4 ноября в России отмечают новый праздник — День национального единения. Государственная Дума установила его в память об изгнании из Москвы польских войск в 1612 году и окончании Смутного времени.
Для каждого эти события с детства связаны с именами Минина и Пожарского. В Москве, на Красной площади установлен знаменитый памятник с надписью: «Гражданину Минину и князю Пожарскому — благодарная Россия».
Бронзовый Минин, указывая рукой, по всей видимости, на Москву, что-то пылко говорит полулежащему воеводе. Композиция отражает реальность: Козьма Минин (отчеств в ту эпоху людям незнатным не полагалось) был выдающимся организатором, но военного дела не знал, и убедил возглавить ополчение Дмитрия Михайловича Пожарского, оправлявшегося в своем нижегородском имении Мугреево от тяжелого ранения в голову. Военачальника известнее и выше рангом не нашлось.
Кстати, жизнь Пожарскому сохранил остроконечный русский шишак — прообраз знаменитой буденновки. Носи он западноевропейскую круглую каску — неизвестно, кому пришлось бы спасать отечество.
«Государство замутилось»
Российское государство тогда, по сути, развалилось. Подавляющее большинство как дореволюционных, так и современных историков считает, что причиной были не происки внешних сил — они лишь воспользовались ситуацией, — а внутренняя смута, бездарность правителей и моральное разложение народа.
«Доверие [народа к власти] было нарушено, связь ослабела, государство замутилось», — указывал классик отечественной истории Сергей Соловьев.
«Даже поляки с литвой удивлялись, глядя, как русские держат в алтарях своих церквей собак и скотину, а на иконах играют в кости», — писал очевидец и видный участник событий, келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын.
Последний царь, Василий Шуйский, был свергнут и выдан полякам. Боярская дума пригласила на престол сына короля Речи Посполитой, принца Владислава. Однако король Сигизмунд, который сам был не прочь сесть не московский престол, 15-летнего сына в охваченную хаосом Россию не отпустил, а прислал военный гарнизон.
Впрочем, власть польских командиров не распространялась дальше Китай-города. В остальной стране царило безвластие. Счет «чудом спасшимся царевичам Димитриям» шел на десятки. По замечанию дореволюционного исследователя Дмитрия Иловайского, «самозванство вошло в какую-то моду».
Ватаги польских кондотьеров под началом Александра Лисовского, приговоренного у себя на родине к вечному изгнанию, казаков и мятежных крестьян-«шишей» жгли, грабили и насиловали.
Нижегородские краеведы спорят, где именно Козьма Минин обращался к народу — с паперти церкви Иоанна Предтечи или у не сохранившейся до наших дней съезжей избы. Скорее всего, и там, и здесь.
Известно, что земляки пошли за Мининым не сразу, и убеждать их ему пришлось не единожды. Точная дата, когда было принято решение, в учебниках и энциклопедиях отсутствует.
«Жен, детишек заложим»
Богатый прасол (торговец скотом) Минин обладал сильной волей и жестким характером, во все времена необходимыми успешному дельцу. Его призыв упал на благодатную почву — нижегородцы, как и все русские люди, смертельно устали от творившегося безобразия. Однако красноярский писатель Александр Бушков, детально изучавший историю Смутного времени, сообщает, что Минин не полагался исключительно на патриотические чувства земляков и обращался к ним отнюдь не со «слезами умиления», как учили в гимназиях.
Известна знаменитая фраза Минина: «злато и серебро отдадим, жен, детишек заложим».
Вторая ее часть нынешним людям непонятна. Между тем в то время человек, к примеру, увязший в долгах, мог продать самого себя или кого-то из близких в холопы — на определенный срок или навечно.
Минин со товарищи и «закладывали» — только не своих близких.
Бушков рассказывает, что Минин, отлично осведомленный о финансовых делах нижегородцев, обложил всех особым налогом, потребовав на святое дело пятую часть, а кое у кого — и треть имущества. Хитрить с ним было бесполезно. Неплатежеспособных отдавали в кабалу.
