В течение шести лет профессор конституционного права и прав человека в Университете Вены и директор Института прав человека имени Людвига Болцмана Манфред Новак занимал пост спецдокладчика ООН по пыткам. За это время он посетил 18 государств и только в Дании не нашел доказательств применения пыток. Россия могла бы стать одной из стран, подвергшейся инспекции спецдокладчика ООН, однако уже запланированный в 2006 году визит пришлось отменить из-за несговорчивости российской стороны. Последние несколько лет Манфред Новак участвовал в работе над глобальным докладом по теме мест секретного содержания заключенных. В докладе объемом почти в 700 страниц России посвящено восемь. В частности, в документе говорится о существовании на Северном Кавказе (в селении Центорой и на базе «Вега», находящейся на окраине Гудермеса, а также в районе Шали и Урус-Мартана) тайных тюрем, которые Россия использовала в борьбе с вооруженным сопротивлением. Отвечая экспертам ООН, Россия в июне 2009 года официально заявила, что в российской пенитенциарной системе «нет примеров секретного заключения»…
— Профессор Новак, вы посвятили шесть лет работе в структуре ООН. Как вы оцениваете ситуацию с пытками в мире? Есть улучшения?
— Я не могу оценивать ситуацию с пытками в общих терминах. В некоторых государствах она улучшилась. Однако положение в целом за эти шесть лет ухудшилось. Я осуществил восемнадцать миссий, чтобы получить факты. Было проведено много других мероприятий. Эти восемнадцать стран, куда я ездил, были выбраны таким образом, чтобы по итогам их посещения получился репрезентативный срез всего мира: большие и маленькие страны, страны с различной политической системой, страны, в которых я ожидал столкнуться с пытками, и страны, где я надеялся не найти таких фактов. Из восемнадцати стран я обнаружил пытки в семнадцати. Иногда это были изолированные эпизоды. Тем не менее пытка применялась. Единственная страна, где не было выявлено не только самих фактов, но даже предположений о возможности применения пыток, — Дания вместе с Гренландией. Мне кажется, что в остальных странах Скандинавии ситуация аналогична.
Мне довелось жить в Швеции, где я бывал в тюрьмах. В Финляндии ситуация в этой области такая же. То есть, можно сказать, так называемые северные страны полностью избавились от пыток. И все…
Если вы заглянете в другие уголки Европы, картина иная. Например, в Греции я обнаружил совершенно ужасающие условия содержания мигрантов, которые сами по себе являются пыткой.
Затем я посетил две страны Европы, не входящие в ЕС: Грузию и Молдову. В обеих я обнаружил достаточно широкое применение пыток.
Однако должен заметить, что в Грузию я приехал в самом начале своего срока. Это была моя первая миссия в феврале 2005 года. В то время в стране было очень много случаев применения пыток. Мы сидели и обсуждали ситуацию лично с президентом Саакашвили, которому я подробно объяснял свои рекомендации. В прошлом году я еще раз посетил Грузию с проверочным визитом. Надо сказать, что многие из моих рекомендаций были реализованы. В современной Грузии пытка стала гораздо меньшим злом. Намного улучшились условия содержания.
С другой стороны, невероятно возросло количество заключенных. В 2005 году в Грузии было 7000 заключенных. А в 2011-м — уже около 24 000. Это связано с ужесточением наказаний за такие преступления, как коррупция, но также это свидетельство влияния США.
В Молдове пытки широко распространены. Однако я и здесь проводил повторные исследования и потому могу свидетельствовать, что правительство Молдовы очень хочет изменить эту практику, чтобы обеспечить вступление в ЕС.
А теперь пройдемся по миру. Самым негативным примером в плане пыток является Экваториальная Гвинея. Пытки практикуются систематически. Они — часть государственной политики. В Непале также было установлено систематическое применение пыток. Но я там был в 2005 году, в разгар конфликта между маоистами и королем. Обе стороны применяли пытки. То же самое в Шри-Ланке. Эту страну я посетил в 2008 году, и положение там было очень тревожным. В тот период военные решили окончательно расправиться с партизанами.
