Со времен Ермолова сатанинская политика России в отношении чеченцев практически не изменилась, — тот же непрекращающийся геноцид, который в предсмертной агонии все более усиливается.
Если по словам поэта Вяземского П.Н. генерал Ермолов был источником всех бед малочисленных народов Кавказа: «Как черная зараза, губил, ничтожил племена», и если добавить «мемуары» самого убийцы народов: «Я не успокоюсь до тех пор, пока не истреблю до единого чеченца…», то становится ясно о каком кровавом палаче идет речь. Но нашелся другой русский поэт, которого иные нарекают прилагательным «гениальный», который в противоположность Вяземскому заявляет о «злых чеченах». Речь идет, как вы поняли, о М.Ю. Лермонтове.
Если у А.С. Пушкина в «Кавказском пленнике», в черкесской песне «чеченец ходит за рекой», то у Лермонтова в «Казачьей колыбельной»: «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». При этом Лермонтов забывает уточнить, что он, чечен, вовсе «не ходит» и «не ползет» на Рязань или Казань, на Волгу или Обь. А если по роковым стечениям обстоятельств Ибрагиму из «Угрюм-реки» пришлось быть на реке Лене, то ясно видим, как «по-русски» с ним обошелся Прохор Петрович. В этом вся суть духовности русской «сильной» личности и ее политики по отношению к лицам кавказской национальности.
А.С. Пушкин тем и выше, ибо понимает, что созданное Богом право на этническую Родину чеченцев не отнять. В двух строках выразил Пушкин образ легендарного героя национально-освободительной войны Бей-Булата Таймиева: «Вот впечатления, настоящие, восточные… Славный Бей-Булат — гроза Кавказа!» Положительный штрих в образе героя смешан с потаенной иронией, — довесок «гроза» глушит положительное «славный». Скажи он больше или положительнее, может эти строки до нас не дошли бы, «чаши весов равны» — и для положительного образа и для царской цензуры.
Но такой образ не устраивал «политиков», пришедших позже, — им нужен был образ не «славного чечена», а «злого чечена», что и находим у М.Ю. Лермонтова. По оценке ГИ. Гилипсона: «доставили русской литературе несколько «блестящих» страниц Лермонтова, но «успеху общего дела не помогли», а «успех» ожидали в 1840-ом под Гехами. Классик русской литературы, поднимая дух убийц чеченского народа, принимал участие в карательной экспедиции генерала Галафеева, любуясь истреблением народа:
Мы любовалися на них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет…»
(Поэма «Валерик»)
Ладно, с чеченцами, а как же быть с чувством сострадания к своему русскому народу:
Стояли усачи седые…
И тихо плакали… потом
Его останки боевые
Накрыли бережно плащом.
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел я недвижимый.
Меж тем, товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали».
Вернемся под Гехи, где на всю катушку шла прорубка второй просеки, а при первой (1818 г.), точнее будет сказано порубки народа от Гойт до Ассы, из 90 аулов и хуторов осталось лишь 3. В окрестностях Гехов и Валерика много памятных мест после сражения, братских могил.
Лермонтов, по свидетельству чеченца, участника сражения К.Х. Мамацева, едва начался штурм, бросив орудие, верхом на белом коне, исчез за завалами… (М.Ю. Лермонтов т. 1, стр. 689). Отсюда можем сделать вывод: у поэта были свои интересы на войне, — ему необходимо было создать для истории образ врага «злого чечена» и этим перекрыть образ карателя, покорителя, убийцы народа, затмить важность национально-освободительной войны, думая:
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!., небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он. Зачем?»
Россия войной насаждала свою «культуру», которая кроме «водки и разложения личности» ничего не могла дать взамен, а народ чеченский свою свободу ценит больше чем жизнь и чьим девизом «Свобода или смерть» сказано все, и добавить нечего… Но обещанный бой состоялся:
Нам был обещан бой жестокий,
Из гор Ичкерии далекой…
Уже в Чечню на бранный зов,
Толпы стекались удальцов»…
А за удальцами шла постоянная охота, и возглавлял ее сам Лермонтов «для успеха общего дела», и при первой возможности «сеятели добра и культуры» отрезали головы чеченцев и ставили на частокол в зоне укрепления, или были походные виселицы, где на всем пути сопровождали «изобретателя» Ермолова: «…наступив ногой на спину тела, с двух ударов отсек голову… и откатил ее ногою… Как охотник над убитым зверем, собрались над телами Хаджи-Мурата и его людей… и весело разговаривая, торжествовали свою победу…»
(Л.Н. Толстой «Хаджи-Мурат»).
