В эти дни в Чечне вспоминают тех, кто, как это отмечалось в официльных документах, был “навечно сослан” в Казахстан, Киргизию и дальше – в Сибирь… Здесь хотелось бы процитировать слова выдающегося казахского ученого, публициста и поэта Олжаса Сулейменова о депортации народов: «Всякий раз, когда я посещаю казахов, нашедших вечный покой на своей родине, я нахожу могилы замученных на моей земле вайнахов.
Их здесь более 300 тысяч, целая страна, в которой нет различия по национальности. Я молча стою над могилами, а перед глазами возникают образы людей, пришедших на мою родину оболганными и униженными, но не сломленными, с высоким и ничем не обозримым чувством чести и истинного человеческого достоинства».
В очередной раз обращаюсь к трагедии селения Хайбах. Сегодня предлагается рассказ Ахмеда Мударова, который в дни выселения был расстрелян вместе с семьей, но выжил, около года скитался по горам, уходя от преследований, позже был депортирован, выжил в тюрьме, вместе со всеми вернулся на родину и нашел вечный покой рядом со своими предками.
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ
Жил я на хуторе Тийста, расположенного недалеко от села Хайбах. Села были рядом: если крикнуть, можно было услышать друг друга. В феврале 1944 года всех жителей села Тийста собрали и повели в Хайбах.
Это была среда. В ауле остались больные, старики и ухаживающие за ними молодые люди. Я со своей семьей из восьми человек остался дома: вся семья болела тифом.
В воскресенье мой восьмилетний сын вылез из дома через окно, чтобы принести воду. Обычно более здоровые члены семьи ухаживали за тяжело больными. Сын принес воду и сказал, что в селе Хайбах раздаются выстрелы, лают собаки и над селом клубится дым.
Вскоре в окно нашего дома произвели выстрел из какого-то тяжелого орудия. Часть стены обвалилась, и на меня попадали куски сухой глины, отвалившейся от стены. Я сказал детям, что нас стерегут, и выходить на улицу нельзя.
Вечером я заметил, что к дому идут несколько человек в военной форме. В дом зашли пятеро, остальные остались во дворе. В одной руке у них были пистолеты, а в другой – кнуты. Среди них был русский, низкий, черный, который знал чеченский язык. Его звали Григорий.
До этого я его несколько раз видел в селах Галанчожского района. Он тоже меня знал. Я ему по-чеченски сказал, что мы знакомы. Ты должен выслушать меня.
Мы не можем никуда идти, потому что больны. Мы можем отправиться вслед за своими родственниками, но после выздоровления.
Если вы пытаетесь нас напугать и заставить идти, то это невозможно, не мучайте нас. Попросил его не применять насилия по отношению к нам и перевести на русский язык то, что я ему сказал. Григорий улыбнулся и сказал:
— Ничего не знаю.
После этого двое схватили меня за плечи, вывели во двор. Через некоторое время вывели остальных. Я услышал приказ: «расстрелять». Рядом со мной был мой брат Умар. Ему я по-чеченски сказал:
— Не смей их злить, они могут совершить злодеяние.
На меня была наставлена винтовка. Раздался выстрел. Меня отбросило в сторону. Я упал. Пуля пробила челюсть.
Потом рядом стоявший нажал на курок и выпустил в меня почти весь диск автомата.
Даже после этого я еще видел и слышал. Потом ко мне подошел третий военный.
Он сзади штыком проткнул мне спину, и, не вынимая штыка, потащил к обрыву и сбросил меня туда. Спереди, через ребра, вышел кончик штыка.
Я видел этот заостренный кусок металла, торчавший из грудины. Меня тащили с помощью штыка, как калошу палкой. Когда штык входил в мое тело, было очень больно. Было больно и тогда, когда военный вытаскивал его из моего тела.
Эту острую пронизывающую боль я ощущаю и сейчас.
На дне обрыва я потерял сознание.
В этот момент я не знал, что следом за мной будут расстреляны остальные члены моей семьи: мать Ракка, сестра Зарият, брат Умар, сын Ахъяд – восьми лет, сын Шаъман – шести лет и младший сын Увайс – пяти лет, восьмилетняя племянница Ашхо. Из них сразу после расстрела умерли 6 человек.
Военные почему-то в остальных членов семьи произвели только по одному выстрелу. То ли экономили пули, то ли оставили для того, чтобы мучились дольше.
Когда я пришел в сознание, первым делом стал взывать к Аллаху о помощи. Правая рука у меня была пробита автоматной очередью.
