Выступление Гарри Каспарова на конференции «Итоги и перспективы зимних протестов»
Мне кажется, что сейчас точно оценить масштаб событий, которые произошли за последние несколько месяцев, их итог и влияние на сегодняшний день или на ближайшее будущее достаточно сложно. Через несколько лет историки или эксперты уже будут оценивать постфактум: вот, знаете, было так, а лучше здесь было сделать так. Все мы крепки задним умом. Даже когда играешь в шахматы, всегда легко комментировать: а вот здесь я бы сыграл так. Особенно если еще компьютер стоит под рукой. Понятно, что действия совершались в обстановке цейтнота, временного давления, потому что многое из того, что произошло, если не все, произошло внезапно. Без сомнения, тот, кто 1 декабря мог предположить и сделать ставку, что 10 декабря на улицы Москвы выйдут десятки тысяч человек, я думаю, мог бы быстро разбогатеть.
Главный вопрос, который всех, конечно, волнует: «А можно ли было сделать по-другому?» Понятно, что вопрос номер один — это события первых дней после 5 декабря, после шествия, после арестов, после 6 декабря и дальше те события 8 декабря, о которых многие говорили намеками, слухами. Последнее довольно откровенное интервью Сергея Пархоменко на Ленте.Ru дает более-менее ясную картину, что тогда случилось.
Я до сих пор не могу ответить на вопрос, был ли шанс по-настоящему переломить ситуацию. Скорее всего, исходя из динамики событий, из того, что мы сегодня знаем, переход с площади Революции на Болотную, осуществленный в таком кулуарном режиме, привел к потере инициативы. Я бы сказал, он, может быть, даже не повлиял непосредственно на события 10 декабря, потому что логика тех, кто его предлагал, была понятна: новые десятки тысяч людей, они явно не готовы были к тем же столкновениям, к которым готовы были несколько тысяч активистов. То есть здесь, конечно, есть логика, и нам с ней, несомненно, надо соглашаться. С другой стороны, оценить резкость негодования, реакции людей на то, что случилось 4 декабря, эту кульминацию лжи, издевательства, презрения, которое проявилось 24 сентября, когда на съезде «Единой России» Медведев просто перепасовал властные полномочия Путину, продемонстрировав, что мы все никакого значения не имеем, а они там все за нас будут решать.
Кульминация 4 декабря и в последующие дни вполне могла создать 10 декабря на площади Революции принципиально иную ситуацию. Совершенно очевидно, что к этому власть была не готова еще больше, чем мы. Как всегда бывает, когда прорывается застойная ситуация, динамика, кинетическая энергия зачастую может опрокинуть даже довольно устойчивую конструкцию.
Я думаю все-таки, что вот такого бы не произошло, но тот факт, что начались кулуарные переговоры, мне кажется, власть успокоило. Вот это главная ошибка, которая была допущена. Власть поняла, что все равно можно будет как-то там договариваться, чисто революционного развития на самом деле уже не произойдет. И вот эта фраза, на мой взгляд, очень некорректная фраза Сергея Пархоменко о том, что если бы это не сделали, то какие-то идиоты типа Лимонова затеяли бы какую-нибудь бучу, она явно в итоге может служить иллюстрацией того, как этот протест постепенно сливался. Оставим в стороне комментарии по поводу идиотов. Можно соглашаться или не соглашаться с Лимоновым и его сторонниками, но 31-го числа они всегда исправно выходили на площадь за нашу и вашу свободу, в то время как многие будущие лидеры протеста исправно получали деньги у олигархов. А что касается бучи, вот здесь мы подходим как раз к самому интересному моменту в оценке событий.
Вообще демонтаж режима, даже мирный, все равно без бучи не обходится. Площадь Тахрир была относительно мирной, но назвать выход на нее легкой прогулкой ни у кого язык не повернется. Тунис тоже был достаточно мирным. Но опять, достаточно мирный не означает, что не бывает жертв, а во-вторых, совершенно очевидно, что власть обычно сопротивляется. Причем сопротивление власти напрямую зависит от отмороженности правящего класса, конкретного диктатора и их возможности в этой ситуации маневрировать, возможности для какой-то части элиты искать для себя новую реальность, альтернативную, в которой они могут себя чувствовать достаточно комфортно.
