаряды, то ли танковые, то ли еще какие, не знаю, но не бомбы или ракеты. Авиация нас не бомбила. Помню, погибла семья из Старой Сунжи, 5 человек. Трупы были обожжены. Их на машине «Газель» ночью привезли местные ребята. Погибла также Аймани — родом из Ведено, была замужем за Насухановым из Аргуна. С ней был ее сын лет двадцати, раненый, он забрал труп матери в Наурский район.
В: Скажите, никто не мог вам помочь, почему вы столько времени там провели?
О: Нам действительно никто не мог помочь, от Толстой-Юрта ни одна машина не проезжала, как потом выяснилось, их не пропускали к нам. А те машины, которые ехали от Петропавловской, объезжали разбитые машины и сами попадали под снаряды.
В: Сколько же машин было тогда подбито?
О: Я даже не смогу вам точно сказать.
В: Ну, а все же, хотя бы приблизительно.
О: Приблизительно, наверное, машин за тридцать, я, когда посчитала до пятнадцати, дальше я не смогла, испугалась. Мне стало просто страшно. Я даже не видела все машины, так как обзор закрывался и машинами, и дымом. И нельзя было просто голову поднять, из-за обстрелов. Я видела, как горела одна машина. Раненых было двенадцать, четверо убитых, а пятая умерла две недели спустя. Это была узбечка, фамилию не знаю, а звали ее Лена и она из Аргуна, мы ехали в одной машине. Еще погибли Эмиевы: Хасан, Мадина и Малика, отец и две дочери. Погибла также моя дочь, Зара Абдулкеримова, она была беременная.
Приблизительно во втором часу дня подъехала со стороны Толстой-Юрта машина с местными ребятами. Мы им кричали: — «Уезжайте, а то вас тоже подобьют». Они нам крикнули: — «Кто может, бегите к машине, мы без вас не уедем, мы за вами приехали». Соскочив с машины, они начали собирать раненных и убитых, укладывая их в машину. Меня они тоже подобрали. Я сразу узнала, что моя дочь Зара погибла, но ее труп забрать не дали снайперы. У Зары была разбита голова, а тело изуродовано осколками. Но зато взяли мою вторую дочь Дареш, которой прямо в машине оказали первую помощь, ей остановили кровотечение. Это спасло ей не только жизнь, но и руку, и ногу. В битком набитой машине нас привезли в больницу села Толстой-Юрт, где нам была оказана необходимая помощь. Похоронить сразу мы ее не смогли. Я попросила одного парня залезть на машину и кинуть ее мне на руки, но вдруг, откуда ни возьмись, раздался взрыв снаряда, и нам пришлось отскочить. К счастью, в нас он не попал, он взорвался по ту сторону машины. В тот день забрать ее труп мы так и не смогли, а потом туда никого не допустили. Все, кто остался в тот день на поле, были захоронены неизвестно где.
А узнать и похоронить свою дочь я смогла только 3 июня, спустя семь месяцев, после ее гибели. Все это время я бегала по всем инстанциям, просила отдать мне тело моей дочери, чтобы предать его земле, как положено по нашим обычаям, дочери, которая носила в утробе восьмимесячного ребенка. Это была ее первая беременность. Она погибла, не успев испытать счастья материнства. Оказалось, их захоронили во дворе Асфальтового завода, неподалеку от места обстрела. Их захоронили вместе с транспортом, в котором они были, в какую-то большую яму. Помимо нашего грузовика, там было зарыто еще 3 легковые машины, изрядно помятые. Наш грузовик я узнала сразу, так как у него были тракторные колеса. Нам сказали, что там никого нет, только, мол, машины, но мы не стали их слушать. Мы настояли, чтобы продолжали рыть, а рыли экскаватором, потому что руками было невозможно разрыть эту яму. Ее успели укатать, когда вытащили грузовик, раздался крик Дареш: «Осторожно, там видна голова Зары, это ее волосы». Сын стал осторожно копать руками вокруг головы, показался ее халат, действительно это была она. Мы осторожно достали ее тело. Она была в той же одежде, но в карманах ничего не было, не было и золотых вещей, которые на ней были, когда мы выезжали: золотая цепочка-веревка и серьги. Не нашли мы также сумку с деньгами, которая у нее была. Все хозяйственные вещи, которые мы с собой взяли: холодильник, стиральная машина, столы, — ничего этого, даже обломков от них в яме мы не обнаружили.
