События, о которых идет речь, произошло в годы Кавказской войны, а точнее — во время наместничества генерала Ермолова, известного среди горских народов своим варварством и жестостью. Эти десять (1816 — 1826 гг.) лет — драматичные стравницы истории Кавказа и Чеченской Республилики.
Они связаны с началом планомерного завоевания горцев, становления самодержавного военно-колониального управления на покоренных землях. С 1818 года начинается наступление российского царизма на чеченские земли по всем направлениям. На этой территории строятся крепости, которые составляют Сунженскую укрепленную линию.
Идет вытеснение и повальное выселение чеченцев с обжитых равнинных земель в горы и последующее заселение этих земель казаками и другими переселенцами. Устанавливаются российская и судебная власти. Малейшее неповиновение чеченцев жестоко подавляется военными.
В этом плане показательно указание, сделанное Ермоловым командиру 16 егерского полка полковнику Грекову, которому «…как местному против них (т.е. чеченцев — Ред.) начальнику поручается делать в продолжение теперешней зимы набеги на их земли всегда, когда представится возможность иметь какой-нибудь успех. В предприятии сего рода нужна тайна и быстрота в исполнении оного. Спрашивать в подобных случаях разрешения начальства — значит терять удобное время».
Запись комментариев не требует. Она кощунственна изначально. Ведь речь идет даже не об ответных мерах — повод Ермолову не нужен, -достаточно того, что набег будет «иметь какой-нибудь успех». Весьма красноречивы и первые записи, сделанные главнокомандующим на Кавказе: «Бунтующие селения были разорены и сожжены, сады и виноградники вырублены до корня… нищета крайняя будет их (чеченцев — ред.) казнью»; «итак, по открытии, где прошла партия, исследуется, точно ли защищались жители и были со стороны их убитые в сражении или они пропустили мошенников (т.е. непокорных горцев — Ред.), не защищаясь; в сем последнем случае деревня истребляется, жен и детей вырезывают».
Одолев горских повстанцев под крепостью Внезапная летом 1819 года, наместник решил «подвергнуть экзекуции» притеречных чеченцев. Их он также планировал загнать в горы, а затем блокировать. «При атаке сих деревень… знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса». Для «примера ужаса» лучше всего подходил богатый Надтеречный аул Дади-Юрт, расположенный на правом берегу Терека (напротив станицы Шелковской, выше по реке).
Утопающий в зелени садов, аул был одним из красивейших на земле чеченской. В него входило более 200 домов, он славился храбростью и трудолюбием жителей, красотой, благородством и скромностью женщин. Ермолов, которого по праву называли кровавым генералом, приказал генерал-майору войска Донского Сысоеву и полковнику Бековичу-Черкасскому своим отрядом окружить мирное селение Дади-Юрт и «наказать оружием, никому не давая пощады».
В операции были задействованы все казаки, которые к тому времени были «не у дел». И. 15 сентября 1819 года, на рассвете, по приказу Ермолова царские зойска (6 пехотных рот и 700 казаков с 4 орудиями) напали на селение. С минарета мечети раздался призыв, жители, хватая оружие, высыпали на улицу. Матери и жены наставляли мужчин, благославляя на подвиг. Артиллерия начала обстрел аула.
Начался отчаянный кровопролитный бой не на жизнь, а на смерть, какого царским войскам еще не случалось видеть. Защитники аула проявляли чудеса храбрости. Их имена, овеянные славой, остались в горских песнях и легендах. Среди них — сын Ба-хадара Мюстарг, Яса, Наа — дядя Боты Шамурзаева, Гянжа и другие.
Но царские войска не удивлялись храбрости и мужеству горцев — они уже не раз убеждались в их феноменальной отваге, им были знакомы их презрение к опасностям и равнодушие к боли, отсутствие страха перед лицом смерти. Русских поразила и восхитила отвага женщин. Бесстрашные воительницы — Айбика, дочь основателя аула Дади Центороевского, К Заза, дочь Амара, с другими девушками, собравшимися перед мечетью, игрой на медной чаре и песнями вдохновляли защитников селения, помогали перевязывать раны, подносили боеприпасы.
Левушки и женщины Дади-Юрта были длиннокосыми — тогда не знали моды укорачивать волосы. Косы были предметом восхищения джигитов. Но в этот день девушки без сожаления отрезали их и забивали прядями волос дула ружей вместо пыжей.
Вскоре у защитников аула кончились ружейные заряды. Чеченцы бросались с кинжалами на штыки, но не сдавались. Под стать им были и женщины. Выхватывая оружие из рук погибших мужей, они бросались на солдат с кинжалами и умирали на штыках. Под обломками минарета мечети, разбомбленной царской артиллерией, погибла невеста героя Дади-Юрта Мюстарга красавица Заза. С кинжалами в руках вступили з рукопашную и погибли, поднятые на штыки, неустрашимые девушки Айбика и Жансига — дочь Айди. Они были истинными подругами героев, достойные их вековой славы.
