В мае к кампании в защиту главы грозненского «Мемориала» Оюба Титиева присоединилась Лана Эстемирова — дочь убитой в 2009 году в Чечне коллеги правозащитника Натальи Эстемировой. Убийцы и те, кто стоял за этим преступлением, так и не были найдены.
«Девять лет назад мы не смогли спасти мою маму. Но мы можем спасти Оюба. Мы можем спасти «Мемориал», — в своем обращении Лана Эстемирова просит российского президента Владимира Путина взять дело правозащитника на контроль и «положить конец травле» организации. Титиева задержали в январе этого года и обвинили в хранении наркотиков. Сам правозащитник утверждает, что запрещенные вещества подбросили чеченские силовики.
В интервью корреспонденту Русской службы Би-би-си Оксане Чиж Лана Эстемирова рассказала, почему спустя восемь лет после переезда в Великобританию она не может оставаться в стороне от происходящего в Чечне.
Би-би-си: Обращение в защиту Оюба Титиева — фактически ваше первое публичное действие. Почему вы решили это сделать?
Лана Эстемирова: Когда я впервые услышала о том, что Оюб был арестован — это произошло в начале января — я сразу списалась с друзьями и с коллегами мамы, например, с Таней Локшиной. Все были в шоке. Я сказала: «Слушай, Таня, если я хоть чем-то могу помочь, пожалуйста, пиши мне, я на все согласна». И где-то месяц Таня написала мне и сказала: «Вот мы думаем начать огромную кампанию по освобождению Оюба, мы хотим тебя задействовать в этом. Разумеется, это зависит от тебя, то есть мы не хотим, чтобы ты участвовала в том, что вызывает у тебя какой-то дискомфорт».
Я подумала и сказала, что согласна записать это видео. Я была рада, что у меня появилась возможность хоть как-то помочь. Я знала, что из моих уст это будет звучать убедительно из-за моей истории, из-за того, что случилось с моей мамой. И я подумала, что, возможно, это та самая задача, которую я могу выполнить — стать лицом этой кампании.
Би-би-си: Вы лично знакомы с Оюбом Титиевым?
Л.Э.: Да, когда я была маленькой и жила в Чечне с мамой, я очень часто проводила время в офисе. Оюб был таким довольно-таки скромным и молчаливым человеком. Мы сидели на кухне, пили чай. Мы были не очень близко знакомы, но я помню его как очень собранного невозмутимого человека.
Би-би-си: Вы обращаетесь к Владимиру Путину и призываете подписаться под обращением к президенту. Вы действительно верите, что он может вмешаться в этот процесс? Я имею в виду не в силу полномочий, а в силу желания.
Л.Э.: Да. Мне кажется, в этой ситуации, к сожалению, все зависит от него. Арест Оюба — это абсолютный фарс. И Путин — это единственный авторитет, которого уважает [Рамзан] Кадыров. У него все еще есть огромное влияние на Рамзана Кадырова и я уверена, что если он вмешается, позвонит и скажет: «Слушай, тут все подняли слишком большой шум, лучше чтоб ты все-таки его отпустил», я уверена, что Рамзан Кадыров к нему прислушается.
Би-би-си: Владимир Путин не демонстрирует недовольство Рамзаном Кадыровым и никогда не проявлял признаков того, что он не согласен с порядком вещей, с правилами, установленными властями Чечни. Думаете, кампания может это изменить?
Л.Э.: Если честно, моя надежда [состоит] в том, что перед начинающимся через пару недель чемпионатом мира по футболу, возможно, Путин захочет сделать некий жест доброй воли. Конечно, сейчас у России очень закрытые отношения с западным миром. Не знаю, насколько его интересует его мировая репутация, но я уверена, что это хоть как-то ее улучшило бы все-таки.
Би-би-си: Вы планируете связать как-то свою работу в будущем с темой правозащиты в Чечне или это скорее разовая кампания?
Л.Э.: Я в прошлом уже написала пару статей для Guardian — материал про Анну Политковскую и статью про преследования ЛГБТ в Чечне. Дело в том, что тут немножко сложный вопрос: в плане нарушения прав человека в Чечне я не могу просто закрыться от этого и сделать вид, что этого не существует.
Я выросла в Чечне, я наблюдала работу своей мамы, я знаю, насколько это важно. Не то чтобы я вот решила в один день, что я буду этим заниматься. Я знаю только, что это тема, с которой неразрывно связана моя жизнь, и этого уже никак не изменить.
Может быть, необязательно я буду работать в какой-то правозащитной организации, но меня очень интересует этот вопрос. И я хочу сделать все, что в моих силах для того, чтобы хотя бы поднимать вопрос о нарушении прав человека, чтобы был хоть какой-то мой вклад в это.
Би-би-си: В каком году вы уехали из Чечни?