После Зары выкопали труп Малики Эмиевой, она лежала неподалеку от Зары. Они вместе оставались в тот день в машине. Еще выкопали трупы двух детей, один из них был грудной ребенок. Эти дети были из Червленной. После них нашли останки Ибрагима Саидова с Аргуна. Его труп был в страшном состоянии. На второе утро выкопали труп Султана и еще одного мужчины, но его никто не узнал, потом, правда, я слышала, что он из Цацан-Юрта, но точно не знаю. А этот Султан из Червленной, — дед этих девочек, которых откопали третьего вечером.
Семья Оздамировых, обстрелянная в Гумкоридоре (бабушка и три внука находились в колонне беженцев 29 октября 1999 года)
Лена Оздамирова, 15 сентября 1931 г.р.; 13 ноября умерла от ран, полученных 29 октября 1999 года;
Аслан Оздамиров, внук Лены;
Усман Оздамиров, внук Лены;
Адам Шитаев, внук Лены;
Ханбатыр Оздамиров, муж Лены;
Майя Оздамирова, дочь Лены, мать Адама Шитаева
Рассказывает Аслан Оздамиров, 15 лет
(15 ноября 1984 года рождения, проживавший в городе Аргун)
Когда мы поехали, я увидел вдалеке вспышку, что-то ударило в нашу машину, и я спрыгнул с нее. Я быстро лег на землю и увидел, как бабушку сбросило с машины взрывной волной, она была без сознания. Бабушку зовут Лена. Когда я снова поднял голову, то увидел, как взорвалась машина, модель «Жигули-99», и мне в шею угодил осколок от этого взрыва (мне чуть было не задело сонную артерию). Я не знаю, сколько времени был без сознания, и сколько там пролежал. Затем, кто-то поднял меня и перенес в машину. Это были люди из села Толстой-Юрт.
Нас привезли в больницу этого села. В больнице я пролежал два дня. Мне сказали, что осколок просто задел шею, сделали укол и перевязку. Из больницы нас отправили в Моздок, но туда мы не доехали, нас положили в больницу в Знаменском. Там выяснилось, что у меня в шее сидит осколок, чуть не задевший сонную артерию. Сделали операцию и удалили осколок, который застрял в затылке. Наложили на шею шину. После операции меня лечили дней десять.
Рассказывает Усман Оздамиров, 12 лет
(19 мая 1987 года рождения)
Когда я соскочил с машины, то увидел бабушку. Она хотела слезть с машины, но следующий взрыв, сбросил ее оттуда, ударив об борт. За нашей машиной остановилась «девятка», но в нее угодил снаряд. Там были люди, впереди сидели двое. Водитель хотел выползти из машины, но не смог. Сзади тоже были люди — они все погибли. В машине шедшей впереди нас, был мальчик лет восьми, ему разорвало ноги: с костей у него все мясо было как будто срезано. А его отца разорвало пополам, верхнюю часть туловища выбросило из машины. Из этой же машины выбросило окровавленного четырехмесячного ребенка. Его потом нашли, он был жив, с ним ничего не случилось. Это была семья Саидовых.
Еще был ранен наш шофер, Казбек, а также была ранена наша соседка Эмиева, у нее все лицо было в крови. Дальше я видел, горела машина «КАМАЗ» с красной кабинкой, говорили, что там были женщина и ребенок. Они сгорели живьем. Горела еще машина «Газель», но оттуда люди успели выскочить. Еще подбили мотоцикл, он опрокинулся. Проскочила машина со скотом. Еще одна машина «Газель» осталась там же на поле. Мы долго лежали на земле, было очень холодно, на нас была не очень теплая одежда. Вдруг подъехала машина, с которой нам крикнули, чтобы мы бежали к ним. Им кричали, чтоб они уезжали, но они стали собирать раненых и убитых. Я был ранен в ногу. Они собрали, кого смогли взять, а те, кто сам двигался тоже сели в машину, и ребята повезли нас. Когда машина тронулась, в борт нашей машины ударили пули, то ли автомата, то ли пулемета. Машина рванула с места, и нас привезли в больницу села Толстой-Юрт.
