Непритязательное бунгало на окраине ничем не примечательного городка на юге Франции. Грунтовый проезд ведет от основной дороги мимо похожих скромных вилл к большому электрическому шлагбауму.
За ней скромный, но комфортабельный дом; три толстые кошки гуляют по террасированному саду — в некотором смысле, самой привлекательной части дома. Пол покрыт плиткой, диваны новые, телевизор тоже новый. Именно здесь он узнал эту новость.
«Мы получили звонок из Норвегии», — вспоминает он. «Они сказали, что что-то происходит в Осло, в правительственном районе. Мы включили телевизор, у нас здесь только BBC и Sky, никаких норвежских каналов нет. Мы приросли к диванам и смотрели». Весь вечер 22 июля никто не мог сказать, кто за этим стоял. Восемь человек погибли в результате взрыва и гораздо большее число – в конечном итоге, 69 человек, по большей части молодежь, приехавшая в летний лагерь Рабочей партии – в последовавшем расстреле на острове Утойя.
«Они не знали, кто это сделал», — заявил он. «Они предполагали, что, может, исламист. Потом начали говорить о типичном норвежце. Высокий, блондин. Но не знали, кто это. Мы пошли спать, было поздно, мы были расстроены. Это происходило на родине».
На следующее утро он включил компьютер и увидел, что человек, который совершил самое кровавое преступление за историю современной послевоенной Европы, был задержан, и звали его Андерс Беринг Брейвик (Anders Behring Breivik). Это был его сын.
Дженс Брейвик (Jens Breivik) — некрупный человек, аккуратный, точный. Седые волосы, очки в стальное оправе, свитер в сдержанных тонах. Если бы вам нужен был актер на роль 76-летнего норвежского дипломата, то лучше Дженса Брейвика не найти. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, по крайней мере, первый час.
«Я был в таком шоке, я не знал, что делать», — делится он. «Я не мог… я не мог ничего делать. Я сидел, сжав голову руками. Это был ужасный момент. Я не мог с этим справится. СМИ появились здесь в тот же вечер, и я спрятался. Моя жена сказала им, что я в Испании».
Спустя несколько месяцев его сын находится на скамье подсудимых – сначала его признали невменяемым, а теперь заявили, что он достаточно здоров, чтобы предстать перед судом – а он все еще чувствует себя «ужасно». «Такая боль, постоянно, мне напоминают, кто я. В первые несколько недель, я серьезно думал о самоубийстве. Я потерял ту жизнь, о которой мечтал по выходу на пенсию, все ушло. Я теперь вечно буду спрашивать себя, как у человека могли зародиться такие мысли. И мог ли я с этим что-то сделать?».
Конечно, это ничего сейчас не изменит, но мог ли он?
Другие, к расстройству Брейвика, сразу предположили, что мог. Множество комментаторов называли его «эгоистом», «нарциссом» и «ужасным отцом». Катарин Бирбалсинг (Katharine Birbalsingh), самопревозглашенный «самый смелый и противоречивый учитель» Великобритании, заявила Telegraph о своей уверенности в том, что его недосмотры положили начало безумию его сына.
Честно говоря, это не настолько простая история. А для тех, кто хочет быть судьей в таких ситуациях, еще и не очень-то достойная восхищения. Дженсу Брейвику, напряженно сидящему за столом в столовой и размышляющему о событиях и решениях прошлого, рассказать об этом нелегко.
Он и Венч Беринг (Wenche Behring) были вместе уже два года, когда Андерс родился 13 февраля 1979 года. Они оба состояли в браке до этого; у Дженса, на тот момент занимавшего пост экономического советника в посольстве Норвегии в Лондоне (это была его вторая командировка в Лондон), было трое детей от первого брака, который продлился 13 лет; у Беринг, медсестры по профессии, была дочь Элизабет от первого мужа, родом из Швеции.
Пара рассталась через год после рождения Андерса. «Не думаю, — говорит Брейвик осторожно, — что она была заинтересована в браке. Он была….необычным человеком. Думаю, она хотела быть матерью-одиночкой. В любом случае, она просто уехала в Осло с Андерсом и своей дочерью. Она не хотела, чтобы я виделся с сыном. В Норвегии матери-одиночки получают помощь».
Позже Беринг вышла замуж за капитана норвежской армии, но никогда не выступала по поводу ситуации с Андерсом, постоянно отказывая всем СМИ в интервью. В беседе с психиатрами, которые осматривали Андерса, переданной норвежскими СМИ, она заявила лишь о том, что заметила признаки «параноидального бреда» у своего сына в 2006 году.
