Ма декъаза, ма ирс дайна къам хилллеркх вай..Дала дуьнент1е мель кхоллин долу адаман бель болу и дай мохк, вайц къиса1 ца къуссуш стаг ца висикх..
Хьу ду теш из, вай барт ца хилар гуч даьлла тиш цан, еа вайл шаьш туьльш хетта теш цан? Вер вуй теш, вайн юкхехь, мостаг1 1ихъон вег, дай мокх хьостун вег, нохчий къам дибит 1атту бян вег..
Весной 1957 года наш народ возвращался с Казахстана на Кавказ. Ехали в тех же самых столыпинских вагонах, в простонародье называемых,- телятниками или скотовозами. В тех же самых, в которых, тринадцать лет тому назад, с наглухо заколоченными дверями, нас, по Указу Сталина, везли в ссылку в Сибирь и Казахстан.
Теперь же, Чеченский народ, по указу уже другого российского вождя, ехал домой, на свою выстраданную в завьюженных степях Казахстана, Родину. Среди нехитрого скарба, нажитого за тринадцать лет, везли косточки тех, кто, пережив Судный день двадцать третьего февраля 1944 года, выдержал страшную дорогу, на обочине которой остались припорошенные снегом трупы сотен тысяч чеченских женщин, детей, стариков, но умер уже в ссылке, не дожив до светлого дня возвращения.
Умирая, они завещали: «Когда будете возвращаться на Кавказ, то не оставляйте нас здесь, похороните на Родине милой, рядом с могилами отцов и дедов». Они свято верили, что, Это обязательно случится. И Это случилось, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, ровно через тринадцать лет.
Широкие двери вагонов были всегда настежь открыты, чтобы не прозевать ненароком, когда покажутся золотые горы, изумрудные леса, и хрустальные реки, — обещанные нам матерями с колыбелей. Мы – детвора, народившаяся в ссылке, которая лишь по рассказам родителей знавшая о своей Родине, боялись прозевать станцию под милым чеченскому сердцу названием «Нохчичо», боялись прозевать её запах, её цвет и поэтому, укутавшись в отцовские тужурки, не спали до утра, слушая в ночи протяжные гудки паровоза.
Родителей своих, мы уже измучили. Завидев малейшую горку, хоть очертанием напоминавшую нам что-либо из родительских рассказов, мы теребили их, требуя подтверждения: «Дада, Нана, Ваша, это Кавказ!? Вот Кавказ!! Но родители насмешливо улыбались, не удостаивая горушку даже взгляда. И наше детское изумление росло перед ещё не увиденным, загадочным Кавказом. А сознания того, что это наша Родина, ещё не было. Было ощущение, обретения чего-то родного, всегда бывшего нашим, но до сих пор нами, не виданного и нами неизведанного, и, что вот-вот — и мы станем обладателями сверкающей, безумно красивой и дорогой игрушки, каковой ни у кого нет!
Мы смотрели на неузнаваемо изменившихся за эти дни своих родителей, как на Богов, всем существом ощущая явственно зримую связь между ними и тем подарком, который могли дарить только Боги.
А недолгий сон наш, прерывался с рассветом звуками гармоники и задорными криками людей, танцующих огненную лезгинку: «Орс тох!! Тох, тох, то вай!!». Танцевали на каждой остановке, почти возле каждого вагона.
Люди не скрывали своей радости, а было её, море — океан человеческой радости, Великой радости обретения Родины!
По всем близким и отдалённым станциям, и полустанкам бескрайних степей Средней Азии, бурлила, переливаясь через край, не знающая мерил, человеческая радость! На коротких остановках, перегонах, разъездах, навстречу составам выходили ссыльные: крымские татары, калмыки, карачаевцы, немцы, украинцы — все те, кто делил с нами суровые годы ссылки. Они со слезами на глазах радовались вместе с нами, выносили на дорогу еду, просили передать родной земле слова любви, слова печали и тоски.. Очутившись в кругу танцующих чеченцев, не умея танцевать лезгинку, они просили гармонистов, сыграть для них чеченский вальс… но, вальса у чеченцев не было! Но не было, лишь до той, неизвестной остановки… За то уже на следующей, впервые прозвучали бессмертные звуки чеченского вальса, который Умар Димаев — чеченский композитор, гармонист, сочинил за несколько часов!
Все запасы станционных торговок, которые остались от скучной степной зимы, чтобы там ни было: продукты ли, фрукты ли, спиртное ли, одежда ли — всё улетучивалось в одночасье. Казахстанская железная дорога в те дни, была похожа на магистраль, перевозящую целую страну счастья, настолько это была грандиозная картина.
Вскоре, желто-серые цвета бескрайних казахстанских степей стали сменяться на зелённые, а в сумерках, мы стали слышать крики, похожие на переклик постовых: «Че че ныыыы ееедуть!» На ставших отчего-то короткими остановках, навстречу уже не выбегали торговки, а встречавшиеся на станциях люди, почему-то, смотрели на нас исподлобья, как на хорошо знакомых, но нежданных гостей.
Приехали ночью. Разгружались на станции Грозный, затем на машинах, бричках, а кто и пешком — от нетерпения, разъежались дальше по селениям. Кто раньше жил в городе, тот старался найти место, где остановиться, поближе к бывшему дому, хотя, он давно был заселен другими людьми, даже не думающими уступить чужого жилья. Поэтому шли на платные квартиры. В селениях, положение было не лучше, далеко в горы ехать не разрешали, сотни сел и маленьких хуторов так и не дождались своих хозяев.