Более чем в 50 процентах стран пытки не являются изолированными эпизодами. Они относятся к ежедневной рутине. Они применяются систематически, и положение оказалось гораздо хуже, чем я себе представлял.
Во-вторых, мы переживаем всемирный кризис тюремной системы. Отвратительные условия содержания заключенных. Аналогичная ситуация с условиями содержания административно задержанных, а также задержанных в отделениях полиции, психиатрических больницах, миграционных центрах. Просто катастрофа. В большинстве стран ситуация очень плохая. Люди, которых судьба миловала от тюрьмы, не могут себе представить, насколько переполнены тюрьмы. Люди страдают от нехватки еды, от отсутствия медицинской помощи. От недостатка всего. Ко многим людям отношение хуже, чем к животным. Именно поэтому я призываю к фундаментальным изменениям в системе уголовной юрисдикции.
— Как можно прийти к ним, если это зависит от воли отдельных стран? Может ли международное сообщество мотивировать их?
— Должно. Судя по решениям Европейского суда по правам человека, пытки процветают во многих странах Европы. Большинство случаев применения пыток зафиксированы в России, Украине, Молдове и Турции, затем идет Румыния. Конечно, должен быть некий стимул, который даст возможность обязать страны полностью реализовать решения суда.
В первую очередь нужно менять философию системы уголовного правосудия. Я думаю, чем более карательной, штрафной, мстительной будет система уголовного правосудия, чем больше людей будет находиться за решеткой, тем выше риск пыток.
Конечно, следует различать диктатуры и демократии. Однако наибольшее число заключенных по отношению к числу резидентов страны — не где-нибудь, а в Соединенных Штатах Америки, и именно это является показательным выражением карательной философии справедливости. В США в семь раз больше лиц, содержащихся под стражей, чем в среднем по Западной Европе.
В Российской Федерации примерно такая же картина. Номер три по числу заключенных — Грузия. И после нее — несколько островов Карибского бассейна. Это страны, которые имеют наибольшее количество заключенных на душу населения. Конечно, рука об руку с этими показателями идут очень суровые условия содержания в тюрьмах.
Проблемой остается наличие смертной казни и многое другое. Одна из причин всего этого в том, что система уголовного правосудия в большинстве стран не функционирует должным образом. Она не направлена на социализацию и реабилитацию.
Пакт о гражданских правах ясно говорит, что существенной целью пенитенциарной системы не должно быть банальное ограничение свободы. Должна быть ориентация на организацию жизни людей после их освобождения, а для этого тюрьма должна служить повторной социализации, реинтеграции в общество. Это возможно только, если вы относитесь к заключенным гуманно.
В Дании в основе пенитенциарной системы лежит принцип нормализации. Датчане говорят: «Жизнь в тюрьме должна быть подобна жизни за пределами тюрьмы». Это означает, что заключенные должны иметь право на отдых, они должны быть свободны, они не должны быть заперты. Должны существовать открытые тюрьмы, которые можно покидать, где вы можете работать, где вы можете общаться с другими людьми, заниматься спортом, получать образование. В общем, быть готовым к жизни после тюрьмы. Потому что тогда общество будет иметь гораздо меньше рецидива. Если вы просто запрете людей в карательных целях, то когда они выйдут из тюрьмы, значительно выше риск того, что они снова совершат преступление. Это порочный круг. Чем выше уровень преступности, тем выше доля лишенных свободы лиц. И, конечно же, отправление правосудия во многих странах остается коррумпированной сферой. Это означает, что подвергнуться пыткам в тюрьме — привилегия бедных.
