Что значит для Чечни вывод большой части полицейских сил России? Чем грозит Дагестану их перебазирование в республику? На эти вопросы пытается найти ответы наш постоянный автор, член правления правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов.
Из Чечни — только хорошие новости!
Впрочем, для кого как. Однако по порядку.
Утром 17 марта стали поступать сообщения о том, что многочисленные колонны военной техники выходят из военных баз в Ханкале в окрестностях аэропорта «Северный» и движутся в Дагестан.
Из этих сообщений поначалу складывалась картина «Вывод войск!» в соответствии с требованиями митингов 10-12-летней давности. Называлась численность выводимых частей — до 25 тысяч человек, — что на самом деле сопоставимо с общим числом военных в республике.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что выводят не военных, а милиционеров… то есть, по-новому, полицейских, командированных сюда со всей страны из областных, краевых, республиканских управлений — временную оперативную группировку органов и подразделений МВД России — ВОГОиП. Да и ту, вроде бы, не всю, значительную часть: Нургалиев, министр внутренних дел России, генерал армии! — не хухры-мухры какое звание! — отдал приказ… И, как там у Толстого? «Ди эрсте колонне марширт, ди цвейте колонне марширт, ди дритте колонне марширт…»
Выводят в Дагестан, поскольку там оперативная обстановка ухудшается, а здесь, в Чечне… ну да, улучшается: «только хорошие новости!»
Теперь ВОГОиП несет добро в Дагестан. У нашего министра внутренних дел все помыслы добрые — вот против злых ненаших мультиков высказался. За наши, добрые… Героями которых, надо полагать, станут теперь Бутылочка, Слоник и Конвертик.
Кстати, о бутылках: задолго до казанского райотдела «Дальний», 12 с лишком лет назад, в Дагестане с них все и начиналось. После боев 1999 года наловили там боевиков, а более прихожан неправильных мечетей — их ловить проще. Понарасследовали уголовных дел с упором на личные признания обвиняемых: улики-то собирать сложнее. Одним из основных средств получения личных признаний были… да, бутылки. Правда, в судах эти дела по обвинению в терроризме и бандформировованиях разваливались, подсудимым давали года два-три за незаконное хранение оружия. А когда осужденные начали выходить на свободу, началась вендетта. Некоторые райотделы отстреляли почти полностью… И далее — по нарастающей…
В Чечне, где была контртеррористическая операция, а прокурорского надзора, в общем, не было, командированные с регионов и должным образом мотивированные силовики действовали с пониманием серьезности поставленных задач. Практически каждое задержание, доставление во временный отдел или на временный фильтрационный пункт, даже если не заканчивалось трагически, — исчезновением или убийством, — означало жестокие пытки на допросах. Уже без цели предъявить обвинение и передать дело в суд. Без заботы о внешнем виде задержанного. Электрический ток — самое простое…
За эти двенадцать чеченских лет не было расследовано и передано в суд ни одного дела о пытках. Безнаказанность для палачей была полная, практически гарантированная, хорошо организованная.
Милиционеры, тюремщики и прочие специалисты направлялись сюда в составе сводных отрядов со всей России. Здесь они обменивались опытом, творчески переосмысливали его, и возвращались по месту постоянной службы.
Про правозащитников и журналистов, писавших о пытках, про то, что творят во временных отделах, скажем, ханты-мансийские менты, и как, вернувшись из чеченской командировки, по привычке «зачищают» родной уже город Благовещенск менты башкирские, ментовское начальство, пресс-службы и шакалившие при них журналисты объясняли: это-де враги России, грантоеды клевещут за грязные доллары. Россия спокойно внимала. Теперь вот вдруг опомнилась: сначала в Казани, далее, надеюсь, везде.
Что могут натворить многочисленные подчиненные Нургалиева, командированные в Чечню со всей России, а теперь вот переброшенные в Дагестан, — трудно представить. Или, наоборот, легко представить.
Но это только половина вопроса.
Из Чечни выведена — пусть не целиком, но в значительной части — структура, которая вела здесь «оперативно-розыскную деятельность». Структура федерального подчинения, не подконтрольная местным властям. Кроме «контртеррористических операций», эта структура могла — хотя бы теоретически — контролировать местную власть, местных «силовиков».
Я подчеркиваю: теоретически! Ведь, как показывает опыт работающей в Чечне Сводной мобильной группы правозащитников, расследование деятельности чеченской милиции — из разряда дел благородных, но безнадежных. За которые «федералы» и не берутся.
Когда-то брались: в 2006—2007 годах были расследованы и доведены до суда два дела — «дело АТЦшников», иначе «дело банды Асуева», и «дело ППСников». Не просто за преступления — за фальсификацию контртеррора, когда похищенных и убитых людей выдавали за «уничтоженных террористов», — милиционеры получили большие сроки.
С тех пор за пять лет здесь была, как говорят в Чечне, «проделана определенная работа». Структуры, расследовавшие те преступления, теперь лояльны местной власти — как ОРБ-2 и УФСБ по Чеченской Республике. Другие «федеральные» структуры — батальоны «Запад» и Восток — вовсе расформированы. Эти требования местная власть мотивировала просто: там пытают, там исчезают люди. Что тоже было правдой.
Теперь из Чечни наполовину выведена еще одна структура, которая в этой специфической системе сдержек и противовесов могла бы контролировать структуры местные. Контроля, сигналов о настроениях будет меньше.
А значит, — вы поняли, — «из Чечни — только хорошие новости!»
Александр Черкасов
02.04.12.