Клуб политического кино вернулся на прежнее место — в конференц-зал на втором этаже библиотеки им. Тургенева в Москве. На очередном заседании показали очень эмоционально насыщенный фильм «Арарат», снятый Атомом Эгояном, крупным режиссером канадского авторского кино, этническим армянином.
«Арарат» посвящен главной трагедии армянской нации — геноциду (или предполагаемому геноциду) армян турками в 1915 году. В этом фильме переплетаются будущее и прошлое, кинематограф и реальность, трагедия нации и драматические конфликты внутри одной отдельно взятой армянской семьи, проживающей в Канаде.
Примечательно, что фильм в неявной форме отрицает стандарты политкорректности, демонстрируя, что смертельная армяно-турецкая вражда сильна сейчас так же, как и век назад (об этом говорит герой Шарля Азнавура), когда даже между турком наполовину и молодым армянином (оба родились в Канаде) вопреки их личной взаимной симпатии все равно возникает барьер застарелой вражды. Несмотря на множество сюжетных ответвлений, каждое из которых интересно само по себе, центральной темой «Арарата» является все-таки именно пробуждение национального самосознания в юном канадском армянине. «Голос крови» приводит его в места резни, учиненной над армянами в Восточной Анатолии.
Фильм из тех, про которые принято говорить «сильный». Видно, что голосу крови внимают и режиссер, и актеры-армяне, задействованные в центральных ролях. Невозможно не заметить страстную сопричастность Эгояна трагедии своего народа и ее художественному воплощению.
Эпитет «сильный» применим и к составу гостей киноклуба, точнее в первую очередь к одному из них, публицисту и телеведущему Максиму Шевченко. Как и можно было ожидать заранее, Шевченко «оттянул» на себя львиную долю внимания в этот вечер. «Вещал» в основном он.
Однако нельзя сказать, что второй из приглашенных экспертов, политолог Станислав Белковский, потерялся на его фоне. Несмотря на брутальную харизму и ораторский напор Шевченко, основатель Института национальной стратегии, на наш взгляд, высказал более интересные, содержательные и оригинальные мысли, хоть и говорил в разы меньше.
Максим Шевченко, как и следовало ожидать, начал с отрицания геноцида армян. Для тех, кто хотя бы периодически следит за выступлениями этого эксперта, не составляет труда заметить, что он практически неизменно, где бы ни происходил конфликт с участием мусульман, принимает их сторону.
На заседании киноклуба он также отмел концепцию о геноциде как художественный и пропагандистский вымысел и для ее опровержения привел ряд исторических данных. Нигде и никогда, заверил присутствующих Шевченко, факт ответственности турецких военных за массовое истребление армян по этническому признаку не был доказан. Согласно решению британского военного трибунала, расследовавшего события в Восточной Анатолии по горячим следам, турецкая армия была признана виновной только в необеспечении надлежащей безопасности при депортации армян во внутренние районы Османской империи (в условиях Первой мировой войны власти Порты небезосновательно подозревали, что армяне могут перейти на сторону враждебной Турции России).
По словам Шевченко, там имела место резня между курдами и армянами. Турки виноваты по большей части в том, что не защитили армян, которые были их согражданами в составе империи.
Станислав Белковский не стал спорить с оппонентом об исторических реалиях, а начал с того, что вопрос о фактической достоверности представления об армянском геноциде вообще не важен.
«В процессе нациестроительства необходим миф о нациообразующей трагедии», — пояснил он и привел в качестве примеров голодомор для украинцев и холокост для евреев.
«Утверждать, что геноцид был, — это то же самое, что отрицать его, — парадоксально заявил Белковский, — понятно, что, с точки зрения армян, геноцид имел место, а с точки зрения турок, нет, и позиции эти непримиримы».
Максим Шевченко тут же отметил, что имперские нации (русские, немцы) в таком травматическом мифе не нуждались. Белковский с этим спорить не стал, но указал, что настойчиво «раскручиваемый» все последние годы в России культ Великой Отечественной войны имеет признаки такого мифа, мифа именно трагического, в котором перенесенные страдания и принесенные жертвы играют, кажется, большую роль, чем «радостный» факт Победы.