Когда-то я читала, как во время Французской революции, потерпев поражение, остался один против целого отряда солдат — молодой предводитель повстанцев. Он поднялся в полный рост и отбросил ружье — оно было ему ни к чему: у него кончились патроны. Он был так прекрасен в своей непреклонности, в своем мужестве, что солдаты один за другим опустили оружие. А один сказал: «Я не могу стрелять — мне кажется, я стреляю в цветок».
Но в Дади-Юрте были не французы — царские солдаты могли стрелять в женщин, в беспомощных стариков, в детей. Озверевшие каратели не щадили никого. «Каждый дом должно было брать штурмом и не иначе, как разламывая плоские кровли… Артиллерия действовала по большей части на самом ближайшем расстоянии, т.е. не далее ста шагов и под сильнейшим неприятельским огнем.
Как скоро успевали сделать хотя бы малейшее отверстие в каком-либо доме, то наша пехота врывалась туда со штыками, и происходил сильнейший рукопашный бой, даже казаки, большею частию спешенные, находились в стрелках. Это был первый пример, что войска наши застали неприятеля в такой беспечности, что его жены, дети и имущество находились на месте; но зато никогда чеченцы не являлись такими ожесточенными… Женщины бросались с кинжалами на солдат и умирали на штыках.
Этот ужасный бой продолжался пять часов, и селение было взято не прежде, как все защищавшие оное погибли на месте, и только 14 человек, изнемогших от ран, были взяты в плен. Небольшому числу женщин и детей, избегших поражения, была дана пощада… Но вдвое большее их число было вырезано или погибло при пожаре, охватившем селение. … Аул в буквальном смысле слова был уничтожен до основания.
В этом бою чеченская сторона потеряла только убитыми свыше 500 человек (включительно — женщин, стариков, детей — Ред.), российская — 61 убитыми и свыше 200 ранеными. В том числе был и генерал Сысоев. .. .Ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери…» -отмечал Ермолов. «Подобного примера еще не видывали в сием краю, и я единственно для того его подал, дабы распространить ужас», — писал ! он в одном из своих писем.
Среди захваченных в плен было много молоденьких девушек. Во ‘ время переправы через Терек, не желая переносить унижения и над-I ругательства в плену, они бросились с утеса в бурные воды, хватая и унося с собой своих конвоиров. Говорят, впоследствии, проходя мимо этого места, терские казаки снимали шапки и, осеняя себя крестным знамением, говорили: «Здесь погибли самые геройские чеченские девушки, царствие им небесное».
Хоть об уничтожении Дади-Юрта «проконсул» говорил как о чем-то исключительном, участь селения в последующем постигла не только многие другие чеченские аулы, но и Дагестана, Ингушетии, Кабарды и Адыгеи. Изуверская, ничем неоправданная жестокость царских захватчиков поражала всех, кто считал себя нормальным человеком.
«.. .Чего он хочет? Небо ясно,
Под небом места много всем.
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он. Зачем?» — писал Михаил Лермонтов.
А вот свидетельства великого Льва Толстого в «Хаджи-Мурате»: «Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.
Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул. Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь, и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смо-трел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину.
… Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся со своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обо-жены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все улья с пчелами. Вой женщин слышался
во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, осуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».
В заключение добавлю лишь, что изуверская жестокость военачальников на Кавказе шокировала даже самого царя — до него то и дело доходили жуткие слухи об одержанных ими «победах».
Так, рассказывали о «гениальном» изобретении наместника — походных виселицах на телегах, на которых генерал вешал горцев и беглых русских солдат и казаков, находивших убежище в горных аулах; о надетых на пики, как во времена Чингис-хана, отрубленных головах; о забавах офицеров, снимавших скальпы с женщин или разбивавших головы младенцев о стены; о продаже отрубленных голов горцев их родственникам и т.д.
Узнав об очередных зверствах своих подопечных, император Александр I открыто выразил свое неудовольствие генералу Ртищеву и «рекомендовал водворить спокойствие на Кавказской линии дружелюбием и ласковым снисхождением…»
А когда после очередного уничтожения горского аула Ермолов направил победную реляцию с ходатайством о награждении особо отличившихся при уничтожении населения генерал-майора Власова и полковника Бековича-Черкасского, Александр I в письме от 29 сентября 1825 года наложил гневную резолюцию: «Истинная военная храбрость уважается и отличается только тогда, когда она употреблена против вооруженного неприятеля и соединена с тою необходимою воинскою дисциплиною, которая в минуты победы в состоянии пощадить побежденного и оставить всякое мщение над обезоруженными, над женами и детьми, столь нетерпимое в Российских победоносных войсках и помрачающее всякую славу победителей.
С другой стороны, он теряет право на награду тем, что благоразумно начатое было окончено с совершенным истреблением более 3000 семейств, из коих, конечно, большая часть была женщин и детей…»
05.04.19.