Нацистов осудили на Нюрнбергском процессе, а коммунизм, самая преступная система в истории человечества, до сих пор остается безнаказанным. Кто несет за это вину? СССР? Америка? Или западные СМИ и университеты, доминирующую позицию в которых заняла левая идеология?
Недавно скончавшийся американский историк и разочарованный интеллектуал Тони Джадт (Tony Judt) отметил в своей последней книге (томе разговоров с Тимоти Снайдером (Timothy Snyder)), что XX век был веком интеллектуалов. Так сложилось, что одновременно это был век самых крупных массовых преступлений, в ряду которых наиболее ужасающий масштаб приобрели преступления, совершенные во имя строительства нового лучшего мира — мира коммунизма. Именно интеллектуалы всегда умели находить этим преступлениям оправдания, мечтая о том, как зажарить прекрасный омлет из человеческих способностей и оправдать каждое разбитое во имя этой высокой идеи «яйцо» — каждую загубленную жизнь.
Попытки внедрить коммунистическую идеологию в жизнь закончились уничтожением как минимум 100 миллионов людей. Представьте себе, что внезапно с карты пропала Франция, Англия или целое Восточное побережье США — от Бостона до Нью-Йорка и Майами: это как раз 100 миллионов человек. Но жертвы коммунизма погибали не там, а в таких, малоинтересных местах, как Катынь и Колыма, на Кубе, в Китае, во Вьетнаме. Но кого в большом мире интеллектуально-политических элит Западной Европы или того же Восточного побережья они интересуют!
Почему коммунизм не был осужден?
Во-первых, потому что была принята версия, будто бы он не проиграл, а добровольно согласился поделиться властью и ответственностью со своими рабами и заключил договор (компромисс) с Западом. Такая концепция отвечала политическим интересам защитников статус-кво: как представителей Государственного департамента США, так и всех прочих участников разнообразных круглых столов.
Во-вторых, в последние годы коммунистическая идеология совершила триумфальное шествие по образовательным и медийным структурам Запада. В университетах Западной Европы и США и в редакциях наиболее влиятельных СМИ доминирующую позицию заняли «икорные левые», сдувающие пылинки с бюстов Маркса (если не Сталина и Мао!). С начала 90-х годов XX века я регулярно посещаю магазины научной литературы в крупных западных городах и всегда рассматриваю там полки с книгами по философии. После небольшого перерыва, сразу после 1990 года, на них вновь воцарился марксизм. Для него теперь даже выделяют отдельные стеллажи, заполненные богаче, чем другие философские разделы. От Луи Альтюссера (Louis Althusser) до Славоя Жижека (Slavoj Žižek): марксистские мотивы видны повсюду.
Жертвы не «в моде»
Сейчас главным рупором этой мудрости является французский обожатель Мао Ален Бадью (Alain Badiou). Большой популярностью продолжает пользоваться также английский историк-коммунист Эрик Хобсбаум (Eric Hobsbawm), который в своих изысканиях гладко объясняет, почему следует оправдать преступления, совершенные во имя «прекрасной идеи». Относительно новой звездой стал Терри Иглтон (Terry Eagleton), который пытается совместить жесткий марксизм с христианством.
Доминирующую позицию занимает в целом критика капитализма и, в первую очередь, Америки, либерализма, религии и ужасного «мещанства». Вдумчивое трехтомное исследование скрывающегося в марксизме тоталитарного искушения, которое издал философ Лешек Колаковсий (Leszek Kołakowski), покрылось сейчас толстым слоем пыли, тогда как ненависть к Западу и политико-экономической системе, на которой он зиждется, продолжают отлично продаваться. А кто умел обосновать эту ненависть лучше, чем Маркс?
Жертвы коммунизма — это совсем не «модная» во влиятельных кругах тема. Когда министр культуры Латвии Сандра Калниете (Sandra Kalniete) на открытии большой книжной ярмарке в Лейпциге в 2004 году осмелилась напомнить о жертвах коммунистического режима, разразился большой скандал. Как это так: в Португалии идет всемирный съезд коммунистических партий, на который съехались представители 100 стран, а Европа вдруг начнет осуждать наследие Маркса и Ленина? Помнить о каких-то заморенных голодом «русских мужиках», о расстрелянных где-то польских офицерах-«реакционерах», о распятых во имя прогресса священниках? Вот это настоящий фашизм!