Л.Э.: В 2010 году. Последний год маминой жизни, в 2008-2009, она меня отправила жить к тете в Россию, потому что уже было очень опасно находиться в Чечне. Потом она меня забрала летом, в июне, обратно. Она мне особо ничего не говорила о своих планах, но тогда мы уже думали о том, чтобы уехать из Чечни, потому что ситуация была невозможной.
Летом 2009 года мама уже даже планировала возможность уехать в Европу. Было очень опасно, ей было очень сложно продолжать работать. Она хотела закончить несколько дел. Но этому было не суждено случиться. Мы вместе с ней провели где-то буквально месяц, и в середине июля ее убили.
После этого я какое-то время оставалась в Чечне, соблюла традиции, 40 дней провела в Чечне после похорон, а потом уехала к тете на год. И после того как я закончила школу, я переехала в Великобританию, продолжила образование в Англии. Я училась в старших классах в Оксфорде, а потом в Лондоне — в лондонской школе экономики.
Би-би-си: С момента вашего отъезда вы приезжали в Россию?
Л.Э.: Я приезжала два раза в Чечню после того, что произошло — в 2010-м и в 2012-м. И в Россию я приезжала каждое лето навестить тетю, маминых друзей. Но я думаю, что сейчас в Чечню я бы все-таки не поехала. Я планировала это сделать по разным делам два года назад, но мне все-таки посоветовали повременить.
Би-би-си: Официальные власти из Чечни за эти восемь лет как-то с вами связывались? Может быть, предлагали помощь? Может быть, чиновники из Москвы информировали о том, что происходит с расследованием?
Л.Э.: Если честно, мамины коллеги меня пытались оградить от всего. У них [чиновников, властей] не было никакого доступа ко мне. Насколько я помню, кто-то там предлагал после похорон отправить меня в какой-то там исламский университет, что ли. Возможно, это даже были слухи, поэтому я бы не стала на это обращать внимания.
Мамины коллеги, как только могли, оградили меня от всех — от политиков, от журналистов. Я очень им за это благодарна: у меня было несколько лет, чтобы просто побыть вдали от всего.
Би-би-си: Вы поддерживаете отношения с уполномоченным по правам человека в Чечне Хедой Саратовой? В ее кабинете стоит портрет вашей мамы.
Л.Э.: Я видела Хеду во время похорон… Я не сомневаюсь в том, что она действительно искренне скучает по моей матери и что для нее смерть моей мамы стала огромным шоком. Они работали вместе. У них были порой сложные отношения, но они дружили. Но то, что произошло в последние несколько лет, как Хеда как бы переметнулась на сторону чеченских властей — было очень грустно за этим наблюдать.
Я знаю очень многих правозащитников в Чечне, перед которыми тоже стоял этот тяжелый выбор. Но они выбрали остаться на стороне правды. Возможно, Хеде, если она прочитает эти строки, будет сложно, возможно, она расстроится… Но когда я увидела, как она работает там в Совете по правам человека, как ее имя постоянно появляется, когда случается очередной скандал, мне кажется, она сделала свой выбор.
Би-би-си: С одной стороны, у вас остается неразрывная связь с Чечней, с другой — вы уехали восемь лет назад. Сейчас что вы считаете своим домом?
Л.Э.: После того, как я переехала в Великобританию у меня, конечно, был какой-то кризис самоидентичности. С подобными трудностями сталкивается очень много беженцев, эмигрантов, так что это не только моя проблема. И мне было очень сложно как-то в себе совместить «чеченскость» и «европейскость».
У меня было довольно-таки свободное воспитание, у меня всегда были какие-то европейские ценности, представление о равноправии. Конечно, мне было сложно совместить [эти две стороны] у себя в голове. Я очень мало общалась с чеченцами, даже начала забывать язык, очень много было таких сложных моментов.
Но в последнее время все как-то немножко успокоилось в моей голове. Я пришла к осознанию того, что я — как по-английски British Chechen — то есть я хочу называться британской чеченкой. Я очень уважаю Великобританию, ценности этой страны, мне нравится здесь жить. Но я чувствую, что сейчас эти две стороны — чеченская и британская — живут во мне более гармонично.
Би-би-си: Почему это произошло именно в последнее время?
Л.Э.: Для меня, наверное, огромным шагом стало написание этой статьи в поддержку ЛГБТ в Чечне. Я знаю, что у очень многих моих соотечественников, даже тех, которые не поддерживают режим в Чечне, у них была резко негативная реакция. В Чечне это просто совершенно табуированная тема, поскольку это очень религиозное и патриархальное общество, в котором такие проявления совершенно неприемлемы.
Я категорически против любого вида дискриминации. Я поставила себя на место этих несчастных мужчин и просто подумала, каково им. Им нет места в этом обществе больше, они потеряли все — не только свое достоинство, свой привычный уклад жизни, но и свою страну и даже право называться чеченцем. И я поняла, что я хочу публично высказаться на эту тему и показать свою поддержку.
https://www.bbc.com/russian/features-44303836
Chechenews.com
30.05.18.