Когда мы ехали, я видел на дороге мужчину без ноги, его нога лежала возле плеча, он был мертв. Всюду были лужи крови. Лежал тот человек, т.е. половина человека, которого выкинуло из машины «Жигули». По нему ехали машины, т.к. была большая паника. Валялись руки, одному парню срезало голову, потом говорили, что он единственный сын у родителей. Лежала еще одна голова. Эти головы кто-то убрал под опрокинутый мотоцикл. Когда сестра потянула своего брата, он оказался без головы, и она потеряла сознание, об этом потом рассказывали люди в больнице. Я их не знал, но говорили что они из Совхоза Северный» Наурского района. На дороге валялись вещи людей, даже куры и скотина тоже.
Насколько я знаю из тех, кто ехал с нами, погибли Эмиевы: отец, ему осколок попал в сердце, и две его дочери. Одна Мадина, а имя другой не помню. Погибла еще одна девушка, а ее сестра Умани несколько дней была на поле вместе с другими детьми, среди которых был мой двоюродный брат Адам. Сестра Умани, которая погибла, была беременная. Вот недавно нашли их трупы и похоронили, говорят, что у них забрали золотые вещи. У Малики Эмиевой была на шее золотая цепочка, ее тоже не нашли.
Мой двоюродный брат Адам и другие дети видели, как тащили машины и все оттуда убирали. Они это видели с холма, где прятались несколько дней, пока не пришли в село. Когда пришли в село, мой брат был весь синюшный, он несколько дней ничего не ел кроме растений, а воду пили дождевую, в эти дни шел дождь. Было очень холодно в эти дни, и они все замерзли основательно. Адам даже на ногах не держался, все они тоже не могли стоять на ногах. С ними была маленькая девочка лет четырех. Их было шестеро: мальчики лет десяти и двенадцати, и еще мальчик, которому исполнилось семнадцать лет, там на поле. Мне рассказывал об этом Адам. Эти дети были братьями, а девочка была их сестрой. Умани была ранена в голову, об этом тоже говорил Адам. Они прятались в разных окопах, потому что все время стреляли, и они боялись, что в них попадет.
В этот же день в селе Толстой-Юрт снаряд попал в дом, но не взорвался, об этом рассказывали в больнице, когда нас туда привезли. В больнице мне удалили осколок из ноги. Он ударился в кость и рикошетом пошел обратно, но остался в ноге. Однако, мне повезло, кость уцелела.
Рассказывает Ханбатыр Оздамиров
(1932 г.р., муж Лены, в колонне беженцев не был)
Когда начали бомбить Аргун, жена сказала, что возьмет детей и поедет к родственникам в Наур, я согласился. Они готовились к поездке и решили ехать 29 октября, так как по радио и по телевидению передавали, что в этот день будет дан коридор беженцам, во всех направлениях. Наши соседи Эмиевы тоже собирались ехать. Вез их на грузовике Казбек из станицы Калиновская, он ехал домой на своей машине. Они выехали 29 октября 1999 года в девятом часу утра.
О случившемся я узнал третьего ноября. Услышал, что моего внука одного убило, второй, якобы легко ранен, третий внук пропал, хозяйка тоже легко ранена. Я даже не знал, что жена умерла, (она скончалась от ран 13 ноября 1999 года, а я об этом узнал уже в декабре). Ее похоронил мой двоюродный племянник в «Совхозе Северный» Наурского района. Нас же в Толстой-Юрт не пропустили, они там пост выставили, даже женщин не пустили, сказали: «Не подходи, стрелять будем!» Было очень тяжело быть все это время в безвестности, переживать за всех. Я весь поседел за этот месяц.
Рассказывает Адам Шитаев, 12 лет, 24 ноября 1987 года рождения
Когда наша машина завернула за холм, я понял, что в машину, выехавшую вперед, попал снаряд. Наша машина остановилась, в это время в нее тоже угодил снаряд. С машины спрыгнул Асланбек, я тоже спрыгнул следом за ним и не мог встать на ноги. Я увидел Умара, он бежал от машины, еще одну женщину и побежал тоже. Снаряды продолжали рваться.
