Чеченский феномен: Неистребимая страсть к свободе гл. 23
Выручая миллиарды на продаже выкачанной из недр республики нефти, московский Центр мало заботился о благоустройстве городов и сёл Чечено-Ингушетии. Постоянные аварии Грозненского водопровода и других подземных коммуникаций и, как следствие, вечно изрытые траншеями улицы стали темой для анекдотов из серии «армянское радио», которое на вопрос, ожидается ли в СССР война, отвечало: «Точно не знаем, но Грозный окопался».
Тонущий после очередного дождя в тоннеле на «Минутке» транспорт был явлением привычным. Очевидцы рассказывали про случай, когда один находчивый молодой человек забрался через окно на крышу застрявшего автобуса и выбрался из затопленного тоннеля, перепрыгивая с одной машины на другую.
Состояние дорог было ужасным. Пешеход, передвигавшийся по городу, в любой момент мог быть обдан грязью. Несмотря на постоянную критику со стороны радио, телевидения, а также республиканских газет, кардинальных изменений в этой сфере не происходило. Залатают тот или иной участок, высыпав дышащий жаром битум прямо в лужу, а не на утрамбованный предварительно гравий, и дело с концом. Но такие латки не решали проблем хронического бездорожья.
Настоящим бедствием для пешеходов и транспорта становились залитые талой или дождевой водой каналы и траншеи. Поскольку аварии в подземных коммуникациях происходили постоянно, то и свежевырытые рвы были постоянным атрибутом городского ландшафта. Ими были испещрены не только площади и улицы, но и дворы многоэтажных домов, территории поликлиник, больниц, детских садов и школ. Метровой, а то и большей, глубины рвы переместились на сей раз на улицу Первомайскую, включая и территорию Больницы Скорой помощи.
Врача гинекологического отделения Кан-Калик, дежурившую в ту ночь, вызвали в приёмное отделение, находившееся в двух минутах ходьбы, на осмотр только что доставленной сюда на «скорой» больной. Пожилая женщина, бывшая к тому же очень близорукой, вышла из своего корпуса и направилась к одноэтажному зданию приёмного отделения, мимо рва, растянувшегося вдоль пешеходной дорожки, соединяющей эти два здания.
Декабрьская ночь выдалась тёмной. Моросил дождь. Стационарные больные, окна палат которых выходили во двор, слышали, как застучали по асфальту каблуки туфель доктора Кан-Калик, видели, как она упала, поскользнувшись на размокшем льду, как, в неловкой попытке подняться, сползла в ров. Роста она была небольшого и выбраться из этой западни без посторонней помощи, разумеется, не могла. Пациенткам, наблюдавшим за этой сценой со второго этажа, хотя и не совсем чётко, было видно, как она барахталась во рву, призывая на помощь.
Тут она услышала лошадиное фырканье и решила, что кто-то, наконец, откликнулся. Лошадь эта была больничной собственностью. Днём её впрягали в повозку, используя в качестве транспортного средства в больничном хозяйстве, а ночью, стреножив, выпускали в больничный двор, где круглый год зеленела трава. Животное паслось перед вторым корпусом, по другую сторону рва. Его короткое ржание воодушевило несчастную: «Вы же видите, что я нуждаюсь в помощи, почему же вы не хотите мне помочь?» — умоляющим голосом обращалась она к предполагаемому собеседнику.
Конечно, нехорошо злорадствовать над человеком, попавшим в такую нелепую ситуацию, но больные недолюбливали доктора Кан-Калик – «слишком уж строгая». Она не любила, когда больные расхаживали по отделению или толпились в коридоре, с посетителями: «Пришли лечиться – лечитесь! Ваше место в палате!». Была неутомимым борцом с нарушителями больничного режима, которых беспощадно выписывала, невзирая на то, что лечение ещё не закончено. А тут такой шанс свести счёты! Выбраться изо рва отчаявшейся женщине помогли акушерка и санитарка, отправившиеся на поиски после повторного звонка из приёмного отделения.
С доктором Кан-Калик я столкнулась года через два после описанного случая. Я часто встречала её на улице и раньше, но знакомы мы не были. Как-то мне позвонила приятельница, интересовавшаяся, нет ли у меня знакомого гинеколога в 1-ой городской больнице.
— Ты кого-нибудь знаешь в БСМП? – повторила я её вопрос, обращаясь к сидевшей напротив меня Ларисе Уманской. Она посоветовала обратиться к Кан-Калик.
— Только не вздумайте сказать, что вы от меня,- предупредила Лариса.
Доктор Кан-Калик, долгое время возглавлявшая гинекологическое отделение, уже несколько лет работала рядовым врачом. Такое перемещение было, по всей видимости, вызвано возрастом – ей было уже далеко за 60.
— Кто вас ко мне прислал? – грозно спросила она первым делом.
— Мы пришли сами, наслышаны о вас, как о хорошем специалисте, — отвечали мы, честно глядя ей в глаза.
— А вас я, как-будто, знаю, — заявила она, всматриваясь в моё лицо. — Где вы работаете?
— На телевидении.
— А вы знаете Ларису Уманскую?- спросила она с недобрыми нотками в голосе.
Сказав «а», приходилось говорить и «б».
— Знаю, конечно, — ответила я, не предполагая, какую лавину навлекла на себя этим признанием.
— Ах, вот как! Вы знаете Ларису Уманскую! Может быть, она вас и прислала? От этой Ларисы Уманской можно ожидать чего угодно!
Она так часто повторяла «Лариса Уманская», что я уже не различала, что она говорила в промежутках. Мы вдруг стали центром всеобщего внимания. На её крик повыскакивали из палат больные, воззрились на нас врачи и акушерки. Моя приятельница, испугавшись такого неожиданного оборота, бросилась к выходу первой, потянув за руку и меня.
