Чеченский журналист Абдул Ицлаев пережил “вторую чеченскую”, войну 1999 года в родном селе Гойское – среди ракетных обстрелов, убийств и грабежей. С согласия автора мы публикуем фрагменты из его воспоминаний.
Ракеты бьют по хибарам
Вторая война в мое родное Гойское пришла в пятницу 10 сентября 1999 года.
Самолеты бомбили дважды, в 11.30 и 13.30. Цели – телеретранслятор и мост через реку Гойтинка. Разрушили и дома. Осколками наповал сразило старика Зелимхана Ибиева, ранило Ахо Бакаева.
На дороге у моста изрешетило машину, в которой ехали мой сосед и учитель Мансур Ескиев, его жена, дети. На второе утро все они отправились в Грузию, оттуда – в Европу.
Задело и мой дом. С десяток осколков ударили по крыше, один залетел в окно, застрял в стене. Свою хибару из двух комнат я построил годом раньше из материалов, которые вытащил из-под завалов разрушенного в первую войну родительского дома. Снаружи хижина – сарай. Я же ей радовался как дворцу. Своя крыша – мечта беженца. Я им был, бездомным, больше двух лет…
В полусотне метров – дом матери. На месте разрушенного. Построен из старого, б/у кирпича, с шиферной кровлей, подвалом – единственным на всю округу. В него во время налетов, обстрелов сбегались все соседи – дети, женщины. С матерью жили четыре моих брата, сестра. Дом этот мы возвели в июне-декабре 1996 года наездами из Урус-Мартана, где после разрушения родного села жили больше года в недостроенном жилище друга.
После авиаударов от электролиний остались клочья. Остановилась без энергии водокачка. Вода – из реки. После дождя она – взвесь глины и песка. Осадка – с полведра.
Вся связь с миром – старый транзистор. Комментируя действия армии в Чечне, представитель российского Генштаба генерал Манилов нередко упоминал Гойское. Говорил, удары наносятся по объектам боевиков, тогда как в местах, которые он называет, негде спрятаться и мыши. Все стерто, разбомблено еще в 1996.
Посторонние в село не заезжали. Все поверили: такова участь Гойского – быть подмятой войной во второй раз. Не уехавших, не покинувших поселение – около четырех десятков человек.
В начале декабря обстрелы участились. Войска подступили вплотную к Урус-Мартану.
Страшным оружием оказались ракеты, разрывающиеся у земли. Осколки прошивают дома насквозь, сверху-донизу
Страшным оружием оказались ракеты, разрывающиеся у земли. Осколки прошивают дома насквозь, сверху-донизу. В селе невозможно находиться. В «окно» между налетами перебрались в соседнее Алхазурово, к двоюродной сестре. Восемь семей – в одном доме. Во дворе, под навесом – землянка, укрытие для детей и женщин.
Война же шла по пятам. У въезда в Алхазурово самолеты расстреляли «Москвич» и мотоцикл, которыми Саламбек Сосламбеков и Мумайд Габзаев везли домашние вещи. Оба погибли. Там же ранение в ногу получил Лом-Али Ингаев.
Первые зачистки
Этим утром все Алхазурово говорило о колонне боевиков.
Выйдя из Урус-Мартана, она через Мартан-чу, Гой-чу, Алхазурово ушла в Аргунское ущелье. Пока колонна двигалась, российская авиация не летела. Всю ночь молчала артиллерия. Мы далеко от «большой дороги», и боевиков не видели, не слышали… Следующим утром – еще новость: Ахмед Закаев останавливался здесь на ночь, под утро уехал, сказал, что переберется в Грузию.
Вечером у ворот остановилась машина. Выйдя к ней, увидел Адама Гацаева. Он года на три моложе, когда-то был моим учеником. В период между двумя войнами работал в администрации села. У него – новость и вопрос:
– Войска – в Урус-Мартане. Шаманов вызвал туда представителей трех сел – Алхазурово, Гой-чу и Гойского. От первых двух поедут делегации. От нас – некому. Обещал Юнус, но он стар, болен. Завтра может и не встать. Или передумать. Может, брат твой со мной поедет?
– Брату там делать нечего. Юнус не сможет или не захочет – я поеду.