В России тюремное население равно населению небольшой европейской страны. Растет число тех, кто обвиняется по политическим мотивам. Во многих случаях есть обоснованные свидетельства того, что обвинения против них сфабрикованы. Я имею в виду не только тех, кто обвиняется по статье об экстремизме, но также людей, вовлеченных в политические, социальные и правозащитные движения, обвиненных, например, в клевете, или тех, которых обвиняют после того, как им подбросили наркотики. Весной президенту Медведеву был подан на рассмотрение список из 31 имени людей, признанных обществом и правозащитными организациями политическими заключенными. Медведев помиловал только одного из этого списка — Сергея Мохнаткина. Однако уже после решения президента о помиловании Мохнаткина администрация колонии отказывалась освободить его, требуя оригинал документа, подписанного президентом. Наглядное свидетельство отсутствия контроля над пенитенциарной системой…
— Насколько я знаю, Ходорковский тоже был в этом списке…
— С юридической точки зрения у людей нет никакого права быть помилованными. Президент решает, будет ли он использовать эту норму. Здесь мы не можем критиковать его за нарушение международных обязательств, за то, что он отказал остальным тридцати в помиловании.
Но нужно критиковать за то, что во многих из этих случаев у людей нет надежды на справедливое судебное разбирательство. В этом смысле лишение свободы не является необходимым в соответствии с правом человека на свободу и право на справедливое судебное разбирательство.
Я испытал шок, увидев данные Комитета по правам человека ООН, которая имеет дело с более чем ста государствами во всех регионах мира, согласно которым только за три последних года, с 2009-го по 2011-й, наибольшее количество нарушений было зафиксировано в бывших советских республиках — от Беларуси до всех государств Центральной Азии: Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана… В Туркменистане — в меньшей степени, чем в остальных….
И там же Россия. Это поразительно, потому что Россия — член Совета Европы, в отличие от других государств. В случае с Российской Федерацией большая часть жалоб поступает от людей, которые подвергались пыткам. В основном жалобы касаются запрещения пыток, права на жизнь, справедливое судебное разбирательство, а отчасти и права на личную свободу. Все эти права также гарантируются Европейской конвенцией. В ЕСПЧ на очереди тысячи дел. 26 процентов всех дел, которые в настоящее время находятся на рассмотрении в Евросуде, — российские.
Если проанализировать общее количество дел, то страна с наибольшим количеством нарушений — снова Россия. И обычно это не те дела, которые касаются права вступить в брак. Это случаи исчезновения, внесудебных казней, пыток, произвольного задержания и предвзятого судебного рассмотрения.
Эти дела касаются как обычной системы уголовного правосудия, так и политически щепетильных дел. Причем не только в контексте Северного Кавказа, но и России в целом.
Если вы посмотрите практику Комитета ООН по предотвращению пыток, самое большое количество посещений, которые осуществляет комитет, приходится на Россию. Сотрудники организации наносят визиты в первую очередь в Чечню и Ингушетию, а также в другие северокавказские республики.
Это связано с тем, что никакой другой орган не может расследовать эти случаи и не имеет доступ в тюрьмы и следственные изоляторы.
Россия является единственной страной, которая не допускает публикацию докладов ЕКПП. Турция позволяет. Украина позволяет. Только Россия боится разрешить ЕКПП публикацию их отчетов.
Все это служит индикатором несправедливости судебных разбирательств. Ведь в конкретном случае Сергея Мохнаткина задержка его освобождения могла быть вызвана определенным «удивлением» тюремного начальства тем, что только один человек был помилован. Но все было иначе. Видимо, тюремщикам России не очень верится в то, что кто-то может ожидать помилования.
— Почему не был одобрен ваш визит в Россию? Россия отнеслась к вам менее дружелюбно, чем к комиссару Совета Европы по правам человека Альваро Хиль-Роблесу или комиссару ООН по правам человека Луизе Арбур. В чем была проблема?
— Вместе с моими предшественниками я разработал и окончательно оформил документ, который можно назвать Техническим заданием. Согласно нашим условиям, если государство приглашает меня для официальной миссии по установлению фактов, я сообщаю его правительству мои условия. Мое общение с правительством является публичным фактом, так как я также уведомляю Совет по правам человека.
Затем я прошу правительство обеспечить реальное соблюдение моих условий.
Так как пытки всегда происходят за закрытыми дверями, так как пытки всегда отрицаются, установление фактов пыток отличается от установления фактов о праве на образование.
Если бы я был спецдокладчиком о праве на образование, я собрал бы статистику, пообщался с министром образования, посетил бы несколько школ.