Вот такую культуру и насаждала царская Россия, русские, которые для чеченцев оставались дикарями: все, что было свято и неприемлемо для вайнахов, у колонизаторов было нормой их быта (глумление над погибшими, продажа трупов, брать женщин и детей в плен заложниками и т.д.). К примеру, один из «гуманных» эпизодов позднего времени: на окраине села Валерик есть место, где убит Висита Анзоров, скрывавшийся вместе со своим десятилетним сыном Ахмадом в 1944 году. У Виситы советские солдаты отрезали голову и взяли в плен сынишку. Солдаты принесли голову Виситы к мечети села Шалажи и на площади перед мечетью, стали играть в «футбол», используя голову вместо мяча, а сынишка с диким криком «дада, дада» (отец, отец) бегал за головой отца.
(У вайнахов лучшие образы обычаев: см. Топонимия Чечни: — в спину не стреляли, на поле боя погибших не оставляли, и, если приходилось убивать «кровника» то наносили один смертельный удар, добить вторым ударом не допускалось, и жертву охраняли пока не заберут родственники убитого.) Лермонтовский «Валерик» повторился в 1996 году, в июне: снова на окраине Гехов и Валерика российские солдаты наводили «конституционный порядок», и через 156 лет вновь ожила та же картина войны, те же лица, только фамилии другие. Каратели не щадили ни своих, ни чужих и понесли, как всегда, большие потери: 2 генерала, 4 полковника, 840 солдат и офицеров, 47 бронеединиц и 2 вертолета. За эту «кучу гадости» чеченцы понесли потери: — 8 муджахидов! И, тем не менее, потери для нас огромны. Дала гIазот къобал дойла цера!
А Лермонтов в своих стихах, видимо не зря вопрошал:
Как месту этому названье?
Он отвечал мне «Хьо Валарг ю!»
«Чтоб ты сдох!» — у чеченца другого ответа и быть не могло! В чеченском языке есть устойчивые словосочетания в форме проклятия. В критической ситуации, когда домогают вопросами, отвечают: «Хьо валарг, хьо экхорг, хьо весторг» и т.д. Проклятье заняло свое место в творчестве поэта Лермонтова, где создавался образ «злого чечена» по госзаказу царской агентуры. В поэме «Мцыри»:
Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал.
Ребенка пленного он вез…
Да, русский генерал Ермолов, взявший в плен «ребенка лет шести из Дады-Юрта», и бросивший на полпути «где мучительный недуг» развил в ребенке могучий дух». Вот с этим духом идет война в Чечне и сегодня. Беря в плен детей, русские генералы делали исследования, вернее опыты: — кем они вырастали, были ли одаренные, и в чем они могли себя проявить. Они выбивая из них дух свободы, дух могучий, и вырастали Александры Чеченские, Петры Захаровы, Боты Шамурзаевы и много других, чьи фамилии под «грифом секретности» и в наши дни.
В Москве раздаривались дети, плененные в 1994-96 гг. и вывезенные из Чечни (см. передача с Измайловым). Характеризуя военных, говорят «прошел горячие точки» и Чечню, что означает: сжигал дома мирных жителей, убивая стариков, женщин и детей, грабил и т.д., а в понятии Куликовых, Степашиных — это больше чем герой!
«Сатана — руссизм!» (по Дени Баксану) — пока ваша политика не изменится по отношению к вайнахам, у нас не переведутся Байсангуры, Шамили и Джохары, да будут святы их имена!»
Все, что не от Всевышнего и против Него, заканчивается трагической участью российской. Так будет всегда, инша Аллах!
Заканчиваю словами поэта Марка Шехтера:
Я Вам, Лермонтов, не верю,
Будто среди скал,
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал…
Кулаш Хашаева
http://chechenpress.org
19.12.11.