Адам (после поездки в Урус-Мартан – ред.) ждал у въезда в Алхазурово. Я втиснул отяжелевшее от усталости тело в салон «Жигулей», а Адам по дороге рассказывал:
– Люди были со всего района. Шаманов встречал. Все военные сильно навеселе, и водки – еще море. И все это – в построенной ваххабитами мечети на центральной площади. Шаманов речь держал. Про Гойское сказал, что оно и в первую войну ему кровь попортило, и теперь разведчиков его там положили.
– Каких разведчиков? Ничего об этом не слышал…
– Я так понял, что разведгруппа федералов наткнулась на группу боевиков, отступивших из Урус-Мартана. Они подбили БТР… Завтра в полдень Шаманов обещал быть в Гойском. Затем – зачистка, после нее население сможет вернуться. Так Шаманов сказал.
Иллюстрация: Полина Заславская. Все права защищены.
Владимир Шаманов – генерал, который разрушил Гойское. Тогда, в 1996, он также вызвал главу и старейшин на переговоры под Алхазурово, поставил условия, которые невозможно выполнить. Затем вызвал вертолеты. «Дайте хотя бы детей и женщин вывезти», – попросили его. Он ответил: «Нет!»
Мы – Адам и я – решили: Шаманов завтра не приедет, зачистку начнут с утра. В селе надо быть раньше зачищающих.
По дороге в Гойское Адам рассказал другие подробности прошедшей накануне встречи. Район заимел руководителей, неизвестно кем выбранных, назначенных. У нас тоже – один выход: спросит кто – назвать себя местной властью. В селе, на улицах – ни одного человека. Адам загнал «Жигули» во двор моей матери. Шана минут пять рассказывал о событиях прошедшей ночи, а на улице уже, в дальнем конце – бронетехника, солдаты, жмущиеся к заборам…
Мы – к ним. Строго посередине дороги. Без слов, движений. Как оловянные солдатики. БТРы остановились. Около одного кто-то припал на колено, прицелился. У переднего бронетранспортера в затылок, спину, живот ткнулись стволы автоматов:
– Кто такие?
– Местная власть. Доложите командиру.
Кто-то за спиной с кем-то связался по рации. Нас подтолкнули: «Идите! Командир – в хвосте колонны». Колонна – на километр. Пока прошли в конец, десятки раз приставляли автоматы, облаяли матом и обнюхали овчарки. Наконец, военный средних лет в каракулевой папахе сказал:
– Я – командир бригады внутренних войск, полковник. Что вы хотели?
– Это первая зачистка. Надо бы предупредить людей, успокоить. Мы в полдень вас ждали…
– У вас – полчаса. Скажите всем: не тронуть моих ребят – я никого не трону. Даю слово.
– Кто остался в селе? На какой улице? С документами или без? Мы, двое, людям не указ, не власть. Мы – такие, как все. Но сомнений нет: к нам прислушаются. Гойское – адекватные трудоголики.
Через полчаса мы снова в хвосте колонны, а полковник – жестко:
– Пойдете со мной. Закончится зачистка – уйдете.
И добавил:
– Вчера в Урус-Мартане завершили проверку. 27 жителей во всем городе. Представляете?
Колонна двигалась медленно. Дворы, дома, включая чердаки, подвалы, обыскивались и обнюхивались от и до. Все вызывающее подозрение рассматривалось как под микроскопом. По рации – доклады и приказы. Мы, идущие в двух шагах от офицера, услышали и чей-то удивленный возглас:
– Какое-то нищее село!
Полковник посмотрел на нас: расслышали ли мы эти слова?
Два года назад здесь одни руины были, сейчас хоть что-то есть, – ответил Адам.
Потом – еще доклад:
– Мы здесь, в южной части, «Москвич» остановили. В нем – три человека, под сиденьем – топор и ножи в крови. Мы этих троих немного в грязи вываляли…
Я догадался, кто они. Они – из Урус-Мартана, сыновья мясника. У дяди беженцами жили. Вместе с нами в Алхазурово перебрались. Прикажите не бить.
– Не трогать, пока не подойду, – скомандовал полковник.
Все трое – у распахнутых дверей «Москвича». В грязи, ссадинах, у одного кровь на лице. Меня узнали, по имени назвали, я – их.
– Пусть едут, – подытожил командир.