Мы можем сказать, что этого, конечно, не произошло. Те надежды, что вот сейчас мы увидим тот раскол во власти, который стал проявляться в Египте в какой-то момент, тот, что мы увидели в Ливии, или то, что мы видели в Советском Союзе в 1989–1991 годах, этого, безусловно, не случилось. Более того, мне кажется, для нас даже гораздо интереснее. С одной стороны, мы имеем ситуацию элитную: кому-то могло показаться, что появление Кудрина на проспекте Сахарова — это тот самый долгожданный знак, но довольно быстро прояснилось и сейчас уже, наверное, ни у кого сомнений не вызывает, что по большому счету все-таки речь для этой категории «несогласных» может идти только о совершенствовании системы. Напрашивается аналогия с 1989–1990 годами, когда Горбачев говорил о социализме с человеческим лицом. Совершенно очевидно, что сегодня многие системные либералы грезят о путинизме с лицом Кудрина, но при этом, я повторяю, речь идет о проведении евроремонта в путинском бараке. Можно спорить, надо ли менять перекрытия или мы заменим только фасад. Но спор идет только о том, как мы будем работать вот в этой системе координат.
Я хочу сейчас заострить внимание не на том, что говорил или делал Кудрин или те, кто обслуживал Медведева, а сейчас начинают выдавать на-гора интеллектуальный продукт по новым либеральным реформам под руководством Путина. На самом деле все это — одна система, и это очень важный урок, который мы вынесли из всех этих событий.
Но есть еще — не знаю, назвать ли это несистемной оппозицией, — те люди, которые четко ассоциируются с протестом. Мне кажется, что самой большой психологической проблемой, с которой мы сталкиваемся, практически каждый из нас, является то, что годы путинского правления создали некую систему координат. Существует некий статус-кво, он может называться стабильностью, может называться застоем, можно по-разному называть. Я, кстати, прочитал в Интернете блестящую характеристику в одном из комментариев. Он, по-моему, был просто гениальный: «При Сталине убивали, при Брежневе загнивали, при Ельцине воровали, а при Путине решили все совместить». Так вот, на самом деле многие из тех, кто в глубине души себя считал представителем протестного движения, все-таки испугались того, что статус-кво может быть разрушен. Что вдруг вот эта новая реальность, которая отчетливо проявилась не столько 24 декабря, сколько 4 февраля на марше, когда выяснилось, что прошло больше ста тысяч человек и не было ни одного конфликта. На площади, уже когда шел митинг и пел Шевчук, все стояли рядом, и флаги смешались — люди стояли с имперскими, оранжевыми, красными флагами, российским триколором, и не было ни одного инцидента. Это как раз было опровержением всех стенаний, что народ отстал, народ не понимает, что делать. Нет, на самом деле народ все понимает, не надо было ничего придумывать, люди сами выходили с блистательными лозунгами, они сами реагировали. Путин говорит «бандерлоги», ему стотысячным гласом несется плевок.
Так вот, вопрос не в инертности обывательской массы, а в том, что изменение статус-кво напугало многих статусных людей, которые хоть и считали себя готовыми к переменам, но внутренне вдруг как-то содрогнулись.
Ведь отторжение режима эстетическое не обязательно приводит к тому, что вы готовы пойти на перемены. Все равно есть возможность в этой системе жить, потому что даже (не называя каких-то фамилий), если вы редактор ведущей оппозиционной газеты сегодня, в принципе, вы тоже элита, или руководитель самой влиятельной радиостанции например.
Сложился определенный баланс соотношения сил в обществе, и становится понятно, что этот баланс не может быть чуть-чуть изменен, если уйдет Путин. Прошедшие события, пусть даже они не угрожали немедленно свалить путинский режим и убрать Путина, показали перспективу того, что все ставки могут отмениться, все может начаться заново и в новой игре преимущество будет у более молодых, к которым я себя не отношу, между прочим. Просто у меня нет желания все это сохранять, потому что у меня была своя жизнь, своя доля славы, мне есть чем заниматься, я понимаю, что это не критично для меня лично. Но есть много людей, которые могут считать это критичным, потому что кардинальное изменение соотношения сил в обществе и в его элите приводит к тому, что появляются новые печатные издания, новые радиостанции, новое телевидение. И совершенно очевидно, что в какой-то момент человек начинает ощущать себя дискомфортно. Система оказалась гораздо устойчивей, ее корневой разброс оказался гораздо шире, чем мы предполагали, у нее гораздо больше бенефициариев, чем нам могло показаться. Можно выступить на митинге, кому-то можно попасть на телевидение — все равно, а можно написать массу статей и получить деньги на какой-нибудь телевизионный сериал. Это продолжает работать.
И начиная с 8 декабря, мне кажется, мы теряли ту инициативу, которая у нас неожиданно образовалась за счет выброса энергии людей, того, чего не ожидал никто. Эта энергия выплеснулась, но она требовала какого-то логического развития, и это логическое развитие предполагает, что мы должны были соответствовать ожиданиям, а ожидания были довольно понятны. И ужесточение лозунговой части, антирежимного креатива показывают, что люди не считают эту власть легитимной, они не считают эту власть праведной, они считают эту власть преступной, властью узурпаторов.
