Порожденные страхом привычки исчезают медленно, однако возродиться они могут очень быстро. Этот урок нам преподносит Владимир Путин.
Разъезжая по России вскоре после распада Советского Союза, я держал в кармане копию нового российско-американского договора, который открыл двери наших стран для беспрепятственных поездок.
Проезжая по дорогам, которые еще недавно были недоступны, и демонстрируя номерной знак своего автомобиля, который выдавал во мне иностранного репортера, я часто сталкивался с тем, что госавтоинспекция останавливала меня, требуя сообщить, кто дал мне разрешение на поездку.
«Ваш министр иностранных дел», — говорил я, показывая милиционерам договор.
Иногда они задумывались над документом, звонили старшему начальнику, и потом отпускали меня. Иногда они заставляли меня повернуть назад. Есть договор, нет договора, они знали то, что знали: иностранцев не пускать.
В последующие годы глубоко укоренившаяся подозрительность и почтение перед властью начали рассеиваться. Никогда прежде не встречавшиеся с иностранцами русские перестали дивиться этому чуду. Люди, которые прежде ни за что не осмелились бы критиковать власть, по крайней мере, за пределами своих кухонь, теперь уже безбоязненно и громко жаловались и возмущались.
Сейчас, говорит Таня Локшина, страх возвращается. «Страна становится совсем другой», — сказала она мне во время своего недавнего приезда в Вашингтон.
Чтобы подтвердить свой довод, Локшина, работающая заместителем директора российского отделения Human Rights Watch, рассказала о своей недавней поездке в один сибирский регион. Она вместе с коллегой проводила исследование по вопросу о недостатках паллиативной медицинской помощи в России. Это не было связано с ее профильной темой прав человека, да и поездка сулила только хорошие новости, потому что данный регион был исключением, демонстрируя новации в предоставлении гуманитарной помощи безнадежно больным людям.
«Поэтому мы не беспокоились, — вспоминала Локшина. – Это была позитивная история, да и с точки зрения политики совершенно безболезненная».
Местные чиновники из Министерства здравоохранения узнали о их приезде и вызвали к себе. «Где ваше разрешение на поездку в Сибирь? – требовательно спросили они. – Где ваше официальное разрешение на проведение опросов? Кто вас пригласил? К этому причастен Джордж Сорос?»
По словам Локшиной, так требовательно и интенсивно ее не допрашивали даже в те годы, когда она проводила опасные исследования по правам человека на истерзанном войной Кавказе. Те врачи, которых они надеялись опросить, отменили встречи, а те, которых они уже опросили, столкнулись с неприятностями. «О чем вы думали, разговаривая с иностранными агентами?» — спрашивали их.
Столь напряженная атмосфера это именно то, чего добивается Путин с момента возвращения на президентский пост в мае месяце после четырехлетнего пребывания в должности премьер-министра. Он заставил послушный парламент дать новое определение понятию «измена», которое сегодня стало настолько неопределенным и расплывчатым, что занервничает почти каждый беседующий с иностранцем или иностранной организацией. «Я преступница уже по названию своей должности, — сказала Локшина. – Мне даже не надо ничего делать».
Путин потребовал, чтобы все получающие зарубежное финансирование организации (а это большинство правозащитных групп) объявляли себя «иностранными агентами», что для русского уха звучит как «шпион». Он изгнал из России Агентство международного развития США USAID. Национальный демократический институт (National Democratic Institute) и Международный республиканский институт (International Republican Institute), помогающие политическим партиям функционировать в условиях демократии, были вынуждены после двадцати лет работы в Москве отправить свой персонал обратно, причем Международный республиканский институт сделал это буквально на прошлой неделе.
Путин также решил сделать наглядный пример из тех, кто оказывает ему неповиновение. Независимого депутата с шумом изгнали из Думы. Лидеру оппозиции Сергею Удальцову предъявили обвинение в подстрекательстве к массовым беспорядкам, а его товарища похитили на территории соседней Украины и бросили за решетку. Смехотворный суд над музыкантами из Pussy Riot хорошо задокументирован, но сейчас идут суды еще над 17 участниками демонстраций, и одного из них уже приговорили к четырем с половиной годам лишения свободы. Смелому оппозиционному блогеру Алексею Навальному и его брату угрожают тюрьмой, выдвигая против них странные и надуманные обвинения во взяточничестве и мошенничестве.
Это дутое и фиктивное дело, но в этом весь смысл. От Путина не уйдет никто, никого не защитят судьи, законы и собственная невиновность. В свой первый президентский срок он бросил в тюрьму одного из самых богатых промышленников Михаила Ходорковского, дабы укротить всех прочих олигархов. Так и судебное преследование самых известных и самых отважных российских лидеров имеет целью запугать и скрутить в бараний рог всех остальных – вплоть до чиновников из органов здравоохранения в Сибири (и их родственников).
Путин пытается насаждать страх, потому что боится сам. Мощные прошлогодние протесты ошеломили его. «Он напуган, — заявила Локшина. – Путин хочет вернуться в 2007 год, когда он был уверен в стабильности и собственной популярности».
Локшина не верит, что Путин добьется успеха. «Сейчас у нас другое общество, и он не может повернуть время вспять».
Однако она признает, что ее поразило то, как быстро может возродиться самоцензура, усилившись намного сильнее, чем было задумано. Когда высокопоставленные московские руководители узнали о ее приключениях в Сибири, один из них сказал: «Мы не это имели в виду». И Локшина говорит, что верит ему.
«Когда ты создаешь репрессивное законодательство, оно обретает собственную жизнь, — сказала она. – Начать легко, а остановиться почти невозможно».