Мой отец был членом коммунистической партии. По поводу этого формального факта в годы моего отрочества было много споров между моими родителями и нами, детьми. Я, старшеклассник одной нормальной советской школы, был воодушевлен идеей независимого украинского государства, мой отец боялся перемен. Я интересовался историей Украины, мой отец верил советской пропаганде. Я считал его соглашателем, он меня — малолетним простачком.
Кто из нас двоих оказался прав? В чью сторону качнулся маятник истины? Я думаю, что каждый из нас в определенном смысле заблуждался, он — со своим релятивизмом, я — со своим радикализмом. Был ли он на самом деле соглашателем? Пожалуй, нет. По крайней мере он не был сознательным конформистом: он не был партийным функционером, не имел никакого представления о марксизме, его членство в коммунистической партии было скорее результатом беспрекословного приспособления — все вступали, и он тоже. То есть его конформизм — если его так назвать — не был ни злонамеренным, ни рациональным.
В постсоветском болоте
26 лет назад, в 1991 году, его правду лишили жизненной основы — СССР развалился, было создано украинское государство. Я мог торжествовать. И я торжествовал. Хотя этот триумф и был необоснованным — после многих лет политической нестабильности последовал тяжелый экономический кризис, мои родители потеряли работу и влачили в независимой Украине жалкое существование.
Особенно горько было то, что в действительности с суверенитетом все оказалось не так: советские политические, социальные и культурные реалии как ржавчина въелись в новый облик страны, который мы так мечтали увидеть. Ленин никуда не делся. Он потерял свою монополизированную позицию, но его политические рычаги все еще оставались. В последующие годы политические актеры постоянно заново разыгрывали карту ностальгии по советскому прошлому.
На долгое время страна погрязла в вязком болоте постсоветской реальности. В то время как другие бывшие страны Восточного блока занимались жестким очищением и с нескрываемым злорадством избавлялись от советского наследия, Украина упорно работала над абсурдной моделью, которая в плане геополитических реалий и экономических требований самым немыслимым образом объединяла волчий капитализм (у нас его называли «варварским капитализмом»), средневековые олигархические структуры и пережитки старых коммунистических структурных отношений.
Православную веру странным образом связывали с марксизмом, а либеральные ценности — с национализмом. Внутренние противоречия — социальные, экономические и политические — испытывали страну на прочность. Однако самыми острыми были идеологические противоречия. Одна часть страны жила в прошлом, с которым боролась другая часть страны. Так или иначе прошлое было препятствием, оно не позволяло что-либо узаконивать и блокировало любое движение вперед. Руководители украинского государства пытались как-то протиснуться между Сциллой марксизма и Харибдой свободного рынка. Но из этого ничего не вышло. Налоговикам не хватало практики и совести. Прошлое было слишком массивным, чтобы можно было целым и невредимым проскользнуть мимо него.
Значительное изменение ценностей
Зимой 2014 года в Киеве началась революция. Исходной точкой было соглашение об ассоциации с Европейским союзом, однако протест быстро распространился на основные темы. Стало ясно, что одна часть украинцев выступала не только за интеграцию в европейское пространство, но и ставило под вопрос господствующую политическую систему с ее геополитическим и идеологическим произволом. Одна часть украинцев восстала против навязываемого им в течение многих лет статуса постсоветской колонии, в которой существовала очевидная историческая зависимость от советско-имперского прошлого. В системе ценностей, за которую выступал майдан, для Ленина определенно не было места. Как и для путинского неосоветского реваншизма. Но в то время как по поводу Путина все было довольно сложно, у Ленина шансов не было — удаление коммунистического наследия, которое также называют декоммунизацией, началось уже на майдане.
Понятие декоммунизации недостаточно описывает то, что в настоящее время происходит в нашей стране. Уничтожение коммунистического наследия является лишь одной гранью процесса всеобъемлющего изменения ценностей, который украинцы сейчас переживают. Я бы лучше назвал это деколонизацией, попыткой освободиться от влияния северного соседа. Россия до осени 2014 года контролировала не только внешнюю политику суверенной Украины, но также и ее медийный и культурный ландшафт.
Что имеется здесь в виду? Речь идет среди прочего о сети книжных магазинов, в которых были выставлены почти исключительно книги на русском зыке, о программах гастролей, которые находились в руках российских менеджеров. Украинская культура всегда стояла на Украине на втором месте, и весь мир считал это нормальным. Церковь, история, язык, культура — российская сторона вмешивалась повсюду. В таких условиях о суверенитете не могло быть и речи. Отказ подписать соглашение об ассоциации был лишь толчком к переменам. Украина уже давно хотела выйти из тени своего северного соседа, который странным и не всегда понятным для украинцев способом пытался вернуть к жизни советскую империю. Речь шла не о Ленине, Хотя и без Ленина нельзя было обойтись.
Мы решаем
Что происходит с нами? От чего мы отказываемся? Против чего мы выступаем? В какой степени это наследие — Советский Союз, Ленин, красное знамя — для нас значимо? В какой степени каждый из нас имеет моральное право протестовать против этого наследия? От вечно вчерашних постоянно слышишь: это наша история, мы не можем от нее отказаться. Я вырос в Советском Союзе. Был пионером. И какое-то время еще и комсомольцем — тоже своего рода приспособление: все вступали, ну и я тоже. То есть здесь я могу вспомнить и свой собственный опыт. И, конечно, у меня есть право отмежеваться от этого опыта.