…Увидев бежавшую к холму девушку (Умани, которой было 28 лет), я и еще шестеро детей (Магомед, маленькая девочка лет четырех; имен других не помню) присоединились к ней. Все время били танковые снаряды и снайперы. Мы ушли и спрятались в какой-то окоп, но за нами больше никто не поднялся. Через несколько часов вроде шум стих, и подняв головы, мы увидели машину, которая загрузила людей с поля и выезжала на дорогу, ведущую к селу. Мы побежали к этой машине, но только один из нас успел сесть в нее. Нас шестеро осталось в этом поле. Уже наступал вечер, а обстрел продолжался, и нам приходилось искать убежище от снарядов: мы спрятались в какой-то окоп или яму и там провели первую ночь. В эту ночь пошел дождь. Мы были почти раздетые, только у меня на ногах были ботинки, а все другие обуви не имели — одни носки (когда сели в машину, все они разулись, чтобы не пачкать одеяла, на которых сидели, а один из них, по-моему, Магомед был только в одном носке), но и мои туфли промокли насквозь. У меня была шапка, поэтому свой капюшон я отдал кому-то из мальчиков.
На следующее утро старший из нас, кажется, Умар, пошел смотреть, что можно найти для убежища, потому что оставаться там уже было невозможно. Он нашел другую канаву, и вернулся за нами. Мы перебрались ползком, потому что нельзя было подняться, все время били снайперы. Там мы нашли куст шиповника и поели немного ягод, но они только раздражали желудок. Из нового укрытия мы видели, как солдаты на БТРах подъезжали к тому месту, где был обстрел, и забирали вещи людей; цепляли неразбитые, брошенные машины к БТРам и увозили их. Также мы заметили, что федеральные солдаты убивали коров, которые остались брошенными на этом месте. Было видно, внизу все было разброшено и валялось два три дня. Только на четвертый день они стали там все расчищать.
В поле мы провели пять суток. Мы потихоньку спускались с холма, но все больше прятались, потому что постоянно шел обстрел. Был случай, когда мы только, что ушли в другую яму, как туда, где мы до этого сидели, попал снаряд. Передвигались мы все время ползком, встать на ноги почти не было сил: еды не было никакой, кроме шиповника, а воду пили дождевую. Как-то я нашел корень лопуха и съел его, но другие отказались, они не знали, что его можно есть. Вечером на исходе пятых суток мы пришли к селу, но побоялись войти туда, потому что по дороге ездили БТРы (мы думали, что в селе могут быть русские). Найдя канаву на окраине, мы переночевали в ней. Утром, увидев вышедшего на дорогу парня, Умар позвал его. Тот быстро подошел к нам и, увидев нас, понял кто мы такие. Они в селе знали, что мы ушли на холмы, и ждали нас.
Нас хотели сразу отправить в больницу, но женщина, которая вышла из ворот какого-то дома, сразу завела нас к себе домой. Девочка, увидев лужу во дворе, кинулась к ней и стала из нее пить: ее с трудом оторвали от лужи женщины, которые плакали. Собрались еще женщины, они нас почистили, растерли нам ноги и руки и дали поесть. Потом нас увезли в больницу, где нас лечили два-три дня: делали растирание, уколы от простуды, давали лекарства. Несколько дней мы не могли подняться на ноги, бывает, что и сейчас они побаливают. После больницы меня к себе забрала одна женщина, она ухаживала за мной, ставила мне горчичники, давала лекарства. Я был в шоке и поэтому мало что помню. Забыл даже имена людей, которые меня приютили. Помню только имена мальчиков в том доме: Расамбек и Ризван, а имя женщины-хозяйки я не помню.
Рассказывает Майя Оздамирова
(в колонне беженцев не находилась)
О том, что произошло, я узнала 1 ноября, но не знала, кто из них жив, а кто погиб или пропал. Сказали, что видели мальчика в красной куртке, это был мой племянник, а у моего сына куртка была черная с красным. Тогда же, 1 ноября, мы услышали о гибели Эмиевых: отца и двух дочерей. Потом я услышала, что племянники живы, мама легко ранена, с ней вроде все нормально, а моего мальчика нет. Я думала, что он погиб, и больше не увижу его.