И когда мы ведем обсуждение, что вот сейчас появились возможности что-то зарегистрировать, мы просто окончательно списываем в утиль те достижения, которые могли бы быть получены в результате этих массовых выступлений. Если власть неправедная и нелегитимная, то мы куда идем, в какой суд, в какое Министерство юстиции, мы о чем говорим? Вы разберитесь — или мы пытаемся изнутри ее всячески подтачивать (таких желающих очень много), или мы продолжаем все-таки отстаивать одну позицию. И это проблема и 1 мая, и 6 мая. Потому что невозможно бежать за регистрацией партии в минюст и выходить под лозунгами: «Это не выборы», «Это не президент». Значит, надо разобраться. К сожалению, этого сделать за две недели не удастся, но это разделение, естественное, на мой взгляд, произойдет немного позже.
Но совершенно очевидно, что волна протеста, которая спала, которая не оказалась тем самым цунами, вернется, потому что все предпосылки для тектонического сдвига здесь есть. И совершенно очевидно, что власть не в состоянии выполнить все обязательства, которые она взяла. Экономическая конъюнктура в мире будет ухудшаться, режим довольно, если говорить про международное положение, дискредитирован.
Репрессивная сущность режима, которая стала вылезать сейчас, это тоже, кстати, показательно и говорит о том, что Путин себя чувствует далеко не так уверенно. Если три-четыре года назад он мог обходиться точечными репрессиями, стараясь не перегибать палку, то теперь понятно, что на любое действие (кстати, события в том же Цаговском лесу это показывают) власть реагирует самым жестким образом. Четыре года назад, по людоедским меркам режима, конечно, времена были вегетарианские. Но мы понимаем всю условность этих сравнений. Власть звереет, когда теряет поддержку. Когда Путин был уверен в том, что все равно все выступления закончатся задержанием нескольких десятков, пусть даже сотен активистов, он мог позволять себе издевку. Сегодня власть все больше и больше прибегает к грубой силе. И это демонстрация ее слабости, на мой взгляд. Но опять, это не значит, что эта власть куда-то уйдет сама по себе. Более того, мне кажется, что вот теперь, пройдя этот период, мы перешли жить в новую, довольно четко очерченную реальность.
Выступление Путина в Государственной думе зафиксировало, что он никогда никуда не уйдет. Впервые на самом деле Путин четко зафиксировал это, упомянув в качестве нового ориентира 2030 год! Налицо желание побить рекорд Сталина, который, даже если считать с 1924 года, когда он еще не обладал полнотой власти, правил 29 лет. Итак, Путин собирается править до 2030 года, поэтому все разговоры о том, что мы сумеем терапевтическими методами изменить ситуацию, напрасны — никуда Путин никогда не уйдет.
Нет, конечно, хорошо, если во всех муниципалитетах будут нормальные люди, они будут помогать обустраивать нормальную жизнь, но в исторической перспективе, достаточно короткой (я не верю в 6 лет правления Путина, я считаю, что неизбежный социальный взрыв будет гораздо раньше), нам нужно просто понять, что последний шаг делается, когда предлагается четкая альтернативна на общефедеральном уровне, что мы вообще хотим видеть в нашей стране. Идей на самом деле очень много, интеллектуальным потенциалом нас бог не обидел, у нас его через голову. Но все это должно быть как-то четко сформулировано. Мы не можем позволить себе, чтобы новая волна протеста ушла. Нам очень важно сейчас извлечь уроки из того, что было, и подготовиться, но также понимать, что это будут не косметические перемены и даже не евроремонт со сменой перекрытий. Это будет строительство нового здания, потому что в этом бараке ничего сделать нельзя, этот барак чумной, тифозный, от которого несет ГУЛАГом, и поэтому нам надо будет думать, что мы будем строить вместо него, и те, кто не готовы к этому, те, кто все равно пытаются как-то все это приукрасить, должны понять, что времена поменялись, и от нас потребуется мирный, ненасильственный, но протест, который можно назвать революционной бучей, а можно назвать демонтажом режима. Все остальное — это даже не половинчатые меры, это то, что будет способствовать продолжению агонии режима. Пока Путин не услышит миллионоголосое требование «уходи», ничего не случится.
