Выборы разбитого мифа

Изо всех сил подклеивается, подкрашивается, долепливается пресловутое «путинское большинство», которое, казалось бы, уже разбитым кувшином лежало в декабре на городских мостовых. Миф о «путинском большинстве» нужен не только для оправдания победы в первом туре. Скорее наоборот — победа в первом туре необходима для поддержания мифа. Миф о большинстве и идеологически, и технически — краеугольный камень путинизма. Он призван психологически парализовать оппозицию, он заставляет инстинктивно присоединяться к объявленному мнению большинства «болото». Он выдавливает в маргинальность любые интеллектуальные и политические альтернативы.

Социологические службы рапортуют о росте рейтинга. Но «вести с полей» заставляют отнестись к этому, по меньшей мере, сдержанно. Вести эти рисуют несколько иную картину: рейтинг Путина (количество тех, кто намерен за него проголосовать), во всяком случае, в больших городах не растет, застыв где-то немного выше отметки 30%. В этом случае критическим вопросом выборов оказывается явка: чем она ниже, тем в больший процент проголосовавших за Путина превращаются эти 30%, тем меньше надо будет дорисовывать до заветных 55—60%. Здесь наглядно видна механика процесса: миф о большинстве деморализует оппонентов и превращает путинское меньшинство в почти настоящее большинство.

Между тем, если отвлечься от рейтинговой горячки, то новостью является как раз то, что путинского большинства больше нет. (Об этом см.: «Новая газета», № 5 от 20 января 2012 г.) В этом еще раз убеждают данные вышедшего недавно сборника Левада-центра «Общественное мнение — 2011». Динамика ответов на весьма широкий круг вопросов, не связанных с выборной повесткой, но отражающих эволюцию представлений о предпочтительном типе социального и политического устройства, демонстрирует серьезный сдвиг в настроениях. Так, например, решительные изменения произошли в распределении ответов на вопрос: «Что сейчас происходит в России — рост и развитие, стабилизация или торможение и застой?» Если в 2007 г. вариант «рост и развитие» выбирали 38%, а «застой» — 21%, то теперь вариант «застой» собирает 36%, а первый вариант — лишь 18%.

Здесь можно заподозрить влияние кризиса, но характерно, что оценки 2011 г. значительно хуже оценок 2010 г. За этой динамикой стоят не материальные (оценки материального положения выглядят вполне удовлетворительными), а более глубокие — социально-политические мотивы.

График 1. Динамика распределения ответов на вопрос: «Что, по Вашему мнению, сейчас происходит в России — рост и развитие, стабилизация или торможение и застой?»

Прежде всего резко, даже радикально ухудшилось восприятие власти в целом и того импульса, который дает она социальному развитию. Так, в середине 2000-х годов на вопрос: «Стало ли бюрократии и коррупции в последнее время меньше или больше, чем при Ельцине?» — 20—25% отвечали, что меньше, около 20% — что больше, остальные не видели разницы; в результате получался небольшой положительный баланс. Потом ситуация начала ухудшаться, и в последние два года уже около 50% респондентов говорят, что коррупции и бюрократии стало больше, и только 5—6%, что меньше, чем при Ельцине. Потуги кандидата Путина актуализировать в сознании избирателей отрицательный образ 90-х, чтобы повысить на его фоне оценку нынешней власти, оказываются совершенно безрезультатными.

График 2. Динамика распределения ответов на вопрос: «В последние годы стало больше или меньше коррупции и бюрократии, чем было при Ельцине?»

Совершенно не удивительно на этом фоне, что теряет привлекательность сам путинский, вертикально-иерархический принцип организации власти. Идея передачи всей ответственности и полномочий наверх теряет популярность на фоне резкого снижения доверия к этому самому «верху». Меж тем еще в 2008 г. считали, что вертикаль приносит больше пользы, 42%, а что больше вреда — 30%. В январе же 2012 г., наоборот, 35% сочли, что от «вертикали» больше вреда, и лишь 30% — что больше пользы.

График 3. Динамика распределения ответов на вопрос: «Вертикаль власти» приносит больше вреда или больше пользы?»

Эта важная перемена в представлениях о предпочтительном принципе организации власти отражается и в динамике других ответов. Причем принцип вертикальности прочно связан с принципом единоначалия. Так, в середине 2000-х практически абсолютное большинство (50%) говорило, что лучше, чтобы власть была сосредоточена в одних руках, и лишь 36% выбирали ответ: «Чтобы власть была распределена между разными структурами, контролирующими друг друга». Теперь ситуация уже привычным образом развернулась: 38% предпочитают все еще первый ответ, но уже 46% — второй.

Наконец, еще один пример, ясно отражающий смену тренда, — ответы на вопрос: «В чем больше нуждается сейчас страна — в укреплении власти или в том, чтобы власть была поставлена под контроль общества?» Если в первой половине 2000-х идея укрепления власти набирала сторонников, то во второй половине — стремительно их теряла. И сейчас число тех, кто считает необходимым поставить власть под контроль, вдвое превосходит число сторонников ее укрепления (60% против 30%).

График 4. В чем сейчас больше нуждается Россия: в укреплении власти или в том, чтобы власть была поставлена под контроль общества?

В динамике ответов на все эти вопросы мы наблюдаем общий тренд, а сложенные вместе, они рисуют убедительную картину разрушения политической мифологии путинизма. Эта мифология опиралась на представление, что новая власть, во всяком случае, лучше, эффективнее прежней, ельцинской. При этом ее «эффективность» связана с тем, что власть эта максимально сосредоточена в одном месте, в одних руках и выстроена в систему вертикальной иерархии и подотчетности (горизонтальная распределенность власти, напротив, ассоциировалась с неэффективностью). Наконец, еще одним столпом этой мифологии было представление о том, что попытки контроля власти со стороны избирателей не ведут ни к чему хорошему, а сильная власть способна сама действовать в интересах большинства населения. Теперь вся эта конструкция выглядит для людей неубедительной. О чем и говорят нам опросы.

Итак (возвращаясь к предвыборному спринту), сегодня путинский штаб уверен, что главная задача — сохранить иллюзию «путинского большинства» до 4 марта и пропихнуть Путина в тени этого мифа в президенты. Убедительная победа восстановит его легитимность в глазах населения и элит и закроет как минимум на 6 лет неприятную дискуссию. Однако более вероятным представляется другой исход: победа Путина вызовет глубокую общественную фрустрацию, которая приведет к радикализации антипутинских настроений. Несоответствие набирающего силу тренда разочарования в путинской доктрине и возвращение навязанного мифа о «путинском большинстве» сформируют предпосылки мощного и болезненного политического кризиса.