Рассказывали, что много людей было разорвано на куски, творилось там что-то страшное. 11 декабря приехал мой двоюродный брат, он у меня спрашивает, что и как там обстоят дела. Я говорю: «Вроде сказали, что все живы и здоровы» (мне уже сказали, что мой мальчик нашелся; он 5 суток находился в зоне обстрела, он 5 суток не могли подняться и спуститься в село). Сын был под обстрелом вместе с другими детьми. Они ползком искали безопасные места. К вечеру пятого дня они спустились к селу, но они не знали, как в Великую Отечественную войну, кто там: немцы или красные. Они видели бронетехнику, и вот понимаете, для них эта русская армия была, все равно, что та немецкая армия в ту войну. Вот я говорю, неужели не видно было, четверо суток дети ползали по земле, вокруг били снайперы, там нет никаких заграждений, никаких лесопосадок, неужели не видно было в бинокль, что это дети. Они пять дней не могли подняться на ноги, по ним били из снайперских винтовок. Приползли они к селу — голодные, изможденные, замученные жаждой — и не посмели войти в него, чтоб получить долгожданный приют, боясь попасть в руки к русским, настолько силен был в них страх. Они ели траву, корни, пили дождевую воду. Когда они спускались поближе к селу, там уже не было ни ям, ни канав, и они рыли убежища руками, с помощью рогатки, которая была с собой у Адама. Выроют ямку, спрячут в нее голову и ночуют так.
Утром, решив, что все равно делать им нечего, они вышли из своего укрытия. Женщины забрали их домой, обогрели, почистили, дали им поесть и отвезли в больницу села Толстой-Юрт. Когда их вели в дом, девочка, которая была с ними, бросилась к луже и стала из нее пить; ее с трудом оторвали от нее. Женщины стали их поить молоком (они пили и их тут же рвало, настолько их желудки не принимали ничего); растирали спиртом, перед тем, как отвезти их в больницу. Понимаете, что я хочу Вам сказать: «вот эта жестокость по отношению к детям, и чтобы мне не говорили, я не поверю, что они не видели, что там ползали дети». И мало того, после всего этого никого не допустили к этому месту несколько дней, а когда допустили, то люди ничего не нашли — ни трупов своих близких, которые там остались, ни свое имущество, ни скот.
Уже потом, вернувшись, племянник мне рассказал, что он был ранен в шею, буквально в миллиметрах от сонной артерии. Он мне сказал: «деци, я не удивился, когда возле меня положили труп без головы, но я удивился, когда с другой стороны положили труп, с него буквально мясо срезано, и видно, в предсмертной агонии, у него на лице застыла улыбка, вот тогда я удивился». Понимаете, с ним рядом положили труп без головы, а он не удивился, что он должен был пережить и перевидать! Какой это должен был быть шок у ребенка. И мне кажется, что с целью наживы, они с трудом дали забрать трупы и больше ничего, а люди выезжали, брали с собой все свое имущество, деньги, золото. И сделано это только с целью наживы! Была расстреляна колонна в тридцать с лишним машин, тем более на каждой машине вывешен белый флаг. Тем более в открытых машинах: дети, женщины, старики, снизу вещи уложены, а на них люди сидят. Сразу было понятно, что это никакие не боевики, а колонна беженцев. И такая жестокая расправа.
Только в декабре я узнала о смерти мамы, а умерла она 13 ноября 1999 года. Маму звали Оздамирова Елена Таборовна, по национальности узбечка. У нас семья была интернациональная, мы никого никогда не делились по национальности, для нас люди были плохие или хорошие. Понимаете, я даже не была на ее похоронах, не то, что рядом в трудные для нее минуты. И я не одна такая.
Когда второго декабря в Аргун вошли российские части, я еще была в шоковом состоянии, и не знала: кто жив, а кто — нет, спросила у военных, не знают ли они, кто обстрелял колонну беженцев на Петропавловском шоссе. И один из этих военнослужащих (он был званием постарше) мне ответил, что это сделали они, им был дан приказ. Первый комендант города Аргуна и был тем командиром, который расстреливал колонну беженцев, по чьему бы приказу он не действовал. Они искусственно создали эти колонны, и одновременно обстреляли их. Этот обстрел они скрыли, скрыли так, что не дали людям похоронить своих погибших, зарыв все, что осталось от колонны в огромные ямы: и людей, и машины, и имущество все, которое они забрали с собой. Недавно была вскрыта одна из этих ям, где Эмиевы нашли труп своей дочери и похоронили буквально на днях, вроде 4 или 5 июня 2000 года. Но еще многие не нашли своих близких, пропавших там в тот день. Значит, есть еще захоронения, которые до сих пор не вскрыты. И эта жестокость ничем не оправдана.