Люди, тринадцать лет копившие в сердцах любовь к родной земле и отцовскому очагу, на второй же день своего приезда, принялись приводить в порядок первое, попавшееся под руки жильё. Было видно, что оно за всё это время ни разу не ощутило не то, что бы хозяйской, а даже просто, заботливой руки!
Чеченцы, оказавшись на Родине и без крыши над головой, шутили над своим незавидным положением: «Милостив ты Всевышний, откликнулся на мольбу — отдал-таки нам Родину, но почему-то без крыши над головой!».
Весенним половодьем заполнила людская волна чеченскую землю, расплескалась по равнине, добежала до Кавказского хребта и, нежно лизнув его подножье, ушла в веками обжитое русло, заполняя селенья, хутора и обживая новые места.
Кому-то это не нравилось, тогда волна, подхватив их, словно мусор, в мгновенья ока выплеснула за пределы.
С жильём было катастрофически трудно, власти не удосужились, хоть мало — мальски, подготовиться к переселению целого народа, предоставив ему самому решать созданную для него проблему. Но люди, прекрасно знающие природу этой власти и не стали ждать от неё милостей, то там, то здесь, возникали традиционные в таких случаях чеченские «белхи» — коллективная помощь друг другу. С гармоникой, с задорными песнями, шутками, зажигательными танцами. В мгновенье ока, за день, ровными рядами выкладывался саман, тысяча, а то и две и больше тысяч штук. Ещё неделю он сох, за это время бывал готов фундамент: в вырытые под шнур траншеи, бросали собранный речной камень, щебень, половняк из жженого кирпича и всё это заливалось жидкой смесью из цемента, речного песка и воды из дорожного арыка. Весь инертный материал был подручным, несмотря на то, что строились все. Самым дорогим, а, следовательно, и дефицитным строительным материалом был цемент, его расходовали осторожно, берегли каждую горсть.
А спустя неделю, когда высохший саман бывал уже собран в пирамиды, надежно защищен кусками рубероида от дождя, очищали место для следующей партии, и собирался новый «белхи». Но он бывал, уже не такой многолюдный, как первый, здесь требовалось более тонкое мастерство и менее народу; нужно было выложить стены и установить коробки для окон и дверей. Обычно ведущими были два — три каменщика, свои или платные, а уж в подмастерьях недостатка не бывало. К приходу мастеров, за день уже готовили раствор: месили жёлтую глину босыми ногами до состояния жидкого теста, чтоб не было не размешанных комьев. Для вязкости смешивали с опилками или соломенной половой.
На ночь поливали водой и покрывали рогожей или толстым слоем соломы, чтобы замес сохранял нужную влажность. Тут же стояли наготове деревянные козлы с дощатыми подмостями, которые ночью, сразу же после работы, помыв и очистив от раствора, позаимствовали из соседнего двора, где уже высились саманные стены под крышу и они стали не надобны. Десяток искореженных ведер, с заменёнными новыми из проволоки-шестёрки дужками и несколько железных двухсотлитровых бочек, доверху наполненных водой и видавший виды резиновый шланг; который имел способность периодически оживать, окатывая зазевавшихся холодной струей, завершали эту картину поля битвы, перед сражением за жильё.
Раним утром, когда ещё солнце только обещает хороший день, сердца людей уже бывали, наполнены веселым настроением. Молодые и старые, мужчины, и женщины, одетые в подобающие в этом случае одежды: мужчины на босую ногу с закатанными под колено штанинами, а женщины в старых длинных платьях, весело перекликаясь, копошились возле будущего дома.
Каменщик, прочитав нужную в соответствующих случаях молитву, и пожелав будущим хозяевам этого дома счастья, и благоденствия, закладывал первый угол. С этого момента вся стройка превращалась в единый и цельный механизм, никого не нужно было подгонять, торопить, никто не нуждался в подсказке и указании, каждый знал своё дело, и дело работающего рядом. То и дело слышались взрывы смеха, между работающими людьми, разноцветными воланчиками летали шутки. Работа спорилась. Казалось, ещё совсем недавно стелили рубероид на фундамент для гидроизоляции, а уже просят оконные коробки. На другой стороне, уже стоят на козлах, только и слышно, как гулко ложится на подмости саман.
Быстрее, ещё быстрее чеченцы! У вас хотели отнять Родину, Вас хотели отодвинуть на задворки истории, Вас хотели стереть с лица земли, чтобы не слышать более вашего имени, не видеть ваших мужественных лиц, не встречать больше взгляда, который невозможно выдержать, не смотреть более на походки, которые сама грация и не видеть людей уверенней себя.
Но, не одни они в этом мире, и хорошо, что не они управляют им. Ибо сказано в Книге книг о чеченцах: «И доживут они до судного дня». Доживём, и да не разгневается Создатель за шутку, и переживём!
Вот так, общими усилиями в течение месяца, бывал готов большой и добротный дом, именуемый чеченцами «Горг цIенош» — круглый дом. Не могу только понять, почему «круглый», ведь ничего в нём круглого нет. Обыкновенные четыре комнаты, соединённые общим коридором с парадной дверью.
Люди торопились уйти под крышу собственного дома до наступления холодов. Время было такое, о котором чеченцы говорят: «Крутились так, словно в глаз хворостиной попало».
И город и селения стремительно преображались, в течение двух-трех лет, в городе стало возможно дышать, все свиные катухи, которые до нашего приезда русское население держало в центре, убрали. Грозный готовился стать столицей автономной Республики.
Чинкейра Саид
Chechenenws.com
20.01.12.