Челюсть висела, так как была перебита выстрелом из винтовки, кровоточили другие раны по всему телу. Вокруг была тишина. Я попытался подняться. К моему удивлению, я мог передвигаться: видно, Аллах помог мне.
Я дополз до двора, где лежала моя убитая семья. Все они, кроме дочери, были в одном месте. Был в живых сын Шаъман. Он узнал меня и сказал:
— Апи, мне больно.
Больше он ничего не сказал. Я не мог ему что-либо посоветовать или утешить, так как не мог разговаривать.
Дочери я не находил. Сын Шаъман звал меня:
— Апи, Апи…
Я прочитал над ними отходную молитву «Ясин», заполз в дом, вытащил одеяло и накрыл трупы, чтобы звери их не тронули.
Также сделал пугало для мышей и собак, чтобы они не приближались к трупам. После этого снова ползком пробрался в дом и лег. Я знал, что могу умереть в любую минуту, и это хотелось сделать по-человечески.
Но я не умирал. В доме было сильно накурено и в комнатах стоял сильный запах табака. Видимо, военные долго еще находились в доме.
По мусульманским обычаям нельзя курить и пить, а умереть в табачном дыму – тоже грех и Всевышний не прощает этого.
Я выполз из дома, нашел яму, которую можно было приспособить себе под могилу, лег в нее и начал здоровой рукой сыпать на себя землю: я хотел встретить смерть в могиле. Сколько времени это продолжалось, я не знаю.
Незаметно, словно засыпая, я потерял сознание. Через некоторое время я вновь пришел в себя. Во дворе я увидел солдата и снова закрыл глаза: он непременно добил бы меня, если бы обнаружил, что я еще жив.
По моим подсчетам, я провел в этой яме трое суток.
Я понял, что умирать еще рано, если не умер в течение трех суток. Попытался выползти из ямы. Сильно опухло плечо. Обвисла перебитая челюсть, переломанная рука висела плетью. Я дополз до пригорка – это примерно 60–80 метров. Забрался туда, чтобы меня кто-нибудь увидел.
Вдруг каким-то невероятным образом почувствовал, что сзади кто-то приближается ко мне. Этот человек был достаточно далеко от меня, но уже можно было различить, что ко мне идет не военный, так как на голове у него была папаха.
В стороне, в лощине, на лошадях резвились солдаты, смеялись, кричали и что-то весело рассказывали друг другу. Другая часть военных угоняла скот.
Я подумал, что они все равно меня растопчут лошадьми. А человек, который шел в моем направлении, меня не замечал.
Когда я понял, что он так и пройдет мимо, я осторожно скатил камень с пригорка, чтобы он обратил на меня внимание: крикнуть-то я не мог. Человек заметил меня и подошел. Это оказался мой дядя Али. Он искал меня.
Все трупы членов моей семьи он нашел и теперь занимался моими поисками.
При встрече с дядей я дал ему понять, что нужно положить между челюстями что-нибудь, чтобы я мог двигать языком и разговаривать. Дядя положил между верхними и нижними зубами щепку. Теперь я мог говорить.
Отвечая на мои вопросы, он рассказал, что его преследовали военные и дважды произвели в него прицельные выстрелы. А еще раньше, преследуя его верхом на конях, они пытались зарубить его шашкой, но шашка скользнув по костям черепа, разрезала на голове кожу, не задев кость.
Разрезанная кожа отвисла и свернулась. Вместо волосяного покрова на его голове виднелась белая полоса подкожной ткани. Он спасся от военных, бросившись с обрыва.
Я сказал ему, что он один не сможет мне помочь, и попросил поискать кого-нибудь. Дядя ушел и через некоторое время вернулся с моим зятем, мужем моей сестры. Зятя звали Пособи. Он был сыном впоследствии ставшего абреком Виситы Анзорова.
Сестра вышла замуж за Пособи, когда он еще не был врагом Советской власти. Впоследствии его отец Висит Анзоров был признан властями главарем банды.
Пособи был хорошо вооружен, как и полагается «бандиту». Он просил у меня совета – что ему делать дальше. Я сказал, что он сейчас в горах один и не может воевать, так как это бессмысленно и нет необходимости вступать в бой с солдатами.
Я попросил его, чтобы он привел сюда двух быков, которые находились на некотором расстоянии от нас. Дальше следовало найти сани и отвезти меня и дочку, которая осталась жива, в безопасное место.
Пособи все сделал так, как я ему посоветовал, и отвез нас в пещеру. Он завесил проход одеялом, растопил костер. В этой пещере я находился более 2-х месяцев.