Семья Далаевых, обстрелянная в гумкоридоре (8 человек, находились в колонне беженцев 29 октября 2000 года)
Асланбек Далаев, отец — 28.08. 58 г.р.
Яха Далаева, мать — 10.03.59 г.р.
Умар Далаев, сын;
Усман Далаев, сын;
Магомед Далаев, сын;
Умар-Али Далаев, сын;
Халимат Далаева, дочь;
Асет Чермыханова, бабушка — 1937 г.р.
Рассказывает Умар Далаев, 16 лет
(2 декабря 1982 года рождения)
Мы выехали в девятом часу из Аргуна, доехав до рокового поворота, остановились. Стали ждать, когда подъедут еще машины, и вывесили на своей машине белый флаг, в знак того, что мы беженцы. Машины тронулись и мы поехали. Когда завернули за холм, дети закричали: «Смотрите, машина перевернулась!» Неожиданно в нашу машину попал снаряд. Поднялся шум, все кричат, орут. Я спрыгнул, помог маме спуститься, видел, что Усман подхватил на руки сестренку. Потом я видел, как отец тащит бабушку. Заметив, как убегают наверх мои братья, я кинулся за ними. Мы увидели холм и решили, что там будет безопаснее, но оказалось, наоборот. Там снаряды рвались чаще, и осколки рассыпались больше. Я решил, что надо искать убежище получше, и мы поползли дальше наверх, нашли яму и укрылись в ней. Какое-то время мы пересидели в ней, но когда появились самолеты, хотя они не били, мы решили уходить дальше.
Так от одной ямы к другой, ползком мы уходили от места обстрела, но не могли нигде укрыться, потому что били все время снайперы. Наверное, через несколько часов (теперь я знаю точное время, это было во втором часу дня), мы увидели машину, которая собирала людей с поля и стремглав бросились к ней. Но успел на нее только один из нас, это был Усман. Он уехал, а мы вшестером остались в поле, так как начали бить снайперы и нас не пустили к машине. Плакала Умани, она не знала, что с матерью, сестрами.
Я успокоил ее, и мы пошли опять искать укрытие, найдя новый окоп, спрятались в него. Там оказалась лопата, я потом взял ее с собой; нашел куст шиповника, и поели ягод, но много есть их нельзя было; хотелось воды, а ее у нас не было. Эту ночь мы провели в этом окопе, на утро я обломил ветку с куста для маскировки, и пошел искать другое место, потому что с утра опять начался обстрел, и находиться в этом окопе было опасно. Невдалеке была яма от взрыва, отдохнув в ней и, осмотревшись, пополз дальше. Найдя канаву, из которой был хороший обзор, я вернулся за своими товарищами, и уже вместе с ними пополз к этой канаве. Вторую ночь мы провели в этой канаве. Ночью пошел дождь, а там, в канаве оказалась водосточная труба, не знаю, откуда, но в эту трубу хлынула вода, и мы все промокли до нитки. Всю ночь промерзли, а утром не могли подняться, так нас трясло от холода, что ноги не держали.
Появились самолеты, и стали обстреливать какую-то вышку, примерно через полчаса они улетели, а мы снова искать место для ночлега. Так прошло еще двое суток. Я сказал Умани, что посплю немного, и лег отдохнуть. Почти сразу же заснул, но спустя некоторое время очнулся, будто меня подбросило. Я вскочил на ноги, оглянулся и увидел внизу на дороге женщин, стал им кричать. Одна женщина меня услышала, начала оглядываться, искать меня, но не увидела, слишком высоко я был. Они ушли, а я сказал своим: «Давайте пойдем за ними». Мы начали спускаться с холма, но пока спустились, уже стемнело. Побоявшись идти в село, так как по дороге ездила бронетехника, и не зная, есть ли в селе русские, мы нашли одну канаву и решили переночевать в ней. Как только наступило утро (оказалось 3 ноября 1999 года), мы вышли из своего укрытия и поплелись к селу, решили, что все равно как умирать. Сестренка совсем не в силах была идти, и просилась на руки, но у меня тоже не было сил, не то, что ее нести, но и самому идти. Так мы добирались до села. Увидели на улице парня и стали ему кричать. Он подбежал к нам, и очень сожалел, что нет камеры, чтобы нас заснять. В это время подошла еще женщина, она также поняла, кто мы такие. В это время моя сестренка увидела лужу, кинулась к ней и стала из нее пить. Мы с трудом оторвали ее от лужи. Женщины забрали нас домой, почистили, растерли спиртом руки и ноги, и дали выпить спирт. Потом накормили, правда, есть мы не могли — рвало. Нас отвезли в больницу села Толстой-Юрт.