Политолог высказал предположение о том, что в обозримом будущем может начаться пропаганда мифа о Гражданской войне с аналогичными трагическими и жертвенными «нотами».
Вот именно спор о Гражданской войне и позволил Маскиму Шевченко в первый, но далеко не последний за этот вечер раз продемонстрировать свои бойцовские полемические качества и всю мощь своей бронебойной харизмы, а также умение говорить долго и убедительно.
Ведущий киноклуба Алексей Коленский резко критически отозвался не только о нелюбимых им большевиках, но и обо всех вообще участниках той войны, назвав их «шулерами», погубившими 300-летнюю российскую государственность.
Шевченко в ответ на это привел ряд историософских тезисов, известных еще по ранним текстам Александра Дугина. Романовы — антирусская, прозападная династия. Большевизм по глубинной своей сути — явление абсолютно русское. Самодержавие получило от русского народа по заслугам. Он припомнил Романовым и упразднение Земского собора, и церковную реформу, и этническую принадлежность к немцам большинства царей после Петра I, и голландские парики, и французский язык, и поражение в Крымской войне, и бессмысленную бойню Первой мировой, которая и переполнила чашу терпения их подданных. Но главная его к ним претензия — это, конечно, прозападные симпатии и желание насильно «затащить» Россию в Европу.
Белковский опять-таки устранился от спора, отметив только, что относится к династии Романовых далеко не так критически, как его собеседник. Однако, согласно его анализу, на протяжении всего своего правления они последовательно проводили в жизнь проект о трансцендентности (внеположенности) власти народу. «Государство крепло, народ хирел», — так сформулировал политолог итог российского самодержавия.
А вот дальше он начал «говорить интересное». По Белковскому, несформулированная, потаенная русская национальная идея может звучать следующим образом:
«Стать европейцами, оставшись при этом русскими».
Вторая несформулированная, наформальная вещь — это договор между путинской властью и народом, суть которого выражается так: «Свобода в обмен на свободу».
«Не свобода в обмен на колбасу, — улыбнулся Станислав Александрович, — потому что колбасу так и не подвезли. Русские как до Путина, так и при нем живут очень и очень бедно. Но свобода государства от участия народа в делах управления в обмен на невмешательство власти в частную жизнь граждан».
Проще говоря, свобода власти и населения друг от друга.
И этот договор, по Белковскому, по-прежнему действует. «Кесарю — кесарево». «Государственное дело — дело не вашего ума». Но в обмен на это власть не лезет к гражданам ни в постель, ни в библиотеку, ни в мозги. Чего, между прочим, в России не было в течение многих веков.
Далее политолог выступил с рядом тезисов о русском национализме, который пользуется его полной поддержкой. Нация — это проект, а не история («ложная общность», как сказал Шевченко, и Белковский не стал с ним спорить, ложная — так ложная, что с того). Нация создается на пустом месте, то есть именно как проект, сначала задуманный, а потом реализованный. Главный вопрос современной России — произойдет ли становление русской нации как полноценного самостоятельного политического субъекта. Ресурсы имперского развития исчерпаны (с этим согласен и Шевченко).
«Да, русский национализм — это мой проект, — твердо сказал Белковский, —
не в том смысле, что я его единственный автор и монопольный собственник, но в том смысле, что я разделяю его цели и задачи и по мере сил способствую его реализации».
При этом Станислав Белковский отдельно отметил, что не видит принципиальной разницы между национализмом гражданским и этническим, по поводу чего так много спорят другие. «Гражданский национализм, — сказал он, — это следование определенному ритуалу, который по природе своей является этническим».
Тут уже пришел черед Максима Шевченко говорить тезисами. И он выдал ряд постулатов, проникнутых категорическим неприятием Западной Европы, частью которой, как он убежден, Россия ни в коем случае не должна стремиться стать. Вкратце: современная Европа — прибежище Сатаны, буквально так. Причем, кажется, столь суровый приговор Старому Свету Шевченко выносит из-за легализации Западом гей-браков, гей-парадов и прочих либертарианских «вольностей». Мир движется к Апокалипсису. Квинтэссенция русского духа — романы Достоевского. Главный мировой конфликт — между духом и материей, в котором Запад выступает на стороне именно низменной материи, пестуя у себя new age, то есть неоязычество. Противостоят этому прежде всего приверженцы авраамических религий, и Россия должна быть на их стороне.