Талант оратора
Ополчение выступило в феврале 1612 года. Его вожди не занимали никаких официальных постов — отсутствовала верховная власть, которая могла бы их кем-нибудь назначить. Пожарский именовался просто воеводой, а Минин — «выборным от всей земли человеком».
По различным данным, в поход отправились от двух до пяти тысяч ополченцев. Двигались медленно, четыре месяца простояли в Ярославле, ожидая подкреплений со всей страны, и достигли Москвы к концу августа.
В бою у стен Донского монастыря польские роты начали теснить воинов Пожарского. Тогда Минин снова проявил свой талант оратора — отправился к казакам, стоявшим за Москвой-рекой и державшим нейтралитет, и убедил их выступить.
Общими усилиями ополченцы и казаки загнали противника в Кремль. У русских не было желания штурмовать твердыню, а у поляков — зимовать в осаде. В конце концов, покончили миром. Поляки ушли домой с оружием и знаменами.
По имеющимся сведениям, казаки были крайне раздосадованы тем, что Пожарский заключил такое соглашение, лишив их, как они считали, законной добычи, и часть отступавших все-таки умудрились перебить и ограбить.
Неблагодарная Россия
После победы Минина и Пожарского, конечно, вознаградили, но далеко не соразмерно деяниям. «Их дальнейшая судьба способна лишь дать повод для грустно-философических размышлений о человеческой неблагодарности и превратностях судьбы», — пишет Бушков. Минин получил именьице и невысокий чин думного дворянина, и скончался через три года.
Игумен нижегородского Толоконцевского монастыря обвинил Минина в получении взятки от монахов соседней Печерской обители, чтобы в качестве местного «авторитета» решить в их пользу имущественный спор. Челобитной на спасителя отечества дали ход, и разбирательство продолжалось до самой его смерти.
Пожарский прожил долгую жизнь, но не стоял близко к трону, не влиял на политику, и не обогатился чрезвычайно. Как указывал историк Николай Костомаров, «со взятием Москвы оканчивается первостепенная роль Пожарского».
Он получил новое «сельцо» и парчовую шубу, был впоследствии вторым дружкой на царской свадьбе, командиром полка, воеводой в Новгороде и Переяславле-Рязанском, главой Разбойного и Судного приказов. Обычная для человека его круга служба, обычные пожалования.
В 1614 году у Пожарского случилась ссора с боярином Борисом Салтыковым. Царь Михаил Федорович решил дело не в его пользу, и национальный герой был «выдан головою» недругу. Это означало, что он обязан был явиться на подворье к Салтыкову и стоять без шапки, пока тот при всех поносил его последними словами.
Неизвестна даже дата кончины Пожарского. Последнее упоминание о нем в дворцовых документах относится к 1641 году.
Политические амбиции?
Потомки немало дивились такому отношению Михаила Федоровича к человеку, которому он фактически был обязан престолом. Многие считают, что князь был избыточно принципиален и прямолинеен. Как ни парадоксально, плохую службу могла оказать его незапятнанная репутация: большинство бояр, включая Романовых, в годы Смуты перебегали из одного лагеря в другой, служили и Тушинскому Вору, и полякам. Безупречный Пожарский был им как бельмо на глазу.
Наконец, имеются сведения, что после освобождения Москвы Пожарский сам рассматривался в качестве кандидата в цари. Возможно, новый самодержец не простил ему, выражаясь по-современному, «политических амбиций».
Двоюродный племянник князя Семен Пожарский вошел в историю тем, что в 1659 году проиграл сражение под Конотопом крымским татарам и выступавшим на их стороне запорожским казакам, а попав в плен, плюнул в лицо хану и по его приказу был казнен.
Историк Андрей Буровский указывает, что именно после битвы под Конотопом российское правительство больше никогда не рассматривало дворянское ополчение в качестве серьезной силы.
http://news.bbc.co.uk/hi/russian/russia/newsid_4403000/4403772.stm
13.06.12.