В 36 лет Виталий Дмитриевич Архангельский уже закаленный воин российского бизнеса (генеральный директор и основной акционер морского перевозчика Oslo Marine Group (OMG) — прим. ред.). Из-за разногласий с олигархом Сергеем Пугачевым ему пришлось бежать на Лазурный берег, а сегодня рассказывает о своем медленном падении в ад российской политики.
OWNI.fr: Почему вы решили сообщить президенту Медведеву о своем положении и написать ему в блог о царящей в Санкт-Петербурге коррупции?
Виталий Архангельский: Сейчас я признаю, что это было ошибкой, но тогда я был убежден, что обещанные президентом реформы могли повлиять на судебную систему и что процесс будет справедливым. Постепенно я осознал, что ничего из этого не соответствовало действительности. Я сделал все возможное, чтобы защитить себя и свои права в судах. Тем не менее, подчиненные властям Санкт-Петербурга инстанции каждый раз отменяли решения двух или трех окончившихся в мою пользу процессов.
Я был наивным и думал, что молодой человек с моим образованием способен изменить ситуацию. Единственный урок, который мне удалось вынести из всего этого, состоит в том, что Россия является феодальным государством. Федеральное правительство не контролирует ситуацию в регионах и обеспокоено лишь получением денег от продажи энергоресурсов. Во время первомайской демонстрации председатель Совета Федерации Сергей Миронов заявил, что в Санкт-Петербурге необходимо срочно менять правительство и губернатора…
— Вы выступаете против коррупции, губернатора Санкт-Петербурга, пагубного делового климата в России. Вы ведете личную борьбу?
— Сначала я думал лишь о собственных проблемах. Тем не менее, в итоге я стал чем-то вроде символа, так как оказался первым представителем среднего и малого бизнеса, у которого хватило смелости сопротивляться угнетению и выступить против незаконных действий Министерства внутренних дел, местного правительства и ОМОНа. Я, безусловно, стал жертвой моих политических идей, которые означают решимость в борьбе против коррупции в России. Подобные идеи разделяют и другие, например, Евгений Чичваркин, Андрей Корчагин, Алексей Навальный и т.д.
Их значимость тем более велика, что основатель Санкт-Петербурга Петр I хотел сделать из города витрину Великой России для Европы, но эта витрина сейчас демонстрирует лишь худшие свойства нашей страны. Местное правительство не пытается сделать наш город привлекательным для инвесторов. Его единственная задача — это получение краткосрочной прибыли, пусть даже и незаконным путем.
Я же, как можете убедиться сами, всегда пытался работать на экономическое развитие моей страны, ее процветание и привлечь в нее цвет мировых финансов.
— Есть ли у вас еще какое-либо будущее в России?
— Мое предприятие в порту Выборга продолжает работать, и я пытаюсь управлять им удаленно. Банк «Возрождение» продолжает поддерживать мою деятельность. Если политическая ситуация в Санкт-Петербурге изменится, то я, разумеется, смогу вернуться. Но я не хочу оказаться в тюрьме как Ходорковский из-за приписанных мне воображаемых преступлений. Во Франции я получил несколько прямых и физических угроз. Я и мои адвокаты получили сообщения о том, что Министерство внутренних дел готовит против меня новые иски. Моих советников предупредили, что я никогда не смогу вернуться в Россию и вести нормальную жизнь, что я буду гнить в тюрьме всю оставшуюся жизнь, если вернусь. Они также угрожали персоналу, который продолжает работать в моих компаниях.
— В каком состоянии находится процесс?
— Пытаться добиться чего-то в России — безнадежное дело. С учетом царящей повсюду коррупции, постоянного давления на правосудие и существующей диктатуры, у меня нет ни единого шанса на справедливый суд. Я начал несколько процессов в Европе и надеюсь, что они помогут изменить ситуацию.
— Приходилось ли вам встречать сограждан в схожей ситуации?
— Из России, как и я, сбежали 500 000 моих сограждан (90 000 из них разыскивает Интерпол). Они работали в Петербурге, обогащали его, развивали его экономику в надежде на расширение демократии и правовое государство. Но как только их бизнес становился успешным, на них сыпались угрозы или же им по-хорошему советовали продать свои предприятия практически за бесценок и убраться куда подальше.