Рассказывает Асланбек Далаев, 28 августа 1958 года рождения
Действительно, моя семья (семь человек, и еще была мать моей жены — всего восемь) попала под обстрел 29 октября 1999 года, когда в колонне беженцев мы ехали из Аргуна в станицу Калиновскую. Перед этим по радио и по телевидению объявляли, что 29 октября 1999 года будет дан коридор, для желающих выехать из зон боевых действий, вот мы, и поехали, поверили российскому правительству.
Обстрел велся из дальнобойных орудий. Мы выпрыгнули из машины, в которой ехало четыре семьи, и побежали в поле, легли на землю — укрыться там было негде. Обстрел шел постоянно. Я видел, как в машину «девятку» попал снаряд. В ней убило двух женщин, мужчину. Кричала Эмиева, она была ранена. К ней на помощь пошел ее отец, и его ранило в сердце. Он скончался там же, в поле. Мы все были в шоке, и я мало, что помню. Потом подъехала машина с ребятами, они крикнули нам, чтоб мы бежали к ним. Мы же им кричали и махали руками, — уезжайте, мол, вас тоже подобьют. Они не уехали, попрыгали с машины и начали собирать раненых и убитых. Все мои дети разбежались, я никого из них не мог найти. Теща была ранена, жена тоже ранена.
Эти ребята, да благословит их Аллах, подобрали всех раненых, кто не был ранен сами сели в машину. Они еще подобрали трупы, какие успели собрать и привезли нас в больницу села Толстой-Юрт. Там оказали помощь раненым, а кому невозможно было помочь там, повезли в Знаменское и Моздок. Из моих детей к нам присоединился второй сын, Усман, остальные четверо пробыли в поле пять суток, потом их привезли люди из Горячеводска. Они сами пришли в село на шестой день.
Рассказывает Халимат Далаева, 7 лет
(26 июня 1992 года рождения)
Вопрос: Скажи, как тебя зовут?
Ответ: Халимат.
В: А, сколько тебе лет?
О: Семь.
В: Ты в школу ходишь?
О: Да, во второй класс.
В: Расскажи, что ты помнишь, о том дне, когда вас обстреляли.
О: Я помню, что я была в ямах.
В: А почему в ямах?
О: В нас стреляли из орудий, и я убежала.
В: Кто с тобой был, и почему вы бежали?
О: (плачет, не отвечает)
В: Кушать у вас с собой было что-нибудь?
О: Нет, не было.
В: А вода была?
О: Воды тоже не было.
В: Ты пить хотела?
О: Да, очень! По дороге я нашла бутылку, а Умани ей отбила горлышко, и когда был дождь, мы набрали в нее дождевой воды, и все понемногу выпили ее.
В: А скажи, что ты говорила в поле, когда была голодная?
О: Что я бы съела 10 лепешек и выпила бы 10 чашек чая.
В: А ты съела, как говорила?
О: Нет, не смогла (опять расплакалась).
В: А кто тебе помог?
О: Помогли мне женщины.
В: Как они тебе помогли?
О: Помыли мне руки, ноги, растерли спиртом и даже напоили им, дали одежду, накормили.
В: Ты поела чего-нибудь?
О: Я не смогла, меня вырвало. Потом нас отвезли в больницу. Там меня послушали, дали мне лекарства, сделали укол.
В: Ноги у тебя болели?
О: Да, и сейчас болят.
Рассказывает Усман Далаев, 15 лет
(26 января 1984 года рождения)
В: Во что вы были одеты, на вас была теплая одежда?
О: На нас была не очень теплая одежда, мы сидели, закутавшись в одеяла, а наша обувь стояла в стороне. Мы разулись, потому что садились на вещи, которые везли с собой, и когда мы соскочили с машины, мы были без обуви.
В: Так вы несколько дней в поле были еще и разутые?
О: Да, мы все, кроме Адашки, то есть Адама, были разутые, но и у него вся обувь на ногах расползлась. Поэтому можно сказать, мы все были без обуви.