Он оказывает на меня не меньшее влияние, чем мои родители. Даже больше, от меня зависит, будут ли также и наши дети сталкиваться с этим советским опытом. Я думаю, что так думают многие тысячи украинцев. Они интуитивно чувствуют, что фундамент для будущего украинского общества закладывается сегодня. И каким станет это общество — олигархическим, постколониальным и посттравматическим или открытым и демократическим — это решаем мы сами. Не бюрократы в Европейском союзе. Не сенаторы в США. Но и не Путин, это ясно. Решаем мы.
На Украине происходит много вещей, которые не имеют непосредственного отношения к декоммунизации, но которые все же начались с момента сноса памятников Ленину. Ограничения на поставку российской печатной продукции (особенно антиукраинские тексты). Запрет на въезд для звезд российской сцены, которые приветствовали аннексию Крыма. Введение квоты на украинскую музыку на радио. Это вещи, которые на первый взгляд касаются лишь культуры, однако в значительной мере меняют восприятие собственного пространства и своей страны. И если кому-то эта активная защита от российской культурной экспансии мешает, то мне больше мешает враждебная по отношению к Украине литература, которая в последние годы заполонила полки российских книжных магазинов.
Меня возмущает не отношение российских поп-звезд к аннексии Крыма. Меня возмущает сам факт. На четвертый год украинско-российской войны уже излишне спрашивать, насколько приемлем для украинского общества культурный образец современной России. Особенно когда подумаешь о российском оружии и российских солдатах на территории украинского государства. территории.
Гремучая смесь
Речь идет, конечно, не о Ленине. То есть не только о Ленине. Процесс, который называют декоммунизацией, лишь частично имеет отношение к отказу от воспоминаний о советском времени. Речь идет скорее о воспоминаниях вообще. О травмированных, скрытых воспоминаниях. О воспоминаниях, у которых отнимают право на объективность. Для миллионов украинцев в их собственном мире воспоминаний пересказываемые в семьях рассказы о голоде 1933 года и о сталинских репрессиях противостоят официальным попыткам хотя бы частичной реабилитации советского времени..
Столь различные интерпретации исторических событий являются, конечно, в высшей степени взрывоопасными. При первой возможности, при первом серьезном общественном потрясении под давлением новых условий ломаются эти расходящиеся конструкции — и так и памятники Ленину падали один за другим. Вместо них образовалась пустота, которую следует заполнить тем или иным образом. А вот чем — это интересный и открытый вопрос. Недостаточно просто снести памятник тоталитаризму, гораздо важнее устоять перед искушением заменить его на другой тоталитарный символ.
Украине нелегко с ее прошлым. Прошлое токсично — оно отравляет не только сторонников марксизма, в такой же мере оно отравляет также и тех (и довольно часто), для кого отказ от марксизма является центральным вопросом. Противоположности схожи, и попытка избавиться от старого коммунистического груза поминает охоту на ведьм, в которой одна старая идеология вытесняется другой, новой.
Если отойти от этих крайних примеров, то Украина переживает в настоящее время сложную трансформацию, которая определит направление развития на долгий срок. Речь идет именно не просто о замене одной идеологической структуры другой, прежде всего речь идет о серьезном изучении собственной истории, собственного прошлого. С реальными и фиктивными нарушениями и комплексами. Это крайне болезненный, но безусловно полезный процесс. Не будет движения вперед, если все время оглядываться назад. А именно это делала страна по имени Украина в последние годы. Ленина надо было снести, потому что он просто стоял на дороге и мешал движению.
Болезненный процесс
И хотя здесь речь идет о фундаментальных и мировоззренческих вопросах, общество реагирует довольно спокойно. Никто не организует демонстраций с требованием восстановления памятников марксистским вождям, никого не раздражает ограниченный ввоз российской печатной продукции или отсутствие концертов близких к Кремлю артистов. Многие вещи сильно переоценены, люди в состоянии следовать своим собственным приоритетам и ценностям, особенно в культуре.
В настоящее время Украина напоминает большую строительную площадку. Что точно возникнет в результате этого болезненного процесса, мы увидим лишь через пару лет. Я не знаю, насколько сильно нас изменят в будущем уничтожение коммунистического наследия и генеральный поворот от российско-советского прошлого, насколько фундаментальной будет эта перемена. Но для меня авторитетным и характерным является опять-таки пример моего отца. Человека, который в свое время был членом коммунистической партии. Которого раздражали все попытки отказа от советской системы ценностей. Который так и не понял майдан.
Лишь весной 2014 года, когда российские солдаты вошли в Донбасс и в Крым, в нем что-то изменилось. Это была его личная декоммунизация, вдруг он пересмотрел многие вещи, которые до сих пор были для него незыблемыми. Он вдруг осознал, что картина мира, которую показывает (про)российское телевидение, была фальшивой и нуждается по меньшей мере в релятивизации. Ему вдруг стало ясно, что он должен принять решение — или назвать ложь своим именем, или самому стать ее частью. Непростое решение. Но важное для выживания. Мой отец принял решение. И за это я ему очень благодарен.
Источник: Neue Zürcher Zeitung, Швейцария
23.10.17.