Благодаря интернету у нас появился способ выйти на связь друг с другом, обмениваться мнениями, что не было возможным и до сих пор не всегда возможно в России. Сопротивляться решили далеко не все. Многие предпочли бросить все и убежать, забыть это страшное время и начать новую жизнь в другом месте. В истории России было множество волн эмиграции и сейчас мы видим последнюю в их череде. Но время идет, и люди начинают задумываться над двумя классическими вопросами Достоевского: «Кто виноват?» и «Что делать?»
Важно понять масштабы этого явления. Неважно, управляете ли вы 1000 человек или булочной, пока это может стать легким источником дохода для политической власти или тех, у кого просто есть оружие, вы вполне можете оказаться жертвой рэкета.
Я вижу, что все эти эмигранты являются настоящими предпринимателями современной России, теми, кто попытался добиться ее процветания. Ведь довольствоваться одними только нефтяными и газовыми ресурсами недостаточно, если мы хотим развивать нашу страну.
Мой дедушка Леонид Канторович был единственным россиянином, которому удалось получить Нобелевскую премию по экономике и показать всему миру, что даже в таких закрытых экономиках, как Советский Союз, всегда существует путь для развития. Я говорю тем, кто остался в России, и тем, кто теперь живет за границей, что другая жизнь возможна, и пытаюсь показать, как все может перемениться.
— У вас есть поддержка в России?
— Очень небольшая. Все мои друзья поддерживают меня, но осторожно. Они очень боятся, что их могут арестовать за поддержку такого «беглого преступника», как я, или просто лишить работы. Один мой друг-чиновник из Санкт-Петербурга пытался доказать мне, что в Петербурге есть хозяин и что я не могу здесь ничего сделать. Я ответил ему, что старый французский принцип «Государство — это я» в Европе больше не действует, и что я буду бороться против этого принципа. Я пытаюсь продолжать свой бизнес в России, несмотря на барьеры и непонимание моих бывших друзей и коллег.
— Почему вы выбрали Францию?
— Моя семья выбрала Францию задолго до нашей эмиграции. Мои прадедушка и прабабушка были дворянами и испытывали сильную тягу к французской культуре. За последние десять лет мы часто бывали во Франции.
Исторически Франция остается страной российского дворянства и культуры. Всего двести лет назад дворяне говорили на французском, а не на русском. Однако мы потеряли все это сто лет назад с наступлением советской эпохи. Мы хотели бы вернуться и вновь открыть для себя те сокровища, которые пытается сохранить ваша страна. Мы купили квартиру, а наши дети ходят в католическую школу, несмотря на то, что мы считаем себя православными. Я работаю по 15 часов в день и не отношу себя к «новым русским». В культурном плане Франция — это великолепная страна, и нам хотелось бы, чтобы наши дети изучили французский язык, культуру и литературу.
— Каково ваше нынешнее положение?
— До того как я подал прошение об убежище во Франции, у меня уже был вид на жительство, и у меня не было никаких проблем с иммиграцией. Прошение об убежище я подал не для того, чтобы остаться во Франции, а для того, чтобы во Франции осознали ситуацию в моей стране.
Мои дети ходят в школу, а жена выучила французский быстрее меня. Что касается процедуры экстрадиции, я пытаюсь показать, что требования российских властей необоснованны. Кроме того, французские органы правосудия потребовали разъяснений от своих российских коллег, но так до сих пор их и не получили…
— Понятны ли вам причины отказа Французского бюро защиты беженцев Ofpra предоставить вам политическое убежище?
— Нет. Я думаю, они не поняли всей серьезности ситуации, или же речь идет о политическом решении. Мы подали апелляцию и, безусловно, сможем гораздо лучше объяснить наше положение в апелляционной инстанции. В Ofpra даже не выслушали моих адвокатов. Наверное существует какая-то инструкция от французского министерства отказывать как можно большему числу претендентов в связи с тем, что Министерство внутренних дел стремится сократить иммиграцию, а те, кто просит убежища, также учитываются в этой статистике.
Я не могу смириться с решением Ofpra, которое утверждает, что раз мне удалось выиграть два или три процесса, значит в России существует справедливый суд. В Ofpra пошли против всех докладов Amnesty International и забыли о делах, которые рассматривает Европейский суд по правам человека. Мои адвокаты уверены в успехе.