Эта – первая и последняя зачистка, которая завершилась малой кровью. Все последующие, а они в первый год КТО проводились не менее двух-трех раз в месяц, – «геройские». С задержаниями, избиениями, зинданом, снятием отпечатков пальцев, повальным мародерством…
Вторая зачистка проходила по иному сценарию. Село закрыли еще до восхода солнца. Ни въехать, ни выехать. Два генерала – Яков Недобитко и Виктор Медведицков, руководившие спецоперацией, – расположились на южной окраине, в районе блокпоста. Там же – «фильтропункт», в который с утра и на весь день согнали всех жителей мужского пола в возрасте от 12 до 65 лет. Позднее в «фильтр» превращали старый карьер на северо-восточной окраине, там же у каждого и всех отбирали отпечатки.
Если в первую зачистку обошлось без нервов, то сейчас всего без меры: бесцеремонности, хамства, произвола… Жалобы со всех сторон: «Отобрали, унесли, украли, забрали…»
Иллюстрация: Полина Заславская. Все права защищены.
Обчистили даже мою хибару. Взяли старые записные книжки, фотоаппарат, диктофон, пару футболок, двухместную палатку, в которой раз в год качал мед. Ульи не тронули.
И с нас в первый раз «официально» взяли выкуп – барана.
Уезжая из Чечни, родственник оставил во дворе Увайса Каева «Мерседес». Документы, ключи забрал или у кого-то оставил. У кого – не нашли. Разбив стекло, военные открыли дверь, проверили салон машины. Багажник же не открылся. Никак. Даже ломом. И офицер поставил условие: «Или баран, или машина уйдет на буксире!»
– У старика-хозяина дома нет овец.
– В селе есть. Пусть покупает. Или в долг возьмет.
В итоге с последней машиной, задействованной в «спецоперации», уехал баран.
Эскадроны смерти приходят в Урус-Мартан
«Федералы» дали координаты места массового захоронения в старом карьере. Неподалеку стояли «знаменитый» бесчинствами 245 мотострелковый полк, подразделения ДОНа и полк, которым командовал полковник Буданов. Он и тогда, до ареста и суда был хорошо «знаком» всем. Так, все знали об его конфликте с главой администрации села Танги-чу Хаважи Джамбулатовым. Полковник дрался с ним и был не единожды бит.
В Ростове-на-Дону, в зале суда, едва взглянув на очередного свидетеля – Джамбулатова, Буданов встревоженно спросил:
– А ты как сюда попал?
– Ты привел сюда и себя, и меня…
Но это было потом. А тогда, сразу после вскрытия захоронения с останками 69 убитых, население взроптало. Гнев, возмущение могли вылиться во что угодно, и «федералы» отказались выполнять обещание – показать еще три ямы с останками.
Во вскрытой общей могиле большинство трупов были уложены в ряд, лицом вверх, прикрыты брезентом, засыпаны землей и прикатаны бронетехникой. Точно так же были «преданы земле» тела и на месте массового захоронения, обнаруженного северо-восточнее села Новые Варанды, на берегу Аргуна. Этот район являлся зоной ответственности стоявших под Танги-чу полков. Позднее трупы жителей, задержанных в селах на Аргуне, нашли подброшенными на кладбище села Танги-чу.
В Урус-Мартан вернулись люди, заработал рынок, общественный транспорт. Днем в центре было не протолкнуться. Но город стонал, гудел как улей, из которого вот-вот вылетит рой. Не проходило суток, чтобы здесь кого-то не убили, не похитили…
Улицы становились вотчиной сил, которых народ вскоре назвал «эскадронами смерти»
По вечерам комендантский час загонял жителей в дома. Улицы становились вотчиной сил, которых народ вскоре назвал «эскадронами смерти». Они беспрепятственно проезжали блокпосты, поначалу не замазывали даже бортовые номера БТРов и БМП, регистрационные знаки УАЗов и «Жигулей».
