«Американцы показали, кто в доме хозяин»

Леонид Исаев — заместитель заведующего лабораторией мониторинга рисков социально-политической дестабилизации факультета социальных наук Высшей школы экономики, доцент Школы социальных наук и востоковедения НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, кандидат наук по специальности «политические проблемы международных отношений».

— Почему Иран все-таки признал вину за сбитый самолет? Это персидская гордость или просто «под тяжестью улик»?

— У Ирана в сложившейся ситуации было две опции: признать вину, или прикрываться дежурными фразами о том, что необходимо дождаться результатов расследования и так далее. Результатов расследования можно ждать несколько лет. В какой-то момент инцидент станет уже никому не интересен, о нем забудут.

— Но внутри страны это вызвало волну протестов. Люди скандировали «Нам врут, что наш враг Америка» и «Смерть диктатору».

— История со сбитым самолетом и последовавшим признанием вины послужила триггером к протестам, и ничего удивительного в этом нет. Самолет был украинский, но большинство пассажиров были иранцы, то есть КСИР убил собственных сограждан. А дальше — причин для недовольства у людей много, не только плохая экономическая ситуация. Иранское студенчество — это та часть общества, которая хотела бы, чтобы западный образ жизни проникал в страну все больше и чтобы Иран все больше интегрировался в мировое сообщество. Кроме того, преклонный возраст верховного лидера с каждым годом актуализирует межэлитную борьбу за власть, и каждый пытается извлечь максимальную выгоду, в том числе — из массовых протестов. Каждая из внутриэлитных группировок пытается воспользоваться ситуацией в своих интересах, чтобы ослабить оппонентов.

— Какие выводы делает власть в Иране из протестов? Или только ждет, когда они сами рассосутся?

— Наблюдая за иранскими протестами последних лет, я бы не сказал, что в Иране на этот счет есть какая-то жесткая установка, например — ни при каких условиях не идти на компромисс, а всеми силами подавить. Иранская власть старается совмещать кнут с пряником: силовое подавление с попытками договориться с протестующими и даже принять какие-то их требования. В случае, если они выполнимы. Очевидно, что этого не скажешь о последних требованиях — об отставке верховного лидера.

— Если это такая рациональная, такая прагматичная власть, зачем она дразнила американцев?

Он умудрился выжить в 1980-е годы после ирано-иракской войны. Он испытал на себе не одну волну санкций. И были периоды, когда союзников он мог сосчитать на пальцах одной руки. И то, что Исламская Республика все еще существует, означает, что режим ведет себя действительно очень прагматично.

— Когда они вредили американским союзникам в регионе, когда подзуживали толпу брать штурмом американские объекты, это тоже было рационально?

— Вполне. После выхода США из СВПД (ядерной сделки, — И.Т.) Тегеран планомерно испытывал американское руководство на гибкость. И в общем-то извлекал из этого выгоду. Ему необходимо было очертить для себя «красные линии», понять, насколько далеко можно заходить, при каких обстоятельствах Трамп начнет реагировать. И эта задача была выполнена, пусть и ценой жизни Касема Сулеймани. После его убийства Иран продолжал действовать не менее прагматично. Нужно было дать какой-то симметричный ответ, чтобы в глазах собственного населения не выглядеть лузерами. Точнее, не столько дать ответ, сколько создать его видимость. И они атаковали американские базы с таким расчетом, чтобы ни одна ракета, упаси боже, эти базы не задела. Все бы так и шло дальше: иранский постпред в ООН заявил, что Иран больше не будет атаковать американские объекты, Трамп пообещал не идти на эскалацию. Если бы по традиционному для региона разгильдяйству иранцы не сбили самолет. Из-за этого не удалось вернуться к тому статус-кво, который предшествовал убийству Сулеймани.

— Почему России?

— Государство может играть на повышение: захватывать танкеры в Ормузском проливе, атаковать нефтезаводы в Саудовской Аравии. Отнимать у слабого соседа кусок территории, посылать туда «добровольцев». Это такая демонстрация силы региональным оппонентам, в мире она некоторое время может оставаться без внимания. И некоторые политические очки в глазах собственного населения режим получает. Но в какой-то момент бонусы иссякают. Приходится повышать ставки или идти ва-банк. В ситуации, когда ресурсы режима ограничены, а борьбу он затеял с противником совсем не своей весовой категории, издержки могут свести к нулю все добытые преимущества даже внутри страны.

— В России тоже до июля 2014 года сохранялась иллюзия, что с Донбассом все как-то рассосется. Пока не сбили «Боинг». Когда ты все время «играешь на повышение», можно ждать, что произойдет что-то не просчитанное и прихлопнет твой статус-кво.

— Всего не просчитаешь. Вероятность того, что они собьют самолет в небе над собственной столицей, в своем тылу, а не где-нибудь на границе, была минимальной. А до того момента все было хорошо просчитано, все шаги соответствовали интересам Исламской Республики в ее попытках расширить влияние в регионе.

— Почему на всю эту ситуацию Россия реагировала так болезненно? И МИД, и Минобороны, и даже Госдума как-то неадекватно расстроились. Им-то чем был так дорог Сулеймани?

— Как раз после убийства Сулеймани у России открылось пусть и краткосрочное, но окно возможностей в регионе. Иран оказался занят противостоянием с США, а потом еще и урегулированием ситуации со сбитым самолетом. К тому же он лишился человека, который фактически курировал распространение иранского влияния в «шиитском полумесяце» и отвечал за действия иранских прокси на этой территории, в том числе в Сирии. И у России появилась возможность усилить давление на Асада. Что тут же и было сделано: Путин полетел в Дамаск, начал переговоры по деэскалации в Идлибе, по соблюдению договоренностей, достигнутых с Эрдоганом в сентябре позапрошлого года. То есть Россия явно попыталась воспользоваться временной слабостью Ирана, чтобы упрочить собственные позиции.

— Почему тогда так раскричались? Зачем Америку клеймили, Сулеймани оплакивали?

— Во-первых, нужно было заранее на всякий случай снять с себя ответственность за риски, к которым гипотетически могла привести ликвидация Сулеймани, если бы все развивалось по негативному сценарию. Все-таки на протяжении последних лет Россия позиционировала себя как ведущую силу на Ближнем Востоке, некоего гаранта существующего статус-кво. А ресурсов для этого у нас нет. И на случай, если американо-иранское противостояние приведет к большой войне, нам надо было заранее снять с себя ответственность: дескать, виной всему американцы, которые опять пренебрегли мнением мирового сообщества, пусть теперь они и расхлебывают. Это дежурная антиамериканская риторика, которая служит для российского МИДа условным страховочным механизмом.

— То есть вообще-то России убийство Сулеймани и все, что за ним последовало, выгодно?

— С чисто рациональной точки зрения, да. А с идеологической, что тоже немаловажно для российского режима, — нет.

14.01.20.