— Да я никогда не доверюсь такому человеку! — взволнованно говорила она.
Когда Лариса предупреждала, чтобы не упоминали её имени, я и представить не могла, какую непрязнь к ней питает пожилая женщина. Но за что? Я задала этот вопрос Ларисе на следующий день.
— Да всё из-за Виктора, — отвечала Лариса, добродушно смеясь.
Её сын, Виктор Абрамович Кан-Калик, заведовал кафедрой психологии Чечено-Ингушского Госуниверситета и уже несколько лет вёл передачу «Семейная педагогика» по молодёжной редакции, которую возглавляла Л.Уманская. Он жил со своей семьёй отдельно от родительницы. Слышала о натянутых отношениях между матерью и сыном, которые время от времени становились предметом обсуждения на телевидении: «Он не имеет морального права давать уроки семейной педагогики, когда не может наладить взаимоотношения в собственной семье». Но на официальном уровне этот вопрос не рассматривался.
В коллективе к Виктору привыкли и не воспринимали, как человека со стороны. Но его несовместимость с родной матерью была лишним доказательством того, что не все теории могут быть реализованы на практике. Но раз столкнувшись с его матерью, возложить вину за семейные разногласия на Виктора мне не позволяла совесть.
Вскоре В.А.Кан-Калик был назначен ректором Чечено-Ингушского университета им.Л.Н.Толстого. Он ввёл некоторые новшества в работу вуза. Трансляция вступительных экзаменов с подачей на огромный, смонтированный в университетском саду, экран, была одним из таких нововведений. Родителям была предоставлена возможность наблюдать за экзаменационным процессом, что позволяло судить об объективности преподавателя.
Но исключения всё же случались. Я знаю, что к Виктору Абрамовичу обращались несколько наших сотрудниц, и их детям он оказал помощь при поступлении в университет. До его трагической гибели оставался один год…
Тайна его похищения 11 ноября 1991 года и убийства не раскрыта до сих пор. По рассказам очевидцев, похищение было совершено людьми в масках, вооружёнными автоматами, средь бела дня. Попытавшийся воспрепятствовать похитителям проректор Абдул-Хамид Бислиев, один из крупнейших ученых Советского Союза в области физики магнитных явлений, прицелился в нападавших из пистолета и был расстрелян автоматной очередью недалеко от входа в университет.
Буквально за полчаса до гибели, столкнувшись в опустевшем университетском коридоре с моей дочерью, ассистентом кафедры русской и зарубежной литературы, он остановил её, велев не задерживаться на работе и немедленно идти домой – «В городе небезопасно, может случиться что угодно»…
По словам общих знакомых, жена Виктора Абрамовича ездила к живой ещё тогда пророчице Ванге, в Болгарию, чтобы узнать о судьбе мужа. Ясновидящая посоветовала ей мужа не ждать и самой из Грозного уехать.
Труп Кан-Калика был обнаружен жителем одного из пригородных сёл, отправившимся на поиски коровы на пастбище за холмом. Он случайно заметил полу чёрного кожаного плаща, показавшуюся из-под оттаявшей земли.
Многие считали, что убийство ректора совершено с целью дискредитации новой власти. По другой версии, с Виктором Абрамовичем расправились за большое рвение, с которым он относился к своей работе, что было нежелательным для противников независимости республики. Убийство с использованием удавки и небрежность захоронения заставляли склоняться к мысли о том, что это дело спецслужб.
Был у Виктора и весьма существенный недостаток, опасный реакцией бумеранга. Он мог публично унизить любого, будь то студент или подчинённый, не считаясь ни с возрастом, ни с чувством собственного достоинства человека. Однажды он при полном актовом зале устроил разнос замешкавшемуся со снятием головного убора молодому человеку, который едва успел протиснуться в переполненное помещение в последний момент перед началом собрания и оказался зажатым между дверьми и массой людей, так что ему не так-то просто было дотянуться рукой до головы.
Основной контингент собравшихся составляли абитуриенты, успешно сдавшие вступительные экзамены, и их родители. В президиуме, кроме ректора В.Кан-Калика, находились заведующие нескольких кафедр университета. Молодой человек лет 25, на которого был обращён гнев Виктора Абрамовича, стоял с пылающим лицом, не зная, как реагировать на град обвинений в невоспитанности, бескультурьи, оскорблении присутствущих, недостойности находиться в стенах университета и т.д., и т.д. Виктор Абрамович отчитывал его до тех пор, пока молодой человек, не выдержав, наконец, шквала оскорблений в свой адрес, пристыженно не покинул актовый зал.
Не знаю, как другие, но я себя почувствовала очень неловко от этой неуместной тирады, не имевшей ничего общего ни с педагогикой, ни с психологией (а именно на этой ниве В.А.Кан-Калик удостоился докторской степени), омрачившей торжественную атмосферу мероприятия. На телевидении Виктор вёл себя гораздо скромнее, очевидно, в силу своего положения, не дававшего ему никаких преимуществ перед остальными. Памятуя о подобных моментах, полагаю, что месть, как один из возможных мотивов его убийства, тоже не следует исключать.
Доктору Кан-Калик к тому времени было уже лет 80. Я часто видела её сидящей на лавочке во дворе пятиэтажного дома, где она жила, по соседству с модельером Розой, которую я часто посещала. Она с трудом передвигалась при помощи трости. От былой агрессивности не осталось и следа. Жаловалась на ночную духоту и комаров. Узнав о похищении сына, старая женщина покончила с жизнью, оставив предсмертную записку: «Не пытайтесь меня разбудить».