Мне не нужно было бы являться без предупреждения. По теме образования существует много информации. Моя задача сопоставить ее с реальностью и проанализировать законодательство.
Пытки никто не признает. Не существует статистики о пытках, потому что все страны утверждают, что у них нет никаких пыток. Поэтому вы должны применять другие методы. Места содержания под стражей должны посещаться без предварительного уведомления. И без уведомления означает без уведомления. Я никогда не говорю правительству, куда я еду, и правительство не должно этого знать.
Во-вторых, если вы идете в тюрьму, полицейский участок или в изолятор, вы должны говорить с задержанными, но вы должны делать это конфиденциально. Если вы будете расспрашивать задержанного в присутствии полицейских, никто никогда ничего вам не скажет. Кроме того, правительство должно гарантировать, что в отношении заключенных не последуют репрессии. Я пытался, и нам это удавалось, чтобы все переговоры с заключенными остались конфиденциальными. Со мной всегда ездит судебно-медицинский эксперт. Это означает, что нас не только не должны слушать, но и видеть.
Если нам говорят: «Мы будем стоять в дальнем углу …», я отвечаю: «Нет». Потому что, если врач просит заключенного снять рубашку, даже если охранники находятся далеко, они смогут увидеть.
Я всегда беру фото— и видеокамеру для того, чтобы документировать не только травмы, но и случаи переполненности тюрем. Этот материал не для печати, а для моей собственной документации. Это необходимый минимум.
Я сначала иду в камеры или комнаты для допросов, беру интервью у заключенных и в последнюю очередь говорю с начальником учреждения.
Если он говорит, что никогда не слышал о пытках, я демонстрирую ему только что сделанные фотографии. И это часто помогает. Увидев доказательства, они признают факт применения пыток, но говорят: «Ах, это… Но небольшая пытка действительно помогает расследовать преступления». Я часто это слышал…
Это общие требования. Ничего экстраординарного. Если правительство относится к числу честных, оно говорит: «Мы приглашаем вас, потому что мы хотим иметь объективную внешнюю оценку того, насколько распространены пытки в нашей стране, насколько плохи или хороши условия содержания в тюрьмах». То есть добросовестное правительство только выигрывает от моего визита.
Россияне поняли, что я буду жесток в требовании выполнения моих условий. Они на словах уверили, что будут их соблюдать. А за неделю до намеченной миссии, когда все было уже готово, они сказали, что отменяют ее. Именно это отношение мне не понравилось больше всего…
Если правительство с самого начала говорит, как, например, египетское: «Нет, мы не приглашаем вас», нет проблем. Ни одна страна во всем арабском мире, за исключением Иордании, не ответила положительно на мою просьбу о приглашении. Я просил всех пригласить меня. Потому что пытки широко практикуются во всех этих странах.
Я очень благодарен иорданскому правительству за то, что они пригласили меня.
Но если страна сначала приглашает меня, а потом отменяет приглашение, то ситуация иная. Сама подготовка поездки в такую огромную страну, как Россия, — огромный труд. Кроме меня едут мои сотрудники. Мы подготовились максимально хорошо. Были определены наиболее печально известные тюрьмы, которые мы должны были посетить. Мы выяснили, где риск применения пыток больше: в учреждениях под юрисдикцией военных или в предварительном заключении или под стражей в полиции. Все было готово к встрече с министрами. Даже с Кадыровым была запланирована встреча.
И за неделю до этого российская сторона неожиданно объявляет о неких «сложностях» с законом в отношении конфиденциальных бесед с задержанными.
Мне пришлось отменить поездку. Я всегда говорил, что условия моих визитов не подлежат обсуждению. Либо вы приглашаете меня, либо нет. Но никто не может пригласить меня, а потом сказать: «Мы откладываем вашу поездку».
Мне не пришлось долго думать. Есть согласованные условия моей работы. Они являются открытыми. Когда я напомнил, что Европейская комиссия по предупреждению пыток смогла осуществить свою поездку, мне ответили, что «внесли специальные изменения в законодательства». Я ответил: «Если вы сделали это для них, вы сможете сделать это и для меня». Конечно, все это не было реальной причиной. Они придумали повод, чтобы отложить наш визит навсегда. Когда Путин вскоре после этого прибыл в Вену, и австрийский президент, и премьер-министр подняли этот вопрос.