В: Хоть носки у вас были на ногах?
О: Да, носки теплые у нас были, только Умар-Али потерял один носок, и был совсем разут. Одеты тоже были по-разному, кто в куртке, кто в свитере, кто в костюме.
В: Вы брали с собой что-нибудь из имущества?
О: Да, мы брали и одежду, и некоторые ценные вещи из хозяйства. Все это пропало в тот день, мы ничего не нашли.
Рассказывает Магомед Далаев, 11 лет
(13 марта 1988 года рождения)
В: Расскажи, что ты помнишь о том дне, 29 октября? Что ты видел?
О: По нашей колонне ударили из дальнобойных орудий.
В: А, что за колонна у вас была, и где вы были?
О: Это была колонна беженцев, а находились мы недалеко от села Толстой-Юрт (Докар-Эвл). По нам ударили, и погибло много людей.
В: Ты сам видел убитых и раненых?
О: Да, видел. Трупов и раненых было много. Они выглядели по-разному: кто без рук, кто без ног, кто и без головы.
В: На какой машине ехали вы? И какие еще там были машины?
О: Мы ехали на «Газике». Были машины «Жигули», «Волга», «Газели», еще «Газики». Разбитых машин было много, сколько точно я не знаю, я не считал, не до того было.
В: А было так, чтобы машины горели?
О: Да, было. И люди тоже в этой машине были.
В: Что сделал ты, когда все это случилось?
О: Я побежал наверх, прятаться, со мной были мои братья, сестра, еще девушка Умани и еще мальчик Адам.
В: Долго вы были в поле, помнишь?
О: Да, мы провели там пять ночей, на шестой день мы пришли к Горячеводску.
В: Вы видели это село раньше? Почему вы не пришли туда сразу?
О: Мы боялись, потому что все время стреляли, а потом мы думали, что там посты, и что в селе русские.
В: А почему вы боялись русских?
О: Ну, как почему? Ведь это же они стреляли по нам все время и из орудий, и из снайперских винтовок. Они же убили Малику Эмиеву, я сам это видел.
В: Когда вы пришли в село, что было?
О: Нас почистили, накормили, одели, отвезли в больницу. Мы были очень грязные, раздетые, голодные, на ногах почти ничего не было, потому что мы еще в машине разулись и наша обувь осталась там, в машине.
В: Вы что-нибудь ели в эти дни, что вы пили?
О: За все время мы ели шиповник, и один раз, когда прошел дождь, мы пили дождевую воду.
Рассказывает Умар-Али Далаев, 10 лет
(26 декабря 1989 года рождения)
В: Где ты был 29 октября, ты помнишь этот день?
О: Да, помню хорошо! Я был в колонне беженцев, мы хотели уехать в станицу Калиновскую. Но нас обстреляли на Петропавловском шоссе. Когда начался обстрел колонны, в нашу машину угодил снаряд. Я спрыгнул с нее, и, схватив за руку мою сестренку, побежал на холм. Там же со мной оказались и мои братья: Умар, Усман, Магомед, а еще Умани, и Адашка, ой, Адам. Мы спрятались в большой яме, но потом поняли, что и это опасно. Мы побежали дальше, повыше. Нашли другую яму и спрятались туда. Там мы провели эту ночь. Утром Умар пошел искать другое убежище, потому что опять стреляли, совсем недалеко от нас. Он нашел один окоп и увел нас туда. В поле мы провели пять суток.
В: Что же вы ели там, ведь у вас с собой не было еды?
О: Все, что мы поели, это был шиповник, его там было много, но ничего другого не было. От него болели желудки, и хотелось пить.
В: Как ты был одет?
О: На мне была куртка, а на ногах один носок шерстяной, а другой я потерял, когда бежал наверх, в первый же день. Было очень холодно. Один день с вечера пошел дождь, и мы промокли до ниток, и замерзли. Это было на второй день.
В: А вот последняя ночь была какая?
О: Очень холодная, мы очень замерзли.
В: Как к вам отнеслись люди в селе, куда вы пришли после всех ваших скитаний?
О: Приняли очень хорошо. Они нас почистили, одели, дали нам поесть, прежде чем отправить в больницу. Спасибо им всем!
Показания записаны 6-7 июня 2000 года сотрудником «Мемориала» в Аргуне.