Джинсы, черная куртка зимой и черное поло летом, высокий и худой с налысо побритой головой. Вид абсолютного аскета. Говорит много, иногда почти лозунгами, и всегда спокоен, может, в силу характера, а может, по причине образа.
Считает, что в каждой эпохе черное всегда рядом с белым. Скажем, из сталинских времен нравится, что элита показывала пример скромности и нестяжательства, чиновники были ответственными, а у народа была идейность. Из путинского времени позитивным считает уничтожение регионального сепаратизма. Так что белого во времена Сталина и Путина все равно получается немного, как ни ищи.
Сергей УДАЛЬЦОВ — о белом и черном в контексте России 2012 года. 
Голодовки — не фетиш
— Сколько раз вас задерживала милиция?
— Я уже не считаю. Когда два года назад за сотню перевалило, я перестал считать. Я зарубок не делаю.
— А сколько дней голодали?
— Уже тоже счет идет на недели и месяцы, если в совокупности под арестом я, наверное, уже пробыл около года. Это много, но это не фетиш, это не самоцель, мне это никакой радости не доставляет. Меня некоторые пытаются обвинять, что я тем самым делаю себе рекламу, пиар. У меня других забот нету, только дай поголодать и сидеть под арестом! Это все вынужденные меры защиты, самообороны от этих репрессий, а то, что нас кидают раз за разом на эти 15 суток, — это еще одно проявление полицейщины, которая все последние годы царит в России. Полицейские меры — это плоть от плоти путинского режима.
— В одном из интервью вы сказали по поводу ваших систематических голодовок, что власти не дали бы вам умереть?
— Когда я говорю, что не дали бы умереть, я немножко успокаиваю тех, кто за меня всегда переживает, за это им огромная благодарность и поклон, что люди сопереживают, страдают, что со мной там может произойти. Ты никогда не знаешь состояние своего организма до конца, тебе кажется, что ты хорошо себя еще чувствуешь, что ты протянешь еще день, два, три на этой сухой голодовке, но, как поведет себя организм и успеют ли среагировать врачи или нет, до конца никто не знает, и я тоже не знаю, риск всегда есть, это довольно отчаянный шаг, и он делается только потому, что других способов бороться сегодня мирно, не затрагивая других граждан, я не вижу.
— А почему обязательно сухую голодовку объявлять?
— Я же когда-то не голодал, отсиживал эти сутки, и всё было тихо, спокойно, но я увидел, что власти это нравится, она твое непротивление понимает как слабость. Моя задача — этими голодовками добиться, чтобы на каком-то этапе власти десять раз задумались, а нужно ли еще раз сажать гражданина Удальцова на 15 суток, или он опять начнет голодать, создавать ажиотаж, ведь это всегда для власти неприятно. Когда человек сидит тихо, для них — это хорошо, кроме того, они очень не любят, когда кто-то борется и сопротивляется.
— Ну хорошо, в следующий раз вы объявите голодовку, и что? Власти, мне кажется, вообще наплевать на того же Шеина, который голодал, ничего фактически он не добился; вы голодаете, и в какой-то момент власть скажет: да ну и пусть умрет, одним меньше будет.
— Уверяю вас, это не так. За последние полгода количество моих арестов административных резко сократилось. Да, власти начинают искать другие пути, уголовные дела, которые сейчас начали фабриковать, как в Ульяновске, где меня обвинили в избиении прекрасной в кавычках дамы из «Молодой Гвардии «Единой России», к которой я пальцем не прикасался, и дали 240 часов обязательных работ. Такая борьба тоже дает эффект, в особенности когда она сопровождается поддержкой извне, когда сторонники, сочувствующие люди начинают кампанию солидарности, когда идут письма, заявления, когда люди солидарно объявляют голодовку. И это — пример для других, как можно бороться.
— А с уголовными делами как вы будете бороться?
— Уголовные дела — это более серьезная ситуация, здесь в разы возрастает роль поддержки общественности. В одиночку тяжело, но и те же методы остаются: ты можешь голодать, вскрывать вены, писать жалобы.
— То есть вы готовы вскрыть вены?
— В какой-то определенной момент, если это будет правильно с моей точки зрения, готов пойти на многое. Для меня идеалы и принципы стоят на первом месте. Я не самоубийца, естественно, у меня нет никаких суицидальных настроений, но, если меня будут унижать, издеваться, лишать меня человеческого достоинства, я готов пойти на любые меры.
— Вам могут дать реальный срок, вас посадят, вы вскроете себе вены; ну и что, вскрыл он вены, не удалось его спасти, или повесился — и всё…
— Я не согласен с такой трактовкой. Девочки из Pussy Riot, я не их поклонник, я не в восторге от их акции, хотя сам человек неверующий. Наверное, можно было действовать другими методами и донести то же самое. Но ни в коей мере они не заслужили такого наказания в виде лишения свободы, это — максимум административное правонарушение, не больше. Сейчас они сидят не один месяц. Да, они вены не вскрывали, но кто-то из них там объявлял голодовку. Какая идет волна общественной поддержки: и пикеты проходят, и подписи собираются, и эта волна будет нарастать.