В общем и целом это то же самое, что говорит и Гейдар Джемаль, влияние идей которого на себя Шевченко и не особо старается скрыть. Только Джемаль излагает все это тоньше, интереснее, глубже, Шевченко — более агрессивно и напористо. Единственное серьезное расхождение между ними, если судить по выступлению Шевченко в киноклубе, — это отношение к США. Если Гейдар Джахидович на недавнем заседании этого же клуба, где, кстати, ему оппонировал Белковский, сделал все, чтобы изобразить США главным «мировым шайтаном», то его младший коллега, наоборот, относится к Новому Свету гораздо лучше, чем к сатанинской, на его взгляд, Европе, поскольку в Соединенных Штатах остаются силы, которые не сдались тлетворному либерализму. Очевидно, Максим Шевченко имеет в виду разного рода религиозных фундаменталистов, христианских (протестантских) в том числе, пользующихся большим влиянием в Америке.
Станислав Белковский также высказал свое мнение о буквально проклинаемой Шевченко Европе и о взаимоотношениях России и Европы. Он сказал, что несколько лет прожил в Западной Европе и считает главной проблемой, которую испытывает там русский человек, «банальность происходящего».
«Европеец, в отличие от русского, — заявил интеллектуал, — способен выдерживать бремя обыденной жизни».
«Это одна из сильных сторон Европы, — продолжил он, — Европа вообще обладает рядом серьезных преимуществ, просто не все они проявлены».
Однако эта разница, как убежден Станислав Белковский, не станет препятствием для вхождения России в европейский мир. А вот Северный Кавказ частью нового русского национального государства, по его мнению, скорее всего, не будет.
Здесь следует напомнить, что тема обсуждения по следам просмотра «Арарата» была заявлена актуальная и провокационная — «Нужен ли России Кавказ?». Ведущий киноклуба Алексей Коленский еще более усилил эту провокационность, сразу после фильма начав с такого высказывания: «Действительно, нужен ли? — спросил он. — Нужно ли выкармливать диких зверей, которые приходят ночью, и ты просыпаешься, смотришь, руки нет или половина лица отъедена?»
В итоге о Кавказе хоть и говорили, но немного, и высказывания эти оказались «разбросанными» по всему времени обсуждения. Шевченко, разумеется, против отделения Северного Кавказа от России. «Проблема Северного Кавказа, — сказал он, — виртуальная, навязываемая нам для того, чтобы мы не могли создать союз этнических национализмов народов России». Также телеведущий утверждает, что между русскими и чеченцами нет принципиальных противоречий. «Среди русских есть эксплуататоры, кровопийцы и те, из кого пьют кровь, — продолжил эксперт, — то же самое и на Кавказе». Это и есть, с его точки зрения, настоящая, а не виртуальная оппозиция, а «Россия и Кавказ — это метафоры, которые ничего не описывают».
«Русскому народу необходима этническая консолидация», — довольно неожиданно заявил этот один из самых последовательных и яростных борцов с «фашизмом», но сопроводил свою реплику крайне спорным пояснением, что консолидация должна происходить не в «тлетворных» мегаполисах, а через возрождение русского села.
Белковский, конечно, не мог в ответ на это не привести общепринятое мнение о том, что национализм — это явление сугубо городское, совершенно не совместимое с архаичным сельским укладом.
Второй раз тема Кавказа «по крупному» прозвучала тогда, когда Лолита Цария задала Шевченко вопрос о его отношении к теме геноцида черкесов, который недавно был официально признан Грузией. Телеведущий ответил, что массовые убийства черкесов на территории Российской империи в процессе завоевания Кавказа действительно имели место, однако геноцидом это не было. «Их убивали не за то, что они черкесы, а потому, что они проживали на этой территории, как и представителей других народов», — сказал он.
Далее Шевченко высказал суждение о том, что основная ответственность за массовые убийства черкесского населения лежит на представителях грузинской аристократии, добровольно пошедших на службу империи. Именно они, по сведениям телеведущего, и «усердствовали» больше всего.