Тем временем, Брейвик-старший остался в Лондоне. Беринг неохотно привезла маленького Андерса из Осло для того, чтобы он увиделся с отцом, оставшись на несколько месяцев, хотя их брак уже невозможно было восстановить. Тогда, в 1983 году Брейвик женился в третий раз на своей коллеге Тове (Tove) и был переведен на работу в Организацию экономического сотрудничества и развития в Париж, после чего перешел на работу в посольство Норвегии во Франции.
Андерсу нравилась новая мачеха Тове, он держал с ней связь вплоть до атак. Но после того, как пара приехала во Францию, стало понятно, что дела у четырехлетнего Андерса в Осло шли плохо.
«В 1983 году пришел доклад от норвежских органов по опекунству, — рассказывает он. -Они рекомендовали его переезд. По их словам, его отношения с матерью, ее эмоциональная неспособность заботиться о нем, делали его пребывание с ней опасным. Но было сложно, Беринг не признавалась ни в каких проблемах. Она со мной не разговаривала».
Брейвик и его жена подали в норвежский суд с тем, чтобы получить права на опеку, надеясь, что доклад сыграет им на руку. Но этого не произошло. «Вот этого я не понимаю, как и многие люди в Норвегии. Был официальный доклад, в котором говорилось, что мой сын мог пострадать от совместной жизни с матерью. Но в Норвегии суд всегда на стороне матери».
Несмотря на решение суда, отец и сын довольно хорошо общались, пока Андерс был маленьким. «Когда мы жили в Париже, он часто приезжал», — вспоминает Брейвик. «Он путешествовал как несовершеннолетний без сопровождения, я встречал его в аэропорту». Андерс жил в посольской квартире Брейвика на улице Спонтини в 16-м округе, а лето проводил в домике в Нормандии, в 10 минутах от моря.
Андерс описывает это время в своем «манифесте» на полторы тысячи страниц, отметив, что «у него были хорошие отношения с отцом и его новой женой, вплоть до 15-летнего возраста». Он рос «привилегированным», «в типичной норвежской семье среднего класса, в окружении ответственных и умных людей… без негативных воспоминаний» (хотя он сожалеет о «недостатке дисциплины»).
В 1990 году Брейвик вернулся в Осло. «У нас было то, что любой бы назвал нормальными отношениями между разведенным отцом и сыном», — подтверждает он. «Он приходил ко мне домой несколько раз в неделю, а еще на выходные. У меня был домик на юге Норвегии, он и там часто проводил время». Когда Андерсу было 13 лет, они вместе поехали в развлекательный парк Тиволи в Копенгагене.
Каким он помнит своего сына тогда? Брейвик задумывается. «Обычный мальчик. Может…не совсем обычный. Он никогда не был очень общительным, всегда был отстраненным. Он не говорил о матери, доме, школе. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть, вкусно поесть, потом, когда стал постарше, он ездил в город, чтобы встретиться с друзьями».
Но к этому моменту брак Брейвика и Тове начал также разваливаться. Он, по понятным причинам, не хочет говорить об этом — три развалившихся брака ни на ком хорошо не отражаются. По его словам, этот брак был окончательно разрушен, когда он попросил Тове пойти в общество анонимных алкоголиков.
В 1992 году он встретил Ванду (Wanda), свою четвертую и нынешнюю жену; они поженились через три года. «Ванда спасла мне жизнь. Я шел по плохому пути, когда встретил ее. Три брака, три развода. Ванда — сильная женщина. Он помогла мне собраться, она мне помогает и с этим. Хотя, честно говоря, я не уверен, что мы сможем когда-либо сможем с этим полностью справиться».
Однако после свадьбы с Вандой дети Брейвика от первого брака решили, что не хотят иметь ничего общего с отцом. «Они злились на меня», — рассказывает он. — Они думают, что я совершил слишком много ошибок, совершил слишком много дурацких поступков».
Андерс также отдалился в это время, в 1995 году. Последние два-три года положение дел ухудшалось. В своем манифесте убийца обвиняет отца в отдалении, написав, что «Брейвик изолировался, когда мне было 15 лет. Он не одобрял мою фазу «граффити» с 13 до 16 лет. У него четверо детей, но он прекратил общаться со всеми. Думаю, ясно, чья это вина».