Коммунизм не выбирали демократическим путем
Коммунизм — старая идеология, которая чисто теоретически нашла свое отражение уже в «Государстве» Платона 24 века назад. Форму зрелой идеологии коммунизм, однако, получил лишь в середине XIX века благодаря Карлу Марксу. Пророк революции и гибели старого мира высказывал надежду на создание нового лучшего человека, на совершенствование человеческой природы, и эта великая надежда легла в основу оправдания насилия.
Первый урок преподала уже Парижская коммуна, которая в 1871 году, прежде чем сама была кроваво подавлена, успела казнить своих врагов. Новых людей создать еще не удалось, зато было убито много «старых», включая священников (в том числе парижского архиепископа). В памяти между тем остались не эти жертвы, а, скорее (на самом деле большие) жертвы репрессий, направленных против Коммуны. Так появилась прекрасная легенда.
Следующая попытка внедрить в жизнь коммунистическую утопию была масштабнее. Она произошла в России. Как и в каждом следующем случае коммунизм победил здесь не на демократических выборах, а был навязан при помощи насилия меньшинством хорошо организованных и решительных поборников этой идеологии.
Символический памятник Каину
Не будем забывать: коммунизм и демократию, как коммунизм и свободу, связывает лишь вопрос, который яснее всего поставил вождь российской революции Ленин. Этот вопрос звучит: кто кого? В этом вся суть коммунизма: борьба не на жизнь, а на смерть, и, в первую очередь, на смерть. Или коммунизм, или демократия. Или коммунизм, или свобода.
Для победы революции в России Ленину понадобилось создать первую в мире тоталитарную политическую полицию — ВЧК (чрезвычайную комиссию), во главе которой через месяц после переворота в Петрограде он поставил Феликса Дзержинского. Если кому-то хочется посмотреть, как работала эта структура, советую найти фильм Александра Рогожкина «Чекист» (1992 год). Там очень наглядно изображено функционирование конвейера смерти. Всего лишь за 1937-1938 годы сотрудники этого ведомства (называвшегося уже НКВД) расстреляли 670 тысяч «врагов». Но расстрелов было мало. Коммунизму был нужен следующий шаг: в 1918 году Лев Троцкий, правая рука Ленина в деле революции, издал указ о создании концентрационных лагерей. Первый лагерь появился в Свияжске под Казанью. В центре лагеря Троцкий приказал возвести памятник Каину — олицетворение бунта человека против бога.
Действительно, ГУЛАГ — это самый чудовищный памятник бунта человек против бога, или, точнее, пятой заповеди: не убий. Защитники коммунизма всегда напоминают, что первые концентрационные лагеря появились раньше: англичане устраивали их во время войны с бурами на юге Африки. Это так, но будем придерживаться фактов: британские лагеря были призваны изолировать гражданское население от партизан лишь на время войны, а после ее окончания они были упразднены. От болезней и голода в них умерло 27 тысяч человек. Это было преступлением, хотя и непреднамеренным.
Лагеря в Стране Советов функционировали в течение 70 лет. В них, как подсчитал историк Роберт Конквест (Robert Conquest), погибло минимум 42 миллиона человек. Если английские лагеря в Африки были преступлением, то как назвать те лагеря, которые создавались для строительства коммунизма?
Помимо СССР, они оказались «востребованы» в Китае (очередные десятки миллионов жертв), во Вьетнаме, на Кубе, в Корее, Чехословакии, Венгрии, Польше… Каждая из жертв имела имя и фамилию, каждый кем-то был. Как, например, величайший русский поэт XX века Осип Мандельштам (замученный в ГУЛАГе в 1938 году) или крупнейший украинский поэт Василь Стус (умерший в ГУЛАГе в 1985, когда Советским Союзом уже руководил Горбачев).