Когда счет жертв пошел на сотни, городские власти наконец смогли получить согласие военной комендатуры на организацию ночных дежурств силами местных жителей. Безоружные патрули взяли под контроль ключевые перекрестки и улицы, фиксируя и пресекая всякое передвижение. Убийства и похищения прекратились. Но через неделю начались обстрелы постов, выставленных населением. Надо бы усилить их, сделать способными дать отпор. Военные, однако, решили иначе – запретили горожанам выходить на дежурство…
«Эскадроны» снова стали полновластными хозяевами ночного Урус-Мартана. Среди их жертв – два имама соборной мечети – Умар Идрисов и Хасмагомед Умалатов, сотрудники местных органов власти и силовых структур, старики и молодые ребята…
Похищенные во множестве значатся пропавшими без вести. Кого-то нашли убитыми, запытанными до смерти. Останки чаще обнаруживались в одичавших за две войны садах под Урус-Мартаном.
В Гойском были два похищения. Мовлади Умаева вывели из дома, он вырвался, побежал, но был сражен очередью из автомата. Айнди Дудуркаева неизвестные также вытащили из дому ночью, увели… Жив ли он? Где и что с ним происходило после похищения? Нет ответов.
Без света и керосина
В соседнем Гой-чу – иная ситуация. К северу от села, на основной дороге в него стоит блокпост с Рыбинским ОМОН. На юге, по подножию гор и опушке леса – мотострелковый полк. Население же давят: сочувствуете, мол, боевикам, помогаете им. Как – непонятно. Сквозь боевые порядки полка не то что человеку – мелкому лесному зверю не просочиться.
Однако в конце февраля – начале марта в «заграждении» обнаружилась брешь, через которую в село прошла небольшая группа боевиков. Они сдались, а военные созвали жителей на собрание. На нем генералы пригрозили стереть поселение с лица земли. А военный комендант села, капитан, которого все знали по имени – Володя, просил генералов не вызывать авиацию: «Мне жить с этими людьми, работать…»
Военные созвали жителей на собрание. На нем генералы пригрозили стереть поселение с лица земли
Через день-два заговорили о второй группе боевиков, которая пробралась через все кордоны и ушла на равнину. Затем, сначала тихо, шепотом, потом все громче зазвучали голоса тех, кто вдруг обнаружили сговор военных и боевиков. Первые якобы предоставили коридор, а вторые – отряд в 59-60 штыков во главе с Арби Бараевым – прошли по нему, в том числе через Гой-чу и Гойское. Тут же выяснилось, что речь – о дне, когда в Гойском прошла очередная зачистка. «Пролистав» весь ход ее, мы вдруг обнаружили, что в селе осталось незачищенным одно пустующее подворье.
Поехали, осмотрели. Следы от ворот вели не к дому, а к подвалу в стороне от него, за навесом. На полу – грязь, стекшая с не одного десятка пар обуви. Кто так долго топтался здесь – «бараевцы» или «зачищающие»?
Света по-прежнему нет. Керосин для ламп не достать. От свеч – полумрак в доме, глаза устают. В Урус-Мартане, на рынке можно найти батарейки к транзистору и ночи напролет на разных волнах слушать новости. Все, что из Чечни и о Чечне, – словно и не о нас. Что-то близкое к правде иногда проскальзывает у «Свободы», других зарубежных «голосов».
Сплошь «фантастика» – у новой радиостанции «Чечня свободная», проекта «Голоса России». По ней, мы, чеченцы, одной ногой – в светлом будущем, другой – в океане счастья. По ней, еще вчера наши дети не учились, видели и держали в руках лишь автомат, а сегодня…
Моя дочь пошла в первый класс в сентябре 98-го. В сентябре 99-го прибежала из школы в слезах, под разрывы бомб и ракет. Школа – сборно-щитовой дом, выделенный УВКБ ООН после разрушения Гойского и школы в нем весной 96-го. Окна затянуты полиэтиленовой пленкой. Нет света. Не будет еще десять месяцев. Холодно. Ни газа, ни дров, ни угля. На дрова вырублены сады и лесополосы вдоль дорог. Парты, столы, стулья – рухлядь. Большинство учителей в Ингушетии, беженцами. Кто-то – в Европе уже…
А 26 марта 2000 года – выборы Президента РФ. «Сочащаяся» трухой из щелей-отверстий от пуль и осколков школа – избирательный участок, один на два поселения, Гойское и Мичурина. Здесь уже пишут списки избирателей.
Как разглядеть эту картину из Москвы, тем более из Задрыпинска-Захолустного?..