Я надеюсь, что мы своей массовостью, активностью покажем власти, что нельзя скатываться в такие тотальные репрессии, но ни от чего нельзя зарекаться. Если вдруг до этого дойдет, я вижу в первую очередь выход в том, чтобы раскачивать общественную поддержку. Если они (власти) действуют в рамках закона, наверное, вскрывать вены нет смысла, но если тебя будут унижать, издеваться, а такие случаи в наших колониях сплошь и рядом, то можно пойти на многое, чтобы показать, привлечь внимание общественности, чтобы люди еще больше возмутились и вышли на акции солидарности.
Вот сейчас 13 человек по «делу 6 мая» арестовали, если бы к Следственному комитету выходили хотя бы по 10% тех, кто выходит на «Марши миллионов», от тех 100 тысяч условно, и говорили: «Отпустите людей, прекратите репрессии!» — уверяю вас, это подействовало очень быстро. У нас пока нет в обществе понимания, что это эффективно и полезно.
Я просто уверен, что люди, которые мне близки по убеждениям, не бросят меня. И эта кампания вынудит власти как минимум соблюдать те законы, которые есть.
— Я слышала такую версию, что власть попытается дать вам реальный срок, т.е. пока какое-то реальное время у вас еще есть до того, как это может случиться. Вы не задумывались, чтобы уехать, чтобы сохранить себя физически для коллег по «Левому фронту»? Вас закроют, и что вы сможете оттуда сделать, вены порежете себе?
— Я много раз эту ситуацию анализировал, никуда из России, со своей Родины, я уезжать не собираюсь. Я ни в чем не виновен, поэтому спасаться бегством — это слабая позиция, пораженческая и неправильная. Если они дойдут до немотивированных посадок, то они сделают себе же хуже. В истории масса примеров: пройдя даже такие испытания, люди в итоге все равно побеждали. Нельсон Манделла в ЮАР просидел 27 лет и вышел победителем. Я не говорю, что нужно стремиться к тому, чтобы просидеть 27 лет, но и бегать от этого, тем более сейчас, не буду. Давать им такой подарок, я считаю неправильно.
Коллеги
— Ваши коллеги по оппозиции, либеральная часть, они вас поддерживают?
— Сейчас, когда начался серьезный прессинг, такого раньше не было, главное — сохранить единство. На данном этапе, да, поддерживают, но я пока на свободе, и они пока на свободе. На митинге 6 мая было задержано в совокупности около 600 человек, на которые были оформлены административные протоколы. Это люди, входящие в группу риска. Если путинская команда решит все тормоза отпустить и пойти на тотальные репрессии, то каждый из них, и я в том числе, — потенциальный арестант. Мы должны понимать это уже сегодня, и бороться за этих 13 человек как за самих себя. И пока мы здесь недорабатываем: да лето, да отпуска, да хочется отдохнуть…
— А кто тормозит эту работу?
— Я не хочу предъявлять никому личных претензий. Я говорю в целом: пока у нас в нашем оппозиционном оргкомитете взаимопонимание, которое возможно при такой полярности взглядов, но могут быть более серьезные испытания, и, я надеюсь, мы не дрогнем, не расколемся, не разбежимся и не предадим друг друга. Я, по крайней мере, буду действовать именно так. Если придет ситуация и мне скажут: «Сергей, ты будешь свободен, если ты сдашь Немцова, он же твой политический оппонент, или сдашь Навального, или еще кого-то», — я себе этого никогда не позволю.
— А они?
—Я надеюсь, этого не произойдет, но только жизнь покажет, кто есть кто. Судить надо по делам.
Собчак
— Хочу процитировать: «Глядя на Удальцова понимаю если возьмет власть я могу рассчитывать только что перед тем как убьют хотя бы изнасилуют» (пунктуация автора. — Собчак). Ксения Собчак сказала это в феврале 12-го года. Что скажите на это?
— Знаете, Ксения склонна всегда к эпатажу некоторому, это ей простительно. Вообще-то не надо Ксению олицетворять как одного из лидеров протестного движения.
— Но тем не менее 6% она имеет среди опроса тех, кто пришел на митинг 12 июня.
— Ну хорошо, 6% — это все-таки немного. Волей судьбы, обстоятельств, да, это человек известный, она оказалось в этом протестном лагере, но все равно, она не олицетворяет его. В принятии решений, в подготовке каких-то акций она практически не участвует. Поэтому ее высказывание — это ее личное высказывание, я к ним отношусь спокойно. Ксения Собчак — это не есть лицо оппозиции, если его искусственно кто-то делает, наверное, есть для кого-то в этом выгода, то это не соответствует реальности, она — одна из многих, кто в этом процессе сейчас участвует.
— А кто это делает?
— Кому-то может выгодно, чтобы лицо протеста было именно таким.
— Вы имеете в виду кого-то из власти?
— Я высказываю как одну из версий. Ведь человека можно и втемную использовать, самые благие побуждения использовать в своих интересах.
— Но она умная девушка, навряд ли ее можно использовать втемную?
http://www.novayagazeta.ru
06.07.12.