Приклады и неверие в превосходство коммунизма
Были еще другие великие «эксперименты» по созданию нового советского человека в процессе модернизации всего общества: ликвидация религии, «раскулачивание» и коллективизация деревни, борьба с «националистическим» украинским (операция Голодомор) и польским элементом (польская операция НКВД 1937 года: 111091 расстрелянных). Каждая такая акция оборачивалась несколькими сотнями тысяч или даже миллионами жертв.
Потом ради усиления позиции родины мирового пролетариата понадобился союз с Гитлером. Красная звезда рядом со свастикой, красное знамя III Интернационала рядом с коричневым символом Третьего рейха. Пакт Риббентропа-Молотова, раздел Польши, нападение на Литву, Латвию, Эстонию и Финляндию. Вновь массовые ссылки, расстрелы, а под конец символ этой череды успехов Страны Советов — катынское преступление.
Потом пришел конец дружбе с Гитлером, и началась война, увенчавшаяся покорением половины Европы. В Варшаве, Праге, Будапеште, Софии и Бухаресте восторжествовал коммунизм. Так случилось не потому, что этого хотели жители этой части Европы, а потому, что чуждая советская система была им навязана силой. Им не была нужна эта «прекрасная идея». Пришлось, как писал поэт Чеслав Милош (Czesław Miłosz), выбивать «алиенацию» (то есть неверие в превосходство коммунизма над свободой и прежней идентичностью) из их толоконных лбов советскими прикладами.
Изголодавшийся сброд из Восточной Европы
Исходившее извне имперское советское насилие оказало поддержку маргинальным коммунистическим организациям завоеванных стран, наделило их властью. Пользуясь опорой на красную Москву, ее Красную армию и дивизии НКВД (например, в Польше до 1947 их было две), такие образования, как Польская рабочая партия (PPR), а потом Польская объединенная рабочая партия (PZPR), стали расти и крепнуть. Они защищали себя при помощи собственного аппарата подавления, своих «чекистов», строили лагеря для своих «врагов», расстреливали их и убивали на улицах — в 1956, 1970, 1982-83 годах. Они становились сильными и многочисленными.
Миллионы людей, занимавших ключевые позиции во всей властной структуре, были заинтересованы в том, чтобы коммунизм не был осужден, ведь это бы нанесло удар по их прекрасному самочувствию и связям с дядюшками и мамашами из НКВД, КПСС, номенклатуры… Они занимали в подконтрольных странах слишком сильную позицию, чтобы позволить себе подобное.
В свою очередь, когда стало очевидно, что коммунизм проигрывает в глобальном соперничестве с Западом, такие политические лидеры западных стран, как Джордж Буш или Франсуа Миттеран, хотели избежать любого рода проблем и новой ответственности за «изголодавшийся сброд из Восточной Европы».
Коммунизм и надежды элит
Пусть уж лучше этот Советский Союз так быстро не разваливается, взывал Буш во время своего визита в Киев в 1991 году. «Красная» Москва — это по крайней мере стабильный партнер по межимперским играм или бизнесу (как это было прекрасно известно хотя бы развивавшему газовое сотрудничество с Брежневым канцлеру ФРГ Гельмуту Шмидту (Helmut Schmidt)).
Наиболее циничная «реальная политика» и надежды на бизнес-выгоды заставляют закрывать глаза на преступления коммунизма. Интеллектуальные элиты Западной Европы и Америки руководствуются лишь собственными идеологическими антипатиями, и это подпитывает их надежду на то, что коммунизм все же может быть отличной альтернативой для того мира, который данным элитам хотелось бы разрушить.
Тот факт, что эта альтернатива уже внедрялась на практике, лишь наполняет их гордостью. Коммунизм прекрасен потому, твердит Хобсбаум, что он перестал быть теорией, а стал практикой. А то, что эта практика лишила жизни миллионы людей — тем хуже для жертв «прекрасного эксперимента».
Анджей Новак
историк, публицист,
сотрудник Ягеллонского университета в Кракове
и Института Истории Польской академии наук
Источник: www.ua-today.com
14.08.13.