Брейвик с этим не соглашается. «Действительно, я был зол», — заявил он. «Полиция несколько раз мне звонила, сообщая, что он рисовал на зданиях, поездах, автобусах. Он крал вещи в магазинах. Но я всегда хотел его видеть, и он это знал. Именно Андерс отрезал меня. Это было его решение, не мое. Ему было 16 лет, он строил свою жизнь. Плюс, у него был его хип-хоп».
По словам Ванды, пара видела Андерса часто перед тем, как он полностью исчез. «Мы приглашали его на ужин, каждые две недели», — рассказывает она. «Я пыталась наладить отношения с Андерсом, правда пыталась. Я знаю о мальчиках-подростках, я знала, что их интересует. А у него всегда было это отношение в стиле «не знаю, мне наплевать».
Неизвестно, по чьей инициативе, но отец и сын увиделись в последний раз в 1995 году. «Он одолжил у меня пиджак для церемонии конфирмации. Он сообщил, что хочет поехать в США для учебы по обмену. Когда я больше не получал от него информации, я подумал, что он так и сделал». Брейвик продолжал посылать матери Андерса деньги, около 200 фунтов ежемесячно.
После этого они еще раз общались, в 2005 году. Брейвик получил звонок из ниоткуда. «Он сказал, что он в порядке. Что у него своя компания по обработке данных, двое подчиненных. Он ничего не хотел, лишь хотел мне сказать, что он в порядке и счастлив. У меня были проблемы со здоровьем, я сказал ему, что рад его слышать, и что мы должны поддерживать связь. Но мы этого так и не сделали».
В своем манифесте Андерс заявил, что его бизнес был первым шагом в девятилетнем плане, который завершился атаками 22 июля, что это был «фронт для финансирования военных операций по сопротивлению и освобождению». Последующие расследования полиции показали, что почти все это было бредом — выдумками или крайним преувеличением.
Этот судебный процесс, возможно, прольет свет на то, что так сильно повлияло на восприятие Андерса Беринга Брейвика, что он был готов убить 77 своих сограждан с тем, чтобы «спасти Норвегию и Западную Европу от культурного марксизма и мусульманского захвата».
Но в своем скромном бунгало во Франции Дженс Брейвик живет в плену вопросов о том, какую роль он мог сыграть в создании этого монстра. В марте норвежские и фрнцузские полицейские 13 часов допрашивала его в Каркассонне.
Психиатрическое заключение исследования его сына, отмечает он, абсолютно четко показывает, что «я ничего не мог сделать для того, чтобы предотвратить это». Более того, он уверен, что «сделал все возможное, когда тот был маленьким. Может быть, это правда, что он должен был прилагать больше усилий для того, чтобы поддерживать с ним связь после 1995 года.
«Но я искренне считал, что он в порядке. Спокойный, странный, но не сумасшедший. Если он не хотел меня видеть, я мало что мог сделать. У меня не было рычагов воздействия. Так или иначе, он выглядел успешным — свой бизнес, подчиненные. Это же хорошо, правда?»
Тем не менее, как бы он ни протестовал, как бы они ни старался, сожаления Брейвика находятся на гораздо более глубоком уровне. Он знает, что его решения не всегда были самыми мудрыми. О своих отношениях с Венч Беринг теперь говорит: «Я был идиотом, не понимая, что меня используют». Он вступил в брак с Тове, когда угли предыдущей женитьбы все еще тлели — и «это тоже было не самым умным шагом».
В своем манифесте Андерс, может быть, лишь однажды приблизился к правде, описав своего отца как человека, который «просто не очень хорошо умеет обращаться с людьми». Пока фотограф снимал Брейвика за пределами дома, Ванда кое-что объяснила.
Ее муж не из тех, кому легко высказывать свои эмоции. «Я прошу его попробовать освободить эмоции, он правда не может. Он пытается их записать. Иногда, правда, он лишь следовал за своими чувствами. А иногда делал то, что не отвечало его интересам, лишь бы не обидеть или расстроить кого-то. Но он хороший человек».
Брейвик и Ванда уверены, что никогда не смогут вернуться в Норвегию. «Некоторые люди думают, что я виноват», — заявил он. «Я чувствую стыд, позор….осуждение. Может быть, я виноват».
У него нет фотографий Андерса, даже из детства. Конечно, он много путешествовал из-за работы, но «иногда, когда совершаешь большую ошибку, просто хочется забыть об этом. И чтобы ничего о ней не напоминало».
(«The Guardian«, Великобритания)
14.04.12.