В тему: Адам: «Если на земле есть ад, то я – в этом аду»
Бойня в Гой-чу
Под утро из Гой-чу донесся грохот боя. Часа через два – первая новость: происходит что-то непонятное, жители покидают свои дома…
С развилки дорог, с блокпоста стало видно, что военные держат в полукольце выбравшихся из него людей. Население, по словам двух женщин, преодолевших заслон, уговорами и угрозами заставляли вернуться обратно, в свои дворы.
Под вечер гойчунцев убедили, что прорвавшаяся в поселение группа боевиков нейтрализована, село зачищено, причин опасаться чего-то нет, ситуация контролируется федеральными силами. Дорогу в село прочно заперли. Ни нас с Адамом, ни тех, кто рвался посмотреть, живы ли родичи их, туда не пустили.
Ночью из Гой-чу шли отзвуки приближающегося боя. Теперь, с наступлением утра, удары по селу наносит авиация, артиллерия. Через Гойское туда идут колонны военной техники. В районе перекрестка дорог на Алхазурово и Гой-чу картина происходящего – как на ладони. Снаряды и ракеты рвут в клочья дома, над ними – клубы дыма и огня.
Иллюстрация: Полина Заславская. Все права защищены.
В полукилометре от перекрестка, на околице села, в поле – огромная масса населения: женщин, мужчин, детей. Они взяты в кольцо, из него никого не выпускают, и к нему никого не подпускают. Здесь, на развилке, в занимаемом военными доме Висаева расположился штаб «операции». Жители соседних поселений через офицеров-«посредников» уговаривают генералов выпустить из «кольца» хотя бы женщин и детей, а генералы – ни в какую…
Ближе к обеду становятся известны имена десятков жителей Гой-чу, не успевших выскочить из села до массированных ударов авиации и артиллерии. После обеда поступает информация, что в кольце-лагере нет ни продуктов, ни теплой одежды. В Гойском и Алхазурово начинается сбор еды, из Урус-Мартана привозят хлеб…
Через дорогу от блокпоста, в поле – «позиции», на которых стоят в ряд полковые минометы, огнеметные системы «Буратино», «Змей Горыныч». Они бьют по прямой, через головы взятых военными в заложники тысяч жителей Гой-чу. Над их головами закладывают виражи вертолеты и самолеты. На глазах этих людей разрушают их дома, село, уничтожают все нажитое ими…
Бойня продолжалась две с лишним недели. Спадая по ночам, интенсивность боев достигала пика к полудню. Пробившись в село с юга по ущелью реки Гойтинки, боевики в первые же часы дошли до его северной окраины. С ними в эти дни вели переговоры, затем, после перелома в ситуации, и их, и не успевших вовремя покинуть село местных жителей методично добивали.
В тему: В самой России уже идет война
Трупы…
Их было много. Так много, что и через полгода, и год спустя спать не давали, вставая перед глазами «картинками» ран, лиц, одежды…
Их привозили обысканными то ли проводившими после боев зачистку военнослужащими, то ли похоронной командой МЧС. С расстегнутой одеждой, вывернутыми карманами, часто без обуви…
Каждого фотографировали, снимали на видеокамеру. Записывалось, кто как одет, как выглядит, примерный возраст, все, что при нем находилось. Документы обнаруживались редко, а записи должны были помочь опознать. Так позднее часто и случалось: больше половины преданных земле безымянными обрели имена. Кого-то узнавали сразу, и родственники увозили труп или хоронили здесь, в одном ряду с остальными…
«Своих» среди убитых искали не только чеченцы из ближних и дальних поселений. В один из дней приехал российский генерал:
– Из этого села не вышли мои разведчики. Мне сообщили, что вчера сюда привезли трупы не мусульман со связанными проволокой руками…
– Не было таких.
– Я бы хотел, что мои ребята посмотрели вчерашние трупы.
Оставили автоматы в машине, прошли на кладбище перед длинным рядом мертвых – и никого не узнали. Да и не просто это – разглядеть знакомые черты на изувеченных телах, пролежавших под завалами или под открытым небом не одну неделю. Были не опознаваемые – обуглившиеся. С кровавым месивом вместо лиц. С отрезанными ушами и носами, перерезанными горлами. Не было ни одного старческого лица…
—
Абдул Ицлаев, опубликовано в издании Открытая Россия
Иллюстрации: Полина Заславская. Все права защищены.
Chechenews.com
22.09.18.