На прошлой неделе российский оппозиционный деятель, бывший чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров заявил, что пока останется за пределами России. Он объяснил это вниманием к его деятельности российских правоохранительных органов, которые, по мнению Каспарова, могут попытаться ограничить его свободу передвижения. На пресс-конференции в Женеве неделю назад Каспаров сказал: «Я продолжал ездить туда и обратно до конца февраля, когда стало очевидно, что я могу оказаться частью продолжающегося расследования деятельности политических активистов. Сейчас у меня серьезные сомнения, что, если я вернусь в Россию, я смогу потом уехать оттуда. Поэтому пока что я воздержусь от поездок в Россию». Каспаров заявил, что, оставаясь на Западе, будет вести общественную кампанию за принятие в различных странах законов, аналогичных американскому «Акту Магнитского», который вводит санкции в отношении российских официальных лиц, причастных к тяжелым нарушениям прав человека.
В интервью Радио Свобода Каспаров рассказал, как он видит перспективы своей деятельности.
— Вы ведете общественную кампанию на Западе за принятие законов, аналогичных американскому «акту Магнитского». При этом власти многих стран неохотно идут на ухудшение отношений с Россией – из прагматических соображений. Вы считаете, общественная кампания, воздействие через общественное мнение в состоянии заставить их ужесточить политику в отношении Москвы?
– Если что-то их может заставить изменить позицию, то это только общественное давление. Совершенно очевидно, что правительство любой страны, европейской, США, в первую очередь обеспокоено какими-то конкретными проблемами – политическими, геополитическими, проблемами собственного бизнеса, который очень часто имеет стратегические интересы в России. Путин хорошо понимает, как шантажировать их этими многочисленными интересами. Но общественное мнение – это та сила, с которой политикам свободного мира приходится считаться. Потому что периодически люди приходят на избирательные участки и голосуют. Создание правильной атмосферы, в которой политикам будет очень трудно делать вид, что они не слышат этих требований, является, конечно, важнейшим, если не сказать, единственным условием для того, чтобы «закон Магнитского», аналогичный тому, который был принят в США, имел шанс на прохождение в Европе.
— У вас есть ощущение, что ваш голос, голос ваших коллег услышан?
– Безусловно, мой голос слышен, как и голоса многих моих коллег. Другое дело, что совершенно бешеная активность путинских лоббистов и их многочисленных сторонников в Европе и Америке пока звучит громче. Тем не менее, на мой взгляд, ситуация постепенно меняется. Я полагаю, что в течение ближайшего года есть серьезные основания надеяться на то, что одна европейская страна или группа стран все-таки могут всерьез взяться за продвижение «закона Магнитского». Надо просто понимать, что прохождение «закона Магнитского» в США нанесло в первую очередь психологический удар по путинскому режиму. По-настоящему интересы правящей российской элиты находятся в Европе. И поэтому демонстративные угрозы, которые исходят из Кремля в отношении как Америки, так и Европы, направлены на то, чтобы запугать те европейские страны, в которых политическая ситуация позволила бы принять «закон Магнитского» буквально сегодня. Эти угрозы и такое разнузданное поведение путинской России на международной арене, конечно, правительства этих стран сдерживает.
— Как вы себе представляете возможный механизм смены режима в России? Это общественное движение «снизу» или нечто вроде дворцового переворота – скажем, если окружение Путина, недовольное санкциями, попробует сместить его?
– На самом деле, никакого точного сценария свержения диктатуры не существует. Как мы знаем, сценарий в каждой стране уникален. Понятно, что власть подготовилась к любой модификации оранжевого сценария, потому что оранжевый сценарий предполагает наличие хоть какой-то зарегистрированной оппозиции, реальной оппозиции, стремящейся к смене власти, и проведение мало-мальски честных выборов. В России вся эта дорога зацементирована полностью. Поэтому никаких оснований полагать, что в России могут произойти перемены, связанные с выборным процессом, нет. Остаются массовые протесты на улицах и разные варианты дворцового переворота. Во всех случаях это связано с изменением экономической и политической ситуации. Исходя из этих двух возможных сценариев, Путина волнуют ровно две вещи. Первая – цена на нефть. Потому что понижение цены на нефть вызовет рост социального недовольства. И смычка социального протеста с политическим протестом может привести к такой взрывоопасной комбинации на улицах, что рассчитывать на ОМОН уже не придется. И второе – это «закон Магнитского», санкции против чиновников, которые задействованы в этой системе подавления гражданских прав и свобод, нарушении законов, в совершении преступлений. Принятие таких санкций сделает совершенно бессмысленным беспрекословное подчинение Путину практически на любом уровне вертикали. Сегодня суды штампуют приговоры, полицейские начальники дают команду бить и разгонять людей, сажать их, губернаторы на местах могут делать все что угодно, являть себя всевластными хозяевами своих вотчин. А если станет очевидным, что за эти действия может последовать возмездие, связанное с невозможностью посещать Европу и пользоваться награбленными капиталами в России, то тогда функция Путина как защитника российской правящей элиты, российской бюрократии становится совершенно никчемной. И Путин прекрасно понимает эту угрозу. Именно поэтому сейчас все усилия российской дипломатии и российских лоббистов за рубежом брошены на противодействие «закону Магнитского».
— Вам недавно исполнилось 50 лет, вы прожили словно несколько жизней – сначала шахматную, потом общественно-политическую. У вас нет ощущения, что ваше временное «невозвращенчество» приведет вас к третьей жизни? Или общественно-политическая деятельность остается в центре вашего внимания?
– Мне кажется, всегда необходимо заниматься тем, где ты можешь что-то изменить. Я по-прежнему считаю, что у меня есть возможность помогать массовому протестному движению в России и сделать все от меня зависящее для того, чтобы перемены в нашей стране носили бескровный характер. Кроме того, у меня есть еще довольно ясное представление, что я еще многое могу сделать и в глобальном масштабе, занимаясь продвижением шахмат в систему образования и вообще в целом помогая усовершенствовать систему образования XXI века в связке с компьютером. Кроме того, мне кажется, очень важно сейчас, используя современные технологии, добиваться того, чтобы объединялись люди, отстаивающие идеалы свободы, права человека по всему миру. Например, сейчас я помогают группе иранских активистов, которые занимаются подготовкой проекта по свободным выборам в Иране. Это такая форма электронной демократии. Помогаем мы им вместе с Леонидом Волковым и его командой, разработчиками «Демократии 2.0», платформы для наших российских выборов в Координационный совет оппозиции. Я вижу, что такие возможности будут постоянно представляться, потому что процесс идет очень активно. Если объединяются диктаторы и взаимодействуют очень агрессивно на международной арене, то мне кажется, люди должны сделать то же самое и максимально использовать наш численный перевес. И еще одно. Когда мы говорили про конкретные опасности, которые угрожают путинскому режиму, падение цен на нефть – это угроза серьезнейшая. Поэтому российским властям выгодна напряженность в нефтеносных регионах, в Сирии и Иране. Поддержание общей международной напряженности способствует, во-первых, переводу стрелок из России в другое направление, потому что Москва из объекта проблемы превращается в субъект решения уже других проблем. Ничто так не способствует повышению цен на нефть, как уровень международной напряженности.