И последнее. Мне кажется, что готовиться к этому дню надо не только идеологически. Есть еще очень важный фактор, с которым мы сейчас сталкиваемся, и эта дискуссия идет в Интернете. Это, может быть, действительно разговор, который нам надо постоянно вести. Любая диктаторская или мафиозная структура держится на двух компонентах. Первый — это выгода для тех, кто выполняет преступные приказы, второй — это безнаказанность и комфорт. Совершенно очевидно, что повлиять на вопросы выгоды мы не можем. У власти достаточно денег, чтобы те, кто выполняют преступные приказы, получали то вознаграждение, которое им за это было обещано.
А вот в том, что касается вопросов комфорта и безопасности, мне кажется, здесь у нас хватает возможностей сделать жизнь тех, кто подыгрывает режиму, жизнь пособников оккупантов, крайне неприятной, желательно невыносимой. Помните, был список доверенных лиц Путина? Мы поговорили об этом и как-то все забыли. А почему мы забыли об этом? Мы что, всерьез считаем, что эти люди не принесли Путину никаких голосов? Принесли. Они что, сделали это бескорыстно? Я не верю, что они сделали это бескорыстно. А почему мы забыли об этом? Мы не можем причинить им никакого ущерба? Можем. У них есть рестораны, у них есть театры. Они зависят от нас, от потребителей, мы вполне можем устроить им большие проблемы. Мы не имеем достаточно информации о тех, кто на местах творит произвол?
Я помню, была история в Интернете. Дима Гудков написал о какой-то провинциальной школе, в которой завуч руководила избирательным участком и, естественно, требовала фальсификаций. Молодая учительница отказалась это делать, ее уволили, потом туда приехал десант из Москвы, ее восстановили. Но мы понимаем, что этой учительнице ничего не светит ровно потому, что с завучем ничего не случилось.
На «Эхе Москвы» в «Перехвате» Алексей Венедиктов сказал довольно грамотную вещь. Чуров посмотрел съемки из Астрахани и сказал, что там есть нарушения, но это не фальсификации. Очень хорошо, а кого-нибудь наказали за нарушения? Мы видим совершение уголовного преступления, все это зафиксировано на пленку, есть имена и фамилии. Но ничего не произошло.
Но это к власти вопрос. А мы что, не знаем поименно многих других? Мы что, не знаем фамилии судей, которые запирают людей? Что это за дискуссия такая, нельзя публиковать адрес и фамилию судей — это вмешательство в их личную жизнь, и нельзя делать ничего, что принесет моральные страдания им, их детям. А когда запирают молодых матерей, у которых дома дети? Что мы не знаем, кто эта судья, где она находится? Знаем. Мы что, ничего не можем сделать? Можем. И нам не надо никого спрашивать. У нас достаточно возможностей, слава богу, социальные сети позволяют нам и в Москве, и на периферии создавать условия, в которых выполнение преступных приказов будет приводить к проблемам.
Сегодня к проблемам, а завтра, между прочим, к люстрации. Вот об этом тоже нужно говорить. Но люстрация будет завтра, а проблемы должны начаться сегодня. Потому что совершенно очевидно, когда настанет день, когда поднимется волна, настоящая волна, когда люди будут готовы выйти, уже не спрашивая разрешения у московской мэрии и не отправляя наших никем не уполномоченных эмиссаров на переговоры, когда этот день наступит, Путин отдаст приказ стрелять. В этом никаких сомнений у меня нет, я полагаю, ни у кого из вас тоже нет.
Он будет вести себя, как Каддафи.
Вопрос не в том, что скажет Путин, вопрос в том, будут ли исполнители для этого приказа. И вот для того, чтобы их не было или их число было минимальным, нам необходимо сегодня уже использовать все доступные нам ненасильственные методы сопротивления, чтобы создавать невыносимую жизнь тем, кто подыгрывает режиму, позволяет режиму держаться на плаву, выполняя его преступные приказы.
Мы знаем много людей, очень известных, которые открыто сегодня поддерживают режим в самых его омерзительных проявлениях. Чего стоит одна история с Pussy Riot! Какой список людей, которые сегодня поддерживают средневековое мракобесие. Мы что, не знаем этого списка, начиная с Иосифа Кобзона? Знаем. И почему мы ничего не делаем?
Мне кажется, не надо даже в момент спада говорить о том, что мы полностью обречены и у нас нет возможности влиять на жизнь в своей стране. Во-первых, нас много. И это, мне кажется, главный урок прошедших событий. Психологический ступор, в котором мы находились — нас мало, их много, — его больше нет. На самом деле нас много. Их тоже иногда бывает много, но их привозят на автобусах. Их привозят за колбасу, за деньги, за талоны, а мы приходим сами. Нужно использовать свою мобильность и свое желание что-то в стране поменять. Потому что нас много, их мало. В конце концов, это наша страна. Спасибо!
http://www.kasparov.ru
30.04.12.