Одиннадцать лет за смерть Анны Политковской

К началу заседания Павлюченков опоздал. По поведению его защитника Карена Мерсисяна угадывалось, что затевается какая-то интрига. Павлюченков появился в зале с большой сумкой (в прениях гособвинитель запросил для него 12 лет реального срока), багаж из его рук тут же перехватил адвокат. Поставив его к стенке, он как-то слишком заботливо провел своего клиента к его месту.

И тут же попросил суд вызвать врачей для освидетельствования Павлюченкова. Судья поинтересовался у подсудимого, что с ним случилось. Тот пояснил, что по дороге в суд ему стало плохо и ему был сделан укол реланиума, из-за чего его «речь будет нарушена», а значит, он не сможет произнести последнее слово.

Примерно через час врачи «скорой» дали свое заключение: состояние здоровья Павлюченкова удовлетворительное, он может участвовать в судебном заседании. Было совершенно очевидно, что это некий тактический ход, но для чего он понадобился, пока было непонятно. А буквально за минуту до возобновления слушаний кто-то передал Карену Мерсисяну небольшой пакет с документами. Адвокат тут же попросил судью вернуть процесс на стадию судебного следствия и приобщить документы, «свидетельствующие об обстоятельствах, которые должны быть отражены в приговоре», которых у защиты не было на руках на последнем заседании.

Оказалось, что это справка об инвалидности III степени у Павлюченкова и кипа удостоверений о его награждениях за службу в милиции. Как еще сказал адвокат, бывшие однополчане Павлюченкова должны были подвезти и документы о его наградах за службу в Афганистане, но «из-за холодной погоды не получилось доехать». Похоже, этим и можно объяснить небольшую оттяжку последнего слова. Тем более что адвокат и сам Павлюченков утверждали, что укол реланиума ему сделал сотрудник ФСИН, который сопровождал его на заседание (т.к. он под домашним арестом), будучи специально в таких случаях проинструктированным. Но сам сопровождающий при этом на вопрос «МК», колол ли он что-то Павлюченкову, заявил: «Вы что, нет, конечно, это же подсудное дело!»

В итоге документы к делу судья приобщил. Но при возобновлении прений гособвинитель, как и ранее, запросил для Павлюченкова по совокупности двух статей — об убийстве и незаконном обороте оружия — 12 лет колонии.

На представителей потерпевших медали и грамоты Павлюченкова должного впечатления не произвели, напротив, Анна Ставицкая посчитала, что служба в органах «только накладывает на него еще большую ответственность», и попросила максимально возможное наказание.

Речь адвоката Мерсисяна звучала после этого почти как крик отчаяния. Он заявил, что прокуратура, запросив такой срок для его клиента, «нарушила соглашение в части наказания». И даже предупредил органы, что «на примере этого дела больше не будет желающих воспользоваться сделкой со следствием». Он заявил, что в преступной цепочке Павлюченков «был слабым звеном», из-за чего на него самого было совершено покушение. Что он не закоренелый убийца, а ему просто все время «не везет»: «Не повезло, когда был СССР, и не везет сегодня, когда суд иногда находится в таком положении, что не может не вынести справедливое решение… иначе не поймут».

Адвокат заявил, что после того, как он дополнил материалы дела новыми документами, защита вправе рассчитывать на смягчение категории вменяемого преступления с тяжкой на среднюю и на условный срок.

В конце своей речи адвокат попросил суд проявить гуманность к Павлюченкову и «дать ему возможность дожить отпущенный Богом срок», поскольку в колонии он не сможет получить необходимое лечение.

После этого Карен Мерсисян еще раз попытался добиться отложения последнего слова, поскольку «подсудимый не готов». Однако прокурор высказалась против, а представитель потерпевших заявила: раз уж Павлюченков искренне раскаивается, то никакая подготовка тут не нужна, «можно сказать, и от души, если, конечно, она у него есть, а спонтанное выступление как раз и будет доказательством этого раскаяния».

Трудно сказать, от души ли говорил свое последнее слово Дмитрий Павлюченков, но оно было следующим:

— Прежде всего я хочу принести свои искренние извинения семье за те деяния, в которых участвовал. Я раскаиваюсь в том, во что меня втянули. Те люди, с которыми меня столкнула жизнь, — это люди определенного характера, и ситуация эта была непростая. Связующим звеном между ними (преступниками) и той службой, которая вела наблюдение за убитой, был я, и поэтому меня тоже хотели убить. Я хочу, чтобы на моем примере это было уроком для тех молодых ребят, кто работает в тех структурах, чтобы они работали там, как положено, и не попадали глупо в такие ситуации, в которую попал я. Сотрудничество со следствием было моим осознанным решением. Те, кто приехал меня убить, как минимум среди них был один человек из тех, кто сегодня обвиняется в этом преступлении. Я еще раз хочу обратиться к семье Анны Политковской. Хочу попросить у них человеческого прощения и простить меня, насколько это возможно. Большое спасибо.