— Я очень хорошо помню все события той осени. В связи с другим печальным событием. Путин приехал в Вену в октябре 2006 года.
— Если бы моя поездка состоялась, я встретился бы с Анной Политковской, это у меня тоже было запланировано. В тот самый день, когда я должен был прибыть в Москву, она была убита. Хотя многие мне потом говорили, что ее убийство должно было быть запланировано задолго до этого и что оно не имеет ничего общего с моим визитом, я обвинял себя в том, что между моим визитом и ее смертью могла быть определенная связь. Для меня ее смерть стала страшным ударом. Я знал ее прежде. Я всегда был очень высокого мнения о ее работе и о ее мужестве, которое было необходимо для того, что она делала. Мы должны были встретиться, прежде чем я отправился бы в Чечню. Мы договорились, что Анна передаст мне свои последние данные. Мне очень хочется надеяться, что это было просто совпадением…
— Тогда было очень много совпадений…
— О да, это был день рождения Путина. А за два дня до него Кадыров отпраздновал свой день рождения.
— Кроме того, Анна незадолго до смерти согласилась участвовать в нашем проекте по международному уголовному праву. Огромная доля информации, которая была проанализирована в исследовании, была собрана Натальей Эстемировой. Так случилось, что ее убили в тот день, когда в Москве был представлен итог нашей работы. Профессор Новак, я не могу не выразить вам свою личную признательность за вашу отчаянную попытку инициировать международное расследование убийства Эстемировой. Что вы чувствовали тогда?
— Конечно, кто-то может сказать, что все эти наши идеи о «совпадениях» — всего лишь предположения. Тем не менее есть факт: ни в одном случае не было проведено эффективное расследование. Ни внутреннее, ни международное.
Я считаю, что в тех случаях, когда гибнут люди, чья профессиональная деятельность весьма признана международным сообществом, необходимо делать все для того, чтобы выяснить, что произошло. Даже несмотря на отсутствие юридических обязательств или политической воли.
Такая следственная группа не обязательно должна быть чисто международной. В ее составе могут быть российские специалисты совместно с несколькими международными экспертами. Но если это международное расследование, то международные эксперты должны иметь доступ ко всем документам по делу.
Сделать это не позволили, а этот факт тоже является индикатором… Отказ России — показатель того, что не было и нет политической воли для того, чтобы выяснить, кто стоит за преступлениями.
К сожалению, я не смог заняться лично расследованием этих дел. Единственное, что мне удалось, это проанализировать ситуацию в России с секретными задержаниями.
Это было сделано в рамках глобального исследования в 2010 году. Мы установили, что 66 стран в мире прибегали к секретным арестам. Не только в борьбе с терроризмом. Хотя многие случаи были связаны с войной США против терроризма.
Очень много подобных эпизодов было зафиксировано в арабских странах, Иордании, Ливии…
Но я был поражен тем уровнем страха, который я увидел во время бесед с теми, кто бежал из Российской Федерации после того, как сумел выйти на свободу после тайного содержания под стражей там. Эти интервью мы проводили вне территории России. Мы сделали это в разных странах. Жертвы из России отличались параноидальным уровнем страха. Где бы мы ни были, они всегда оглядывались. Они никому не доверяют. У меня уходило много времени, чтобы убедить их: «Никто не знает, что мы здесь». Но они не верили, продолжали говорить о том, что русская разведка, конечно, знает, где мы. Это тоже признак степени их травмы.
— Сейчас в Финляндии идет общественная кампания за внесение изменений в Уголовный кодекс страны с целью криминализации таких деяний, как шпионаж в отношении беженцев и других иностранцев. Косвенно эта кампания имеет связь с тем, что произошло в Австрии в 2009 году, когда в Вене был расстрелян бывший телохранитель Рамзана Кадырова Умар Исраилов?
— Конечно.
— Не могли бы вы прокомментировать ситуацию в Вене и дело Исраилова?
— Это очень яркий случай. К настоящему моменту все в этом деле предельно ясно. Существует прямая связь между преступлением и Кадыровым. Насколько мне известно, Исраилов был единственным заявителем в Страсбург, кто не только назвал имя Рамзана Кадырова, но также сказал, что у него есть прямые доказательства того, что Кадыров участвовал не только в пытках, но и в убийствах. Исраилов был свидетелем этого, так как он был в личной охране Кадырова.
Доказано, и для меня это вне всякого сомнения, что люди, арестованные в Вене, все эти кальтенбруннеры и компания были особо связаны с Кадыровым.
Трудно доказать «ответственность военноначальника», так как мы не имеем возможности допросить лично господина Кадырова. Он не приедет.
Но есть свидетельства того, что он сам участвовал в организации преступления. Из той информации, которую я получил из прокуратуры и других источников, мне ясно, что есть очень четкая связь между группой в Австрии и правительством Чечни.
Следствие продолжается. Недавно еще один подозреваемый был выявлен в Великобритании. Если этот человек будет экстрадирован в Австрию, можно надеется на то, что в цепь событий будет добавлена отсутствующая деталь.
Я считаю, что австрийская прокуратура и суд ведут достаточно тщательное расследование. Они заинтересованы не только в прояснении обстоятельств этого дела, но также в предотвращении подобных преступлений.
Когда господин Исраилов стал получать угрозы, он попросил, чтобы его охраняла полиция. Полиция недооценила эти угрозы, несмотря на то, что Human Rights Watch четко заявила о том, что Исраилов в большой опасности. Позднее они признали это. Они так и не сказали, что ошиблись, но заявили, что «усвоили урок». После этого убийства некоторые люди были обеспечены охраной полиции. И они были в ситуации, подобной той, в какой оказался Исраилов.
— Таким образом, Австрия сделала шаг к позитивным изменениям… На ваш взгляд, эта попытка в Финляндии также оправдана?
— Определенно.
— В случае с Россией жестокость полиции является фактором номер один в широком применении пыток. Коалиция российских правозащитных организаций, в том числе Комитет против пыток, «Агора», «Мемориал» и «Общественный вердикт», начали кампанию за создание отдельного следственного органа, ответственного за расследование преступлений, совершенных полицией. Как вы думаете, такого рода законодательные и структурные изменения могут принести положительные результаты?
— Да, это одна из моих основных рекомендаций, которые я представил большинству стран. Борьба с безнаказанностью за применение пыток является одной из наиболее эффективных профилактических мер. Если полицейские знают, что они могут быть привлечены к ответственности, они подумают дважды, прежде чем применить пытку.
В большинстве стран мира полицейские никогда не привлекаются к ответственности за применение пыток, поскольку пытки во многих странах рассматриваются как вид дисциплинарного проступка или что-то, на что можно просто закрыть глаза.
Мне часто приходилось слышать, что «это на самом деле не преступление». Как правило, если задержанные говорят: «Я подвергался пыткам», это не воспринимается всерьез.
Даже если составлен соответствующий протокол, факт пытки зачастую расследуется теми же людьми, которые расследуют преступление, совершенное подвергшимся пытке. Таким образом, они проводят расследование против себя, против своих соседей. Это большая проблема.
В случае с коррупцией расследование может быть передано в руки другого отдела, но пытки всегда осуществляются полицией или силами безопасности. Поэтому единственный способ создать эффективный механизм рассмотрения жалоб — это формирование «полиции полиции», как я это называю. То есть полиции вне пределов обычной структуры полиции, независимой от руководства полиции. Они даже не должны быть под одним министерством.
Несмотря на свою вынесенность за структуры полиции, такое подразделение должно иметь все полномочия полицейских следователей: право ареста, обыска и выемки, вызова на допрос.
Такой системы нет практически ни в одной стране. Вот в чем проблема. Я уверен, что нам предстоит сделать еще очень много для борьбы с пытками.
kasparov.ru
29.05.12.