Дочь умерла на четвертый день, ее мы похоронили. Через некоторое время меня перевели в другое место. Лечили подручными средствами, в основном, солевым раствором, чтобы раны не гноились.
А их у меня было много – до сих пор ношу в себе несколько пуль. Не приведи Аллах испытать кому-нибудь те мучения, которые выпали на мою долю.
Летом 1945 года в горы приехали известные шейхи Яндаров и Арсанов. По их призыву чеченцы, которые скрывались в горах, сдавались властям и их отправляли в Казахстан и Киргизию.
Меня после этих ранений перевезли в село Рошни-Чу, где я прожил более восьми месяцев, вылечивая раны. После, когда я несколько окреп, отправили в Казахстан, в город Алма-Ату.
Там устроился на работу и проживал среди земляков. Однако, через шесть месяцев, в сентябре 1946 года, меня арестовали и осудили на восемь лет лишения свободы «за пособничество бандитам».
Вопрос: Что вы знаете по факту уничтожения людей в селе Хайбах?
Ответ: В то время я встречал людей, которые непосредственно хоронили трупы сгоревших жителей Хайбаха.
Они мне подробно рассказывали о захороненных останках сожженных людей. Кроме того, в 1954 году в городе Алма-Ата мне Д. Мальсагов рассказывал, как он оказался свидетелем уничтожения людей.
Вопрос: Сколько пуль сейчас находится в вашем теле?
Ответ: Семь. Часть пуль из неглубоких ран я вытащил сам с помощью ножа еще в феврале 1944 года. Врачи в Казахстане вытащили из моего тела еще семь пуль.
Вопрос: Скажите, по вашему мнению, какая была причина выселения вас и уничтожения вашей семьи?
Ответ: Какой-либо причины я не знаю. Никогда оружия не брал в руки. И не умею им пользоваться, никому зла не причинял. Все время работал в колхозе скотником.
Вопрос: Скажите, за что вас судили?
Ответ: Когда я был ранен, за мной ухаживали абреки Виситы Анзорова. Меня признали бандитом и осудили на восемь лет. Абреками и бандитами признали всех чеченцев, которые остались в горах при выселении. Они никогда на военных не нападали и даже избегали их.
Будучи подследственным, меня мучили, надо мной издевались, требовали подписать протокол. Я не подписывал. Они надевали на меня резиновую смирительную рубашку, избивали, сажали в карцер. Девять месяцев я не подписывал протокол с «признаниями».
Следователь ничего не мог сделать со мной. Тогда из Алма-Аты привезли главного прокурора. Он при мне заполнил одну страницу с моими показаниями, и я расписывался под ними. Вторая страница была чистой.
Со мной в камере сидел один карачаевец. Ему я рассказал о допросе главного прокурора и как я подписывал свои показания.
Он мне сразу же сказал:
— Тебя обманули. Теперь жди суда.
Действительно, через три месяца особым совещанием тройки я был заочно осужден к восьми годам лишения свободы. Отбывал наказание в Монголии, в Иркутской области. В тюрьмах провел 8 лет и 18 дней.
Вопрос: Скажите, Мударов, сколько ранений на вашем теле?
Ответ: Семь пуль сейчас находятся в моем теле, можете даже пощупать их. Выстрелом из винтовки была насквозь пробита челюсть, эта же пуля повредила плечо. Кроме того, я сам вытащил много пуль, которые торчали из-под кожи, находились неглубоко в теле.
Я их вытаскивал пальцами рук, после выковыривал ножом. Кроме того, семь пуль из моего тела удалили врачи. Всего по моим подсчетам, в меня попало 59 пуль.
Но больнее этих пуль было штыковое ранение. Я чувствовал, как холодная струя проходит через все мое тело. Интересно то, что при входе и выходе штыка было невыносимо больно.
Вопрос: Скажите, Мударов, кого вы считаете виновным в гибели вашей семьи, в выселении вас из Чечни?
Ответ: Я не знаю, кого считать виновными. Солдаты выполняли приказ. По всей видимости, русские хотели завоевать наши горы и сделать послушным весь народ. Когда этого не смогли, то решили всех уничтожить. Другой причины я не знаю.
Хочу еще добавить, что когда по совету Яндарова и Арсанова сдался властям, то ожидал, что ко мне будут относиться по-человечески, так как я был весь изранен, семья моя уничтожена. Однако меня, наоборот, чтобы окончательно добить, посадили в тюрьму на восемь лет.
Источник: kavpolit.com
23.02.13.