Цария ожидаемо отреагировала на такое обвинение в адрес своих соплеменников со всем возможным возмущением. Была упомянута и Абхазия, в отношении которой позиции ее и Максима Шевченко также оказались несводимыми. Кстати, Станислав Белковский поддержал своего коллегу в том, что касается отношения к Грузии как к стране, некогда вошедшей в состав России абсолютно добровольно, по воле своей тогдашней элиты, а не «завоеванной» российскими «колонизаторами», как видит это Цария.
Гостей спрашивали и о «личном». Станислав Белковский на извечный и больной вопрос о том, по какому признаку определять русского, ответил: «По принадлежности к определенному культурно-ментальному коду», отметив, что фактор самоидентификации тут должен быть первостепенным. На прямой вопрос журналистки Ольги Гуленок, является ли он сам русским, основатель ИНС ответил однозначно: «Да, конечно». А на ее же еще более прямой вопрос: «По какому признаку?» — «По только что мною обозначенному». То есть тому самому ментально-культурному.
Шевченко же стали «пытать» на тему его «службы» «кровавому режиму». Исполнительный директор «Солидарности» Денис Билунов спросил телеведущего Первого канала, как он видит свое место в нарисованной им картине глобального противостояния добра и зла и какова, на его взгляд, должна быть стратегия индивидуального субъекта в этом эсхатологическом «раскладе сил».
Шевченко с явным неудовольствием воспринял этот вопрос и начал говорить о том, что не употреблял таких слов, как «добро» и «зло» (как будто эпитет «сатанинская» в адрес Европы не является явным указанием на последнее понятие). Но в итоге заявил, что следует в первую очередь выступать против неоязыческого европейского либерализма, а также занимать определенную позицию в ряде ключевых конфликтов на карте мира (читай — вставать на сторону всех сил, противостоящих либеральному порядку, прежде всего исламских сил, хотя так прямо он все-таки этого не сказал).
На вопрос же Билунова, где он видит место нынешнего российского режима в этом мировом противостоянии, проще говоря, какую из сил, добро или зло, воплощает собой Путин, Максим Шевченко ответил с уже с откровенным раздражением:
«Путин не воплощает собой ничего».
«Мое отношение к «Единой России» сугубо схематическое, — продолжил он, — в 1999-м жизненно важно для страны было не допустить к власти группировку Лужкова — Примакова, вот и все».
Кто-то из оппозиционно настроенных посетителей киноклуба обвинил Шевченко в том, что он служит путинской власти. «Ой, вы знаете, — ответил гость, все так же не скрывая своего раздражения, — вот для меня лично разница между Путиным и, например, Каспаровым совершенно не очевидна. Ну ладно, Каспаров во всяком случае гениальный шахматист. Но вот разницы между Путиным и Немцовым я точно в упор не вижу». Однако в итоге оратор среди прочего все-таки упомянул «компромиссы, на которые мне приходится идти».
Ведущий киноклуба Алексей Лапшин указал Белковскому на то, что националисты нового поколения (Крылов, Широпаев, Штепа — одним словом, национал-демократы в широком смысле), на его, Лапшина, взгляд, отрицают практически всю предыдущую историю русского народа, прошедшую под знаком имперского строительства.
Белковский ответил в том смысле, что речь тут идет не столько об отрицании, сколько о перетолковывании. Другими словами, пересмотреть предлагается не сами события, а отношение к ним. Согласно представлению политолога, и такие исторические символы, как, к примеру, полет Юрия Гагарина, и другие, до этого казавшиеся абсолютно имперскими события могут быть переосмыслены с точки зрения проекта русского национального государства. «История должна быть вторичной по отношению к тому историческому субъекту, который создается», — подытожил он.
Максим Шевченко уже под конец дискуссии выдал опять-таки достаточно неожиданный в его устах
тезис о необходимости сохранения «русского этнического субстрата»,
подорванного потрясениями XX века и истощенного строительством империи. Теоретически русские европейски ориентированные националисты могли бы сказать на это одному из наиболее пламенных своих оппонентов: «И на том спасибо». Но, похоже, они склонны к компромиссам